Те же и Скунс – 2

публикации с некоторых пор вызывали у неё болезненное любопытство. Ирина невольно стала читать, а когда добралась примерно до середины – вздрогнула и быстрым шагом направилась к ближайшему ларьку, по старинке именовавшемуся «Союзпечать». Теперь «Ведомости» лежали на кухонном столе, а Ирина бродила по квартире и без конца пила горячее молоко, спасаясь от несуществующей простуды. На самом деле спастись хотелось от того, что она вычитала в статье, но как это сделать, Ирина не знала.

Тапиольскую рощу считали заповедной уже в восемнадцатом веке. Каждый самодержец начиная с Екатерины Второй считал своим долгом издать специальный указ, запрещавший на её территории какую-либо охоту, рубку деревьев, заготовку дров и прочие действия, вредящие экосистеме. Учёные ботаники давно пересчитали не только деревья, но и все сучья на них, и каждому выдали паспорт. Составили карты и от поколения к поколению передавали ученикам тщательно сбережённые сосны… Они здесь и вправду великолепные. Они уходят ввысь, прямые, как мачты фрегатов, и вершины беседуют с небесами, а песчаные холмы давно стёрло бы время, если бы не могучие корни, глубоко пронизавшие песок. И в самом сердце холмов, словно священная чаша, отражает проплывающие облака глубокое озеро… В международных атласах территория Тапиолы значится как ландшафтный заповедник мирового значения. Даже цари не смели строить здесь дачи, лишь выезжали летом на пешие прогулки под кронами исполинов, а верховых коней и коляски оставляли на специально отведённой площадке. Никто не знал точно, выросло ли это чудо природы само по себе или, как гласит предание, вправду было посажено руками Петра Великого и его приближенных…

С конца прошлого века Тапиолу облюбовали художники, чьим полотнам история судила висеть на стенах Русского музея и Третьяковки. Рощу охраняли и при Советах. Лишь в середине восьмидесятых надумали было выстроить для руководителей города, так сказать, дальнюю дачу. С выходом из сауны прямо в кристальную озёрную глубину… Даже подвели асфальтовую дорогу, однако дальше дело не двинулось: заинтересованные деятели сгорели под ударами политических перемен.

Но вот сегодня, когда «разгул демократии» поистине не знает границ, дальнейшая биография заповедной Тапиолы будет, по-видимому, перечёркнута. Жирной линией окружной автомобильной дороги, которую чья-то властная воля провела прямо через древний, могучий и такой беззащитный, помнящий Историю лес. Стало быть, мы скоро увидим, как рушатся вековечные сосны, как в хрустальное озеро валят остатки раствора и строительный мусор…

В статье было что-то ещё про удивительно кстати сгоревшие садоводства. Но эти абзацы Ирину заинтересовали меньше, и она лишь бегло их просмотрела.

Около десяти вечера в дверь позвонили. Ирина никого не ждала, но оказалось, что это приехал её муж Володя с телохранителем Мишей. Володя был определённо чем-то расстроен, и она поневоле вспомнила, как однажды он вломился к ней посреди ночи, рухнул не раздеваясь в постель и потом проспал до полудня. Ирина так и не выяснила, в чём там было дело, но с тех пор он без телохранителя не приезжал.

Где-то на лестнице было открыто окно, с площадки тянуло холодом, и молодая женщина плотнее закуталась в шаль.

– Случилось что-нибудь? – машинально спросила она.

– Кофе свари, – мрачно приказал Гнедин. Ирина равнодушно пожала плечами и направилась в кухню. Мишаня остался, как обычно, в прихожей, а Гнедин пошёл следом за супругой. Он собирался серьёзно с нею поговорить и не хотел откладывать разговор даже до тех пор, пока она принесёт кофе в гостиную.

Однако на кухне его поджидал крайне неприятный сюрприз. Сколько он знал Ирину, печатное слово она не особенно уважала. А тут посередине кухонного столика лежали вчерашние «Ведомости». Развёрнутые на ТОЙ САМОЙ статье. И в статье кое-что было отчёркнуто красным фломастером. И жирные восклицательные знаки на полях…

Ирина, заправлявшая кофеварку, изумлённо обернулась, когда у неё за спиной раздалось нечто вроде рычания. Лицо её мужа было буквально перекошено яростью. Он держал в руках купленную ею газету и со злобой, которой она никогда за ним не замечала, сминал «Ведомости» в бесформенный ком. Потом размахнулся и, тяжело дыша, зашвырнул туго скрученный бумажный шарик на шкаф.

