Экзюпери умер, управляя самолетом; Сократ, выпив чашу вина, в которое и не стоило добавлять цикуту, вино бы и само управилось с Сократом. Я бы хотел умереть, занимаясь сексом с любимой женщиной, лаская желанное тело, получая и отдавая и не ощущая времени.
Сел за роман и сходу написал три страницы. Оказывается, чтобы писать /создавать/, я должен кого-то любить. Вот где скрывается источник моего творчества. Если я люблю, то это означает, что я пою, а если я пою, то это, в свою очередь, означает, что я – дышу, потому что, когда я не люблю, тогда не могу нормально дышать, то есть нормально жить, и начинаю угасать, думать о смерти и приближаться к ней. Прав был Владимир Высоцкий, когда об этом пел в одной из своих великолепных песен.
На гитаре играет гитарист, на пианино – пианист, на рояле – роялист, на бубне – бубнист, невропатолог играет на нервах, стоматолог – на зубах, а на чем же играет гинеколог?
В прихожей звонит звонок. Я открываю входную дверь, в квартиру осторожно входит сосед из сотой – Виктор Дзедун. В руках он держит букет алых роз. Виктор пожал мою руку и ушел. А я подумал, что у него от одиночества немного поехала крыша, и прав был Михаил, когда это заметил с первого взгляда.
– Здравствуйте, Александр, – говорит Виктор и протягивает букет мне.
– Здравствуйте, Виктор, вы, вероятно, ошиблись, меня не с чем поздравлять: день рождения в Новый год, еще раз жениться не успел.
– Александр, просто я переезжаю на другую квартиру, я одинокий человек, и мне совершенно не нужны три комнаты, мне нужна одна. Вот я и поменялся, теперь буду жить ближе к центру, недалеко от метро „Черная речка“, в однокомнатной квартире, за нее платить буду гораздо меньше, а поскольку я человек небогатый, то для меня это имеет большое значение. А цветы я принес в знак прощания, вы единственный из всех соседей, кто меня понимал. Вы даже не представляете себе, как приятно пообщаться с человеком, который тебя понимает. За пятьдесят один год я узнал всего двоих: первой была моя мама, но сейчас она живет в Китае и с ней непросто пообщаться, а второй человек – это вы, Александр, хотя у вас есть слабости – алкоголь и женщины, но с годами, я уверен, вы от них избавитесь и тогда сможете размышлять о смысле жизни. И тогда вы вспомните обо мне и моих словах.
Виктор протянул мне букет, и я не смог от него отказаться:
– Спасибо, Виктор, очень приятно было иметь такого соседа, как вы.
А потом я задал бестактный вопрос, хорошо понимая, что он бестактный, но какой-то бес ткнул меня в ребро и я спросил:
– Скажите, Виктор, а много ли у вас было женщин?
– Ни одной, я девственник и горжусь этим. Женщины отнимают силы, которые необходимы человеку для размышлений. А женщина нужна только для одного, чтобы род человеческий не угас, природа не наделили их нормальным интеллектом, поэтому все выдающиеся достижения принадлежат мужчинам. Все достижения человеческой культуры – это работа мужского интеллекта.
– А как же Цветаева, Ахматова, Кюри?
– Они, без сомнения, обладали мужским интеллектом, который, по иронии судьбы, попал в женскую оболочку.
– Но именно любовь к женщине позволяла большинству музыкантов, поэтов, художников создавать свои шедевры. Без любви они бы не смогли сделать то, что они сделали.
Виктор покраснел от возмущения и сказал:
– Категорически не согласен. Без любви они бы создали еще более совершенные произведения, а любовь – это болезнь, которая мешает нормально жить, зато помогает размножаться.
– Виктор, а как же ваша мама, вы же назвали ее первым нормальным человеком, который вас понимает?
– Я же не назвал ее умной, она так же глупа, как и все остальные женщины, но она единственная из женщин, которая меня понимает.
Нормальный здоровый мужчина всегда сексуально озабочен. Если это не так, то ему необходимо обратиться к доктору или к воспитателю детского сада, или к гробовщику.
Каждой нормальной женщине – нормального мужчину. Не Емелю на печи. Не солдата, варящего щи из топора. Не лодыря, живущего припеваючи с помощью колдовской силы. А нормального настоящего мужика, который с удовольствием делает все сам.
