поэтому их пришлось пристреливать, прикалывать штыками и добивать прикладами. Особенно много возни было с «фрейлиной»: она бегала и защищалась подушками; на теле ее оказалось 32 раны. Княжна Анастасия притворилась мертвой, и ее тоже добили штыками и прикладами. Сцены расстрела были так ужасны, что брат, по его словам, несколько раз выходил на улицу, чтобы освежиться. Кто именно участвовал в расстреле и сколько человек — брат не говорил; помню, что упоминал о каких-то латышах и говорил, что стреляли не красноармейцы, а какие-то «главные», приехавшие из совета, этих «главных» было пять человек. После убийства тела убитых перенесли в автомобиль и увезли в лес, где и похоронили в заранее заготовленную общую яму. Где именно находится место погребения — брат мне не сообщил. Кровь на полу замыли и, как выразился брат, к 6 утра «управились» совсем».
Что поражает в этом рассказе, так это то, что рассказчик основным содержанием своего рассказа сделал не сам факт убийства Царской семьи, а описание совершенно не оправданной жестокости, граничащей с садизмом.
Уже Томашевский отметил сомнительность этой истории. Действительно — трудно представить себе человека, который одновременно ужасается сцене расстрела и считает раны на женском трупе. Причем с точностью до одной. Не «много ран», не «более десятка ран», не «несколько десятков ран», а именно «32 раны».
А если сравнить этот рассказ с результатами осмотра подвальной комнаты, то сомнительность только возрастает. Если на теле трупа столько ран, то как эта женщина могла бегать и защищаться подушками, а если в нее стреляли, лежащую на полу, то почему на полу около стены только четыре следа от проникновения пуль. А где остальные? Кроме того, следователь Сергеев не обнаружил при осмотре следов штыковых ударов.
И если в комнате находились люди с винтовками, то они их принесли, вероятно, не для того, чтобы прикалывать штыками, а для того, чтобы стрелять. А поскольку в комнате не были найдены винтовочные пули — присутствие винтовок в комнате при расстреле становится сомнительным.
Тем менее, расстрел Царской семьи косвенно подтверждался показаниями еще двух свидетелей, допрошенных следователем Сергеевым — Марии Даниловны Медведевой, жены Павла Медведева, и одного из охранников Царской семьи, Михаила Ивановича Летемина.
М. Медведева передавала со слов своего мужа: «По словам Павла, ночью, часа в 2, ему велено было разбудить Государя, Государыню, всех Царских детей, приближенных и слуг; Павел послал для этого Константина Степановича Добрынина. Все разбуженные встали, умылись, оделись и были сведены в нижний этаж, где их поместили в одну комнату; здесь вычитали им бумагу, в которой было сказано: «революция погибает, должны погибнуть и Вы». После этого начали стрелять и всех до одного убили; стрелял и мой муж; он говорил, что из сысертских принимал участие в расстреле один он, остальные же были не «наши», т. е. не нашего завода, а русские или не русские — этого мне объяснено не было. Стрелявших было тоже 12 человек; стреляли не из ружей, а из револьверов; так, по крайней мере, объяснил мне мой муж. Убитых увезли далеко в лес и бросили в ямы какие-то, но в какой местности — ничего этого муж мне не объяснял, а я не спросила. Рассказывал мне муж все это совершенно спокойно; за последнее время он стал непослушный, никого не признавал и как будто даже свою семью перестал жалеть».
Показания Медведевой отличаются от показаний Агафоновой меньшей эмоциональностью. Но зато в них содержится подтверждение предположения об отсутствии у расстреливающих винтовок. А это серьезно противоречит показаниям Агафоновой.
Третьим свидетелем, которого успел допросить следователь Сергеев до того как его отстранили от следствия, был Михаил Иванович Летемин — один из охранников Царской семьи. Как и два предыдущих свидетеля, он не был ни участником, ни очевидцем расстрела и передавал слова другого охранника, Стрекотина, находившегося во время описываемых событий рядом с комнатой, в которой происходил расстрел.
Фрагмент из его показаний: «По словам Стрекотина, он в ту ночь находился на пулеметном посту в большой комнате нижнего этажа и видел, как в его смену (а он должен был дежурить с 12-ти часов ночи до 4-х часов утра) сверху провели вниз Царя, Царицу, всех царских детей, доктора, двоих служителей и женщину и всех их доставили в ту комнату, которая сообщается с кладовой; дверь, ведущая из этой комнаты в кладовую, всегда оставалась запечатанной, и охране строго было приказано не открывать этой двери, так как в ней хранились вещи, принадлежащие домовладельцу Ипатьеву. В каком порядке следовали Царь, его семья, доктор и слуги, как доставлен был вниз Наследник — ничего этого я не знаю и никто об этом не спрашивал.