– Володя, ты что?.. – спросила Ирина. Гнедин посмотрел на неё, словно очнувшись. Потёр руками лицо, дошёл до окна и вернулся обратно.

– Вот что, – проговорил он наконец. – Хочу развестись с тобой, поняла?

– Поняла, – кивнула Ирина. Налила воду в кофеварку и щёлкнула выключателем. В это время скрученная газета на шкафу зашуршала, силясь расправиться, и её осенила неожиданная идея. В самом деле, она как-то упустила из виду, что Володя работал по-прежнему в Смольном, и вроде бы по части законности. – Там в газете статья была про окружную дорогу, – начала Ирина. – Ты читал?

Гнедину до зуда в кулаках захотелось дать ей по роже. По этому красивому холёному личику, на котором до такой степени не вовремя и не по делу засветились признаки разума.

– К чёрту газету, – буркнул он, сдерживаясь. – В среду на развод подаём!

Вот уже несколько дней он чувствовал себя законченным женоненавистником, но твердо намеревался доиграть роль до конца. Роль соломенного вдовца, решившего наконец разорвать опостылевшие брачные узы. Чтобы дать волю новому чувству и с чистой совестью предложить руку и сердце другой. Даше Новиковой. Даше…

…И быть безутешным влюблённым, когда её исчезновение обнаружат. У него всё получится. Если уж он хладнокровно разыгрывал скорбь и произносил речи на похоронах, да ещё утешал родственников сперва Вишняковой, потом Галактионова…

– В среду? – переспросила Ирина. – Во сколько?

Он назвал время, добавив:

– Я за тобой машину пришлю. И двинулся обратно в прихожую, не дожидаясь, пока сварится кофе.

– Погоди! – Ирина поймала его за рукав (чего тоже никогда себе прежде не позволяла). – Там в статье… ты зря так… ты послушай, там прямо для вас, чтобы разобраться. Там про заповедную рощу, её Пётр посадил! А теперь дорогу решили!..

Это было уже слишком. Гнедин развернулся и влепил ей пощёчину.

Ирина настолько не ожидала удара, что отлетела прочь и ударилась спиной о дверцу кухонного шкафа, на верху которого затаилась газета. Медленно, словно не веря в случившееся, подняла руку к побелевшей щеке, и Владимир с удовлетворением заметил, как пропала с её личика вся его безмятежная красота.

– Сука, – сказал он и опять повернулся к двери, но уйти не удалось. Ирина кошкой прыгнула к столу и молча запустила в мужа солонкой, сделанной в виде капустного кочана.

Соль высыпалась белым облачком, оседая на столешницу и плиточный пол, но бросок был очень уж неумелый – Ирина промахнулась. Зато Гнедин бросился на жену с кулаками, и ей не удалось, как в плохом кино, убежать от него кругом стола. Наверное, он действительно любил Дашу настолько, насколько он был вообще способен любить. Какое там актёрское хладнокровие, какая там роль, которую он намеревался выдерживать до конца!.. Ему безумно хотелось лишь одного-в кровь измордовать эту женщину, изувечить её, до предела унизить, своими руками вышибить из неё жизнь… Сделать всё то, что он так и не отважился лично сотворить с Дашей… Только это было ему по-настоящему нужно, только это сейчас имело значение.

Телохранитель не вмешивался. Гнедин словно очнулся и, тяжело дыша, остановился, когда Ирина перестала кричать и отбиваться и скорчилась на полу, даже не реагируя на пинки. Владимир Игнатьевич Гнедин, полномочный проверять законность решений городского правительства, пришёл к выводу, что виновная получила достаточно. И удалился вместе с Мишаней, так шарахнув за собой железную дверь, что эхо раскатилось по всей лестнице.

Его тёмно-зелёная «Вольво» немного разминулась с нарядом милиции, который вызвала перепуганная криками и шумом соседка. Но это было уже совершенно не важно.

Часов до пяти утра ещё выл ветер и по-прежнему пухла Нева, ворочаясь подо льдом и ломая его, чтобы оставить кое-где на залитых набережных. Потом наводнение стало понемногу спадать.

…За день Виталий Базылев намахался достаточно, и сейчас ему хотелось только одного: поскорее сунуть ключ в «Цербер», бросить на сковороду кусок хорошего мяса и, патриотически запивая его родным пивом «Балтика», расслабиться в кресле. Может, если потянет, поставить кассету с лёгким порно, из