Он старался не подавать виду, но едва ли не впервые в жизни ему было неприятно и стыдно. Вот ведь, хотел испоганить жизнь парню, а тот взял башку ему вылечил… А ещё Ржавому было стрёмно. Оклемавшийся Чёрный Болт кого угодно мог под плинтус загнать. Если он окажется злопамятным…
— Я, корешок, не Чёрный Болт, я его брат-близнец, — с улыбкой пояснил Мгави и дружески подмигнул. — Тем не менее извинения принимаются. Будь здоров. Если что, всегда помогу.
— Да-да, примите к сведению. Вы, майор, не того взяли, — веско подтвердила Мамба, раскуривая сигару. — Ну что ж, бывает. Как говорите вы, русские, ночью все кошки серы, а в каждой избушке свои погремушки…
Говорила она как бы на правах старшего товарища. По крайней мере по званию.
— Что? — нахмурился Колякин и начал пристально разглядывать Мгави.
Сердюков втянул ароматный дым и мечтательно произнёс:
— Говорят, гаванские сигары на жаре толстые потные негритянки сворачивают, положив себе на бедро… А помните, товарищ майор, как мы фашистку взяли? Ну, ту экстрасенсшу, которая на джипе и с кобелём? Так у её хахаля тоже были сигары, такие же вонючие, прямо вырви глаз. Как вспомню, так вздрогну. Фашистка эта — пробка, хахаль — козёл, овчарка — тьфу, а сигары — первый сорт. Бывает же…
Говорил он это как бы в пространство, но на лице было прямо-таки написано — тётенька, так кушать хочется, что переночевать негде. Подайте Христа ради…
— Говоришь, экстрасенсша с овчаркой? — Мамба протянула ему сигару и нахмурилась. — А хахаль у неё козёл? Хм… Белобрысая, ростом с меня? А кобель на гиену, случаем, не похож?
— Точно, точно, форменная гиена. — Сердюков кивнул, с чувством затянулся, жадно проглотил ядрёный горячий дым. — И сама фашистка один в один как вы, товарищ подпол… тьфу. В общем, похожа на вас, только белобрысая очень.
Не надо было ему сравнивать Чёрную Мамбу с белобрысой фашисткой.
— Слушай, заткись, а? — Мамба отобрала у него сигару, отвернулась от окна, и на глаза ей попался воистину духоподъёмный плакат.
«Воин, слушай командиров наказ — чутко бди днём и ночью, не смыкая зорких глаз. Прапорщик, слушай офицеров завет — бди днём и ночью, ложных сигналов нет».
Настроение упало вконец. Кровь, зэки, мокруха, стрельба — всё это утуви, она и не такое видала. А вот то, что рядом бродит белокурая немка с кобелём… это да. Стерва та ещё, с печенью. Очень бы не хотелось встречаться с ней на узкой тропе…
Между тем Колякин оказался прав в своих наблюдениях за тварями на плацу. Часть из них, видимо утолив первый голод, действительно устремилась за недобитыми жизнями. Самые сообразительные нелюди уже привязывали длинный трос к решётке на одном из окон здания администрации. А дальше, вероятно, будет как в бородатом анекдоте про китайского космонавта[191]. Примутся тянуть всем скопом, и на пятьсот первом рывке…
— Значит, так, — начал командовать Колякин. — Все слушайте внимательно. Вы, — посмотрел он на Ржавого и Сердюкова, — в темпе дуйте на второй этаж и оттуда помножьте на ноль всё живое на сторожевых вышках, в первую голову на «тройке» и на «четвёрке». Ну а мы пока здесь постараемся, сколько патронов хватит. А патронов у нас много… Напоминаю для всех: прицел — три, задержка дыхания на выдохе, ровная, наравне с верхними краями гривки прицельной планки, мушка. Вопросы? Вперёд!
— Сделаем. — Рецидивист и контролёр слаженно рванули из кабинета.
Мамба и Мгави взялись за автоматы. Абрам остался сидеть неподвижно.
— Заряжай!
Колякин покосился на Абрама и, словно опытный сержант молодому бойцу, устроил ликбез: брякнул магазином, щёлкнул переводчиком, с клацаньем дослал патрон. Поставил до времени «калашникова» на предохранитель и тактично проговорил:
— Вы, похоже, гражданский, но на самом деле всё просто. Так что давайте присоединяйтесь.