Стрекотин мне только объяснил, что на его глазах комендант Юровский «вычитал бумагу» и сказал: «жизнь Ваша кончена». Царь не расслышал и переспросил Юровского, а Царица и одна из Царских дочерей перекрестились. В это время Юровский выстрелил в Царя и убил его на месте, а затем стали стрелять латыши и разводящий Павел Медведев. Сколько было латышей — я не спросил. Из рассказа Стрекотина я понял, что убиты были решительно все; поэтому я полагаю, что был убит и Наследник. В каком положении находился наследник перед расстрелом, т. е. сидел, лежал или держал его кто-либо на руках, — не знаю, никого об этом я не спрашивал. Не знаю также, в какой одежде были приведены на расстрел Государь и его семья. Сколько выстрелов было произведено во время расстрела — не знаю, не спрашивал. Нет, я припоминаю, что в разговоре заметил Стрекотину: пуль ведь много должно остаться в комнате», и Стрекотин мне ответил: «почто много; вон, служащая у Царицы женщина закрывалась от выстрелов подушкой, поди в подушке много пуль застряло». Тут же Стрекотин, между прочим, сказал мне, что после Царя был убит «черноватенький» слуга: он стоял в углу и после выстрела присел и тут же умер. Других подробностей касательно расстрела я не знаю. Выслушав рассказ, я сказал, сколько народу постреляли, так ведь крови на полу должно быть очень много. На это мое замечание кто-то из товарищей (кто именно не помню) объяснил, что к ним в команду прислали за людьми, и вся кровь была смыта.
…находившийся в это время в казарме шофер Люханов объяснил, что всех убитых он увез на грузовом автомобиле в лес, добавив, что кое-как выбрался: темно, да пеньки на дороге. В какую сторону были увезены убитые и куда девали их трупы — ничего этого Люханов не объяснил, а я сам не спросил. Тогда я заинтересовался еще узнать, как вынесли убитых из дому, полагая, что опять-таки при переноске окровавленных тел должно остаться много кровавых следов; кто-то из команды (не помню кто) сказал, что вынесли трупы через черное крыльцо во двор, а оттуда — на автомобиль, стоявший у парадного крыльца: говорили, что тела выносили на носилках; сверху тела были чем-то закрыты; следы крови во дворе заметали песком.
…Все то, что я узнал об убийстве Царя и его семьи, меня очень заинтересовало, и я решил, насколько возможно, проверить полученные мною сведения. С этой целью 18-го июля я зашел в ту комнату, где произведен был расстрел, и увидел, что пол был чист, на стенах также никаких пятен не обнаружил.
В задней стене заметил три дырочки, глубиной с сантиметр каждая; больше никаких следов стрельбы я не видел. Осмотр я производил уже вечером и торопился, боясь, что кто-либо из начальства заметит, что я интересуюсь этим делом. Следов пуль или штыковых ударов на полу осмотренной мною комнаты я не заметил, крови нигде не обнаружил».
Стрекотин по своей инициативе рассказал Летемину о том, что он видел, находясь на посту. Скупость его рассказа объясняется, видимо, не тем, что он чего-то не хотел сказать, а тем, что видеть он мог лишь немногое. Он находился перед открытой дверью комнаты, где происходил расстрел, а за этой дверью, между ним и расстреливаемыми стояли двенадцать солдат и Юровский, которые ограничивали его обзор. Видеть Наследника и Царицу, которые сидели на стульях, он просто не мог. Тем не менее, подушка, которой защищалась служанка, взаимно подтверждает и его рассказ, и рассказ Агафоновой.
Кроме протоколов допроса в распоряжении следователя были предметы, безусловно, принадлежащие Царской семье, найденные в лесу и тут же объявленные вещественными доказательствами факта убийства Царской семьи, хотя трупов убитых так и не нашли.
В то время, как Сергеев расследовал обстоятельства убийства Царской семьи, Екатеринбург был буквально наводнен слухами о ее спасении. Но сведения об этих слухах попадали в основном в Уголовный розыск к его начальнику Кирсте. Отношения между Сергеевым и Кирстой были, мягко выражаясь, натянутыми.
В своем представлении и.д. Главнокомандующего Западным фронтом генерал-лейтенанту Дитерихсу от 1 февраля 1919 г. Сергеев так отзывался о начальнике Уголовного розыска: «Начальник розыска,