Марина привела со своей работы, к нам в гости, чукчу Николая. Он приехал в командировку из отдаленного района Чукотки. Человек прожил там пятьдесят лет и никогда не видел живого еврея, живого негра, живого китайца. Кругом одни чукчи. После двухсот граммов водки Коля искренне признался: „Это однообразное вращение чукотских морд так сильно надоедает, что сдают нервы и ничего не можешь с собой поделать – выскакиваешь из юрты на открытое пространство и бежишь, бежишь, бежишь километров сто- сто пятьдесят, и успокаиваешься и возвращаешься обратно, и снова живешь и работаешь, а иногда даже и любишь“.
Говорят, Илья Муромец до тридцати трех лет обижал только мух и комаров, а в тридцать три он впервые попробовал водки и пошел обижать всех, кто под руку попадался.
Сегодня пил водку с одним старым-старым коммунистом. Он самого Ленина видел живьем. И общался с ним запросто (как сейчас со мной). Я и не знал даже, что Ленин был последним египетским фараоном. Все его друзья об этом знали, поэтому и похоронили по египетским правилам. Вот только при строительстве пирамиды допустили ошибку – сделали ее в десять раз меньше, чем полагается. И без макушки.
Для моего деда слово „коммунист“ самое страшное ругательство. И когда бабушка изменила ему с тремя неграми одновременно, а дед их случайно застукал за этим занятием в своей квартире, тогда он орал на весь Петербург: „От коммунистов ничего другого я и не ждал, телевизор и тот сломали!..“ Но бабушка и негры были беспартийными. Коммунистом был сам дед.
Метро. Еду в грохочущем, скрежещущем, завывающем, поющем песню подземных жителей вагоне. Вдруг забарахлило освещение: то погаснет, то загорится, то погаснет, то загорится. А люди вокруг угрюмые, серые, молчаливые, испуганные. Чувствуется, что песенка-то им не по душе. Из другого мира песенка. Может быть, гномы ее поняли бы. А может, они ее и поют. Грохочут. Завывают. Скрежещут. У-у-у!.. Какая удивительная женщина рядом стоит. Стоит. Молчит. Слушает. Красивая. А может быть, и не очень. Может быть, и страшненькая. Трудно разобраться: освещение то вспыхнет, то погаснет, то вспыхнет, то погаснет. И вот, когда вспыхнет – женщина страшная, а когда погаснет – красивая. И так это мне приглянулось- понравилось, так сердечко мое тронуло: и вагон поющий, и освещение мигающее, и женщина страшно- красивая, что расслабился я, расчувствовался, прижался щекой к женскому плечу и заплакал, не выдержал, оросил ее курточку кожаную щедрыми мужскими слезами. И время так быстро пролетело, так стремительно, что не успел я и заметить, как доехали от станции „Гражданский проспект“ до станции „Академическая“, где женщина и вышла, а я вроде бы поехал дальше в грохочущем, скрежещущем, завывающем, поющем песню подземных жителей вагоне.
Если из Петербурга удалить всех хамов, то оставшееся меньшинство поместится в одном трамвае. К сожалению, меня в этот трамвай не впустят.
Помню, в молодости я вел здоровый образ жизни: занимался спортом – прыжками в высоту с шестом, почти не курил, пил только чай и кефир, а алкогольные напитки даже и не нюхал. В тот период моей жизни я часто слышал от умных людей (они проверили это на собственном опыте), что чем больше портвейна перед соревнованием выпьет спортсмен, тем выше /круче/ будет его спортивное достижение. Я поверил опытным людям и однажды во время соревнований выпил в раздевалке, впервые в моей жизни, два литра портвейна „Агдам“. Затем я вышел в сектор, разбежался и с первой же попытки взял высоту – шесть с половиной метров. Планка даже не шелохнулась. Но судьи результат не захотели зачитывать, потому что прыгать надо было с шестом.
Двадцать пятое мая. Звонит телефон. Поднимаю трубку. Приятный женский голос поздравляет меня с днем рождения. Я благодарю и объясняю, что мой день рождения зимой. Приятный женский голос уточняет: „А вы разве не Шолохов Михаил Александрович?“ – „Нет, – отвечаю я. – Я – Александр О`Бухарь, влюбленный в жизнь казак, и с удовольствием выпью за здоровье именинника и за приятный женский голос“.
Мой знакомый историк по увлечению и мясник по труду рассказывал, что на стене одного из казематов Петропавловской крепости висит топор, которым царь Петр Первый прорубал окно в Европу. Топор настолько велик, что его не смогут поднять трое нормальных мужчин. А царь Петр не любил с ним