Откуда ему было знать, что Абрам действовал или бездействовал исключительно по приказу своей благоверной.
— Ладно, валяй, вспомни молодость, — разрешила Мамба, и её муж тотчас схватил автомат, к изумлению Колякина управившись с ним с той же грацией, как давеча со столитровым аквариумом.
Но изумляться оказалось некогда. Наверху брызнули стёкла, по ушам хлестнула смертоносная трель. Злобная, длинная, натягивающая нервы. Ещё одна, ещё и ещё! Ржавый с Сердюковым явно вознамерились ампутировать будки под корень.
— Внимание, делай, как я!
Саданув прикладом по стеклу, майор высунул в окно ствол и с грохотом выпустил длинную очередь, целя исключительно в головы. Трое чернокожих отстали от него ненамного. Гильзы горохом посыпались на пол, по кабинету клубами пополз сизый дым…
Плац живо опустел, людоеды попрятались, оставив в пределах видимости лишь мёртвые тела.
— Так… — Колякин поставил автомат на предохранитель, чихнул и посмотрел на негров. — Слушай мою команду: магазины отсоединить, затворы передёрнуть и переводчики огня наверх. Вот так, молодцы. А теперь берём отстрелянные магазины и живо снаряжаем патронами. Цинки я сейчас открою… чёрт, нож в ружпарке забыл[192]. Сейчас принесу…
— Обойдёмся, майор, — усмехнулась Мамба. Подошла и легко, ногтем большого пальца вскрыла зелёную жестянку. — А куриный супчик я вам всё-таки приготовлю!
После стрельбы по «избранным» ей определённо сделалось веселее. Здесь, в России, вообще было весело. До слёз! В смысле, не очень понятно — плакать или смеяться.
— Маникюрчик у вас… — почти не удивился Колякин. — А вот супчик сварить, боюсь, не получится. Если я всё понимаю верно… — Снова чихнул от пороховой гари и высунулся в коридор. — Эй, Сердюков, хорош играть в войну, гребите сюда! У нас здесь наливают!
Насчёт супчика майор как в воду глядел. Они заморили червячка, сжевав балычок и икру, точно опилки, разлили на пятерых коньяк — Абраму не позволила Мамба, — когда в воздухе поплыли явственные лакокрасочные миазмы.
— Растворитель, — мигом сообразил Сердюков, выругался, взглянул на помрачневшего майора. — Они на крыше. По пожарной лестнице взобрались… Ну и что дальше?
Колякин, Ржавый и Сердюков отлично знали: лакокрасочных продуктов на промзоне хоть залейся. И часть этого изобилия уже растекалась по крыше над их головами. А потом один щелчок зажигалки — и…
— Что-что! — изобразил майор уверенность, которой вовсе не ощущал. — Будем уходить. На крайняк — с боем пробьёмся.
— Ага, КПП штурмовать, — пессимистично кивнул Сердюков. — Или на периметр с голой жопой полезем? Что-то штурмтрапов[193] я здесь не наблюдаю. А все эти уроды, — он ткнул пальцем вверх, — будут стоять ждать и нам аплодировать.
Сердюков знал, что говорил. Двери мощные, запоры крепкие, стены высокие… Одно слово — зона!
— Не надо края, не надо боя, — вскинул ладонь Ржавый. — Нормальные герои всегда идут в обход. Мы ведь тут все вроде нормальные, а, гражданин начальник?
— Ну, это как посмотреть, — пожал плечами Колякин. — Ты к чему клонишь-то?
— Я к тому, гражданин начальник, что лоханулся ты изрядно. И все твои менты, — усмехнулся Ржавый. — Мы с братвой метро взяли[194]. В натуре. Так что сейчас уйдём с песнями, без проблем.
В глазах его не было торжества. Так смотрит шахматист на партнёра, прозевавшего выигрышную комбинацию. Никто в этом мире не совершенен.
— Метро взяли? — внутренне похолодел майор, однако лица решил не терять. — И где, если не секрет?
— Да какие теперь секреты, — рассмеялся Ржавый. — У металлического цеха, где новый корпус строили.
Так и сказал: не «строят», а «строили», хотя бетоновозы там разворачивались только вчера и
