Но Алитет яростно тащил его. Уже на улице учитель лег на спину и сильным ударом правой ноги сбил руки Алитета. Дворкин вскочил и со всего размаха ударил Алитета по скуле. Алитет прыжком бросился на учителя. Дворкин отскочил и вторым сильным ударом свалил его на снег.
Дворкин с побагровевшим лицом, сурово глядя на Алитета, ждал, когда он встанет.
Но Алитет лежал на снегу и, оскалив зубы, улыбался Дворкину. Не вставая, он сказал:
— На этом берегу никто еще не сваливал меня.
Учитель погрозил ему кулаком и пошел продолжать занятия.
На другой день, во время классных занятий, в ярангу Ваамчо пришел мальчик Гой-Гой — сын Алитета.
— Меня послал учиться отец, — сказал он.
— Очень хорошо! — обрадовался Дворкин. — Раздевайся.
Глава одиннадцатая
На двенадцатый день после того, как Лось выехал из ревкома, он прибыл в бухту Ключевую. Пологий склон бухты показался ему пустынным. Здесь, на склоне горы, смутно вырисовывались лишь три верхушки яранг, занесенных снегом. Но и эти жилища были разбросаны далеко друг от друга.
Мела поземка, и небо было такое низкое, что казалось, оно придавило эти три убогие хижины. Странно было даже думать, что здесь, где-то поблизости, есть живые люди.
Лось остановил упряжку около ближней яранги. Словно из-под снега вылез человек с непокрытой головой и приветливо встретил Лося.
— Старик, — сказал Лось, — ты не слышал что-нибудь о русском человеке, который прошлой осенью должен был высадиться в этой бухте?
— Не «качак» ли тот человек? — спросил старик.
Слово «милиционер» еще не привилось на побережье, и люди по старой привычке прозвали милиционера «качаком», то есть казаком.
— Вот мы ему построили маленькую ярангу, — показал старик костылем.
Милиционер Хохлов спал, растянувшись из угла в угол своего маленького полога. Около жирника сидела миловидная девушка в цветастом ситцевом платье и что-то шила.
— Здравствуйте, — сказал Лось.
Девушка удивленно посмотрела на него и, бросив свое шитье, принялась теребить Хохлова. Он потянулся, широко зевнул и, открыв глаза, мигом вскочил. Одетый в пыжиковые штаны и милицейскую гимнастерку с петлицами, он, став на колени, быстрым движением руки расправил усы.
— Разрешите доложить, товарищ уполномоченный ревкома…
— Подожди, подожди! — перебил его Лось. — Что я тебе, Николай-чудотворец? Чего ты стал на колени? Да еще под козырек.
— Иначе невозможно, товарищ уполномоченный. Во весь рост я здесь и не встану, — растерявшись, проговорил милиционер.
— И не надо. Ложись вот и давай разговаривать. Прежде всего: что это за девица у тебя здесь?
— Это не девица, товарищ уполномоченный, а жена моя.
— Что же, по-серьезному женился?
— Ну конечно, товарищ уполномоченный, беременна уж… А как здесь одному жить? Без привычки удавиться можно с тоски. Да и то надо сказать: пищу сготовить, обшить — все ведь требуется человеку. А кроме того, и разговаривать по-ихнему с ней быстрей получается. И люди относятся, как к своему. Нарту уж собрал с их помощью. Казенных денег разве хватит? В губмилиции небось думают, что собака здесь полтинник стоит, а она — как лошадь. Право слово, у нас в Барнауле лошадь дешевле стоит. А хорошей собаке-вожаку цены нет. По пять песцов платят! А песец — сорок рублей. Вот и считай. Да небось вы и сами знаете.
— Ну, добре! — сказал Лось, посматривая на супругу милиционера. — Как зовут ее?
— Они зовут Таюринтина, а я переделал ее в Татьяну. Ну, Таня, чего ты смотришь? Давай чай!.. Или, товарищ уполномоченный, сначала суп будете из оленины?
— Двенадцать дней я чаем в дороге питался. Давай суп… А как с продуктами у тебя?
— Хорошо. Ездил в факторию к Русакову.
— Как работает Русаков?
— Хорошо, товарищ уполномоченный. Он там всем руководствует: и торговлей и промыслами. Он живет как в городской квартире. Жена у него молодец, школу открыла там, пять человек ребятишек обучает. Глядя на нее, я вернулся — и давай обучать грамоте свою Татьяну. Конечно, какой я учитель! Но все-таки прошел с ней всю азбуку…
В пологе было тесно, но чисто, тепло и светло. Кругом лежали, как ковры, пушистые оленьи шкуры. Меховые стены и потолок обтянуты ситцем. На боковой стенке булавками приколоты фотографические карточки милиционера в разных видах и даже с саблей, на деревянном коне.
На улице шумел ветер, поднималась пурга.
Впервые за всю дорогу Лось с аппетитом закусил у милиционера.
— Где ты такой хлеб берешь? — спросил он, показывая на куличик.
— Приспособился печь в кастрюльке над жирником. Низ пропечется переверну и опять пеку. Американцы так пекут. От Русакова дрожжей привез. И в стойбище всех обучил. Теперь и они едят хлеб. Муки пропасть здесь — и все крупчатка. Пять пудовичков за песца получит и печет в кастрюльке. Да что! Наловчились самогонку гнать из муки: заквасят, ствол от винчестера снимут, вроде змеевик, из него капает и капает. Запретил: перевод муки.
Милиционер повернулся к жене и сказал:
— Давай, Таня, кофе! Пристрастился я тут к кофе. Как встал, так и за него. Сгущенное молоко, все честь по чести, как американец.
— Словом, я смотрю, ты неплохо обосновался.
— Хорошо, товарищ уполномоченный. Тесновато малость, да и сидеть вот на своих ногах долго не мог привыкнуть. Ну да ведь и зверей, говорят, приучают выкамаривать разные штучки.
— Ничего, Хохлов, завезем тебе и дом. Ты только по-хорошему живи с ней, с Татьяной-то.
— И так душа в душу живем.
Милиционер улыбнулся и привлек к себе жену огромной ручищей.
— Как с контрабандой? — спросил Лось.
— С осени одна шхуненка прошла, но далеко-далеко от берегов… Может быть, прогуляемся, товарищ уполномоченный?
— Нет, друг, я так нагулялся за дорогу, что теперь прямо на боковую и спать бы.
У Хохлова была такая потребность разговаривать, что он всю ночь говорил бы и говорил с Лосем.
— Ну что ж, ложитесь, я пойду ночевать к соседям. Все-то не уляжемся здесь.
— Так уж лучше я уйду, — сказал Лось.
— Что вы, товарищ уполномоченный! У них ведь грязновато.
Лось привык ко всякой обстановке, но от милиционера ему уходить не хотелось.
Хохлов сказал жене:
— Таня, ступай ночевать к старику.
За всю ночь Лось ни разу не проснулся. А утром, встав, увидел, как милиционер, зажав мясорубку в коленях, перекручивает мясо. Таня пекла пирожки.
— Вот так и орудуем вместе, товарищ уполномоченный, — весело сказал милиционер.
Голубые глаза Лося смеялись, лицо стало необыкновенно добродушным.
— Слушай, Хохлов, а что ты никаких сообщений не давал о себе? Признаться, я уже начал беспокоиться.
— Ну, товарищ уполномоченный, есть о чем беспокоиться! Мы не пропадем. А что касаемо
