втоптать в грязь самое дорогое и единственно любимое в жизни.
Гнев охватил его при одной мысли об этом. Он посмотрел на Хилона, который пытливо смотрел на него, сунув руку под свои лохмотья и беспокойно почесываясь. Виниция охватило невероятное отвращение и желание растоптать своего прежнего приспешника, как топчут отвратительных насекомых или ядовитых змей. Он тотчас решил, что нужно сделать. Не зная меры ни в чем, следуя лишь влечениям своего сурового римского характера, он обратился к Хилону:
— Я не сделаю того, что ты мне советуешь, но, чтобы не уйти тебе без заслуженной награды, я велю дать тебе триста розог в уборной.
Хилон побледнел. На красивом лице Виниция было столько холодной жестокости, что он и на миг не обольщал себя надеждой, чтобы обещанная награда была лишь жестокой шуткой.
Он бросился на колени и, припав к земле, застонал прерывающимся голосом:
— За что же, царь персидский? За что?.. Пирамида благодати! Колосс милосердия! За что?.. Я старый, голодный нищий… Я служил тебе… Так-то ты хочешь отблагодарить меня?..
— Как ты христиан, — ответил Виниций и позвал раба.
Но Хилон судорожно схватил за ноги Виниция и вопил с лицом, покрытым мертвенной бледностью:
— Господин!.. Господин!.. Я старик… Дай пятьдесят, а не триста… Пятьдесят довольно!.. Ну сто, а не триста! Сжалься, сжалься!..
Виниций оттолкнул его и дал приказание. Тотчас вбежало еще два сильных раба, которые схватили Хилона за остатки шевелюры, окутали голову его же плащом и потащили.
— Во имя Христа!.. — завопил грек в дверях.
Виниций остался один. Отданное распоряжение возбудило его и оживило. Он стал приводить в порядок мысли. Чувствовал большое облегчение и победу, одержанную над собой, и это наполнило его душу надеждой. Ему казалось, что он стал намного ближе к Лигии, что его должна за это ждать награда. Ему даже не пришло сначала в голову, что он поступил несправедливо с Хилоном, что велел сечь его за то, за что раньше награждал. Он был слишком римлянином для того, чтобы болеть чужой болью и обращать внимание на какого-то нищего грека. Если бы даже и подумал об этом, то решил бы, что поступил правильно, наказав негодяя. Но он думал о Лигии и говорил ей: не заплачу тебе злом за добро, и когда ты впоследствии узнаешь, как я поступил с человеком, уговаривавшим меня совершить над тобой насилие, то будешь благодарна мне за это. И только теперь он задал себе вопрос: одобрила ли бы Лигия его поступок по отношению к Хилону? Ведь учение, которое она исповедует, требует прощать; ведь христиане простили этого негодяя, хотя имели больше поводов для мести. И ему вспомнился вопль грека: 'Во имя Христа!' Вспомнив, что этим возгласом Хилон избавился от руки лигийпа, Виниций решил простить его.
Он хотел позвать раба, ведавшего наказаниями, но тот явился без зова.
— Господин, старик потерял сознание, может быть, умер. Должен ли я продолжать сечь его?
— Привести в чувство и позвать его ко мне.
Раб исчез за завесой. Но привести в чувство грека было, по-видимому, не так-то легко, Виницию долго пришлось ждать; он стал раздражаться от нетерпения, когда наконец рабы ввели Хилона и по знаку Виниция исчезли.
Хилон был бледен как полотно, по ногам стекали на мозаичный пол струи крови. Он упал на колени и протянул к Виницию руки:
— Благодарю, господин! Ты велик и милосерд!
— Собака, — сказал Виниций, — знай, что я прощаю тебя ради того Христа, которому и сам обязан жизнью.
— Я буду служить, господин, ему и тебе.
— Молчи и слушай. Встань! Пойдешь со мной и покажешь мне дом, где живет Лигия.
Хилон поднялся, но едва очутился на ногах, как побледнел еще сильнее и сказал слабым голосом:
— Господин, я в самом деле голоден… Пойду, господин, пойду, но у меня нет сил!.. Вели мне дать хоть остатки из горшка твоего пса, и я пойду!..
Виниций велел накормить его, дать золота и плащ. Но Хилон, которого ослабили голод и наказание, идти сам не мог, хотя страх шевелил ему волосы на голове, как бы Виниций не принял слабости за сопротивление и не велел его снова высечь.
— Пусть вино согреет меня, — говорил он, щелкая зубами, — и я смогу пойти пешком хоть в Великую Грецию.
Когда через некоторое время Хилон немного оправился, они вышли из дома. Путь был долгий, потому что Лин жил, как и большая часть христиан, за Тибром, недалеко от дома Мириам. Наконец Хилон показал Виницию небольшой дом, окруженный стеной, которую густо покрывал плющ, и сказал:
— Здесь, господин.
— Хорошо. Теперь ступай прочь, но раньше выслушай, что я скажу тебе: забудь, что ты служил мне; забудь, где живут Петр, Мириам и Главк; забудь также и об этом доме, и о всех христианах. Раз в месяц ты приходи в мой дом, где мой вольноотпущенник Дем будет выдавать тебе два золотых. Но если ты и впредь будешь следить за христианами, я велю засечь тебя или отдам в руки городского префекта.
Хилон поклонился и сказал:
— Забуду, господин.
Когда Виниций исчез за поворотом переулка, грек протянул ему вслед руки и, грозя кулаком, воскликнул:
— Клянусь Атой и Фурией, не забуду!
И силы покинули его.
XI
Виниций пошел в тот дом, где жила Мириам; у ворот он встретил Назария, который смутился, увидев Виниция, но тот приветливо поздоровался с ним и велел отвести себя к матери.
В домике он кроме Мириам застал Петра, Главка, Криспа, а также Павла из Тарса, который только что вернулся в Рим из Фрегеллы. При виде молодого трибуна удивление отразилось на лицах всех присутствующих. Виниций сказал:
— Приветствую вас во имя Христа, которого почитаете.
— Пусть имя его будет прославлено во веки веков.
— Я видел вашу добродетель и испытал на себе ваше милосердие, поэтому прихожу как друг.
— И мы приветствуем тебя как друга, — ответил Петр. — Садись, господин, и раздели с нами трапезу, как гость наш.
— Сяду и буду есть с вами, но раньше выслушайте меня, ты, Петр, и ты, Павел, чтобы знали вы искренность мою. Знаю, где Лигия; прихожу от порога дома Лина, который живет здесь поблизости. У меня есть право на нее, дарованное мне цезарем. У меня в городе, в домах моих, около пятисот рабов; я мог бы окружить убежище и захватить Лигию, однако я не сделал этого и не сделаю.
— Благословение Господне да будет на тебе, и очистится сердце твое, — сказал Петр.
— Благодарю тебя, но выслушайте меня дальше: я не сделал этого, хотя живу в тоске и муке. До того как узнал вас, я, конечно, схватил бы девушку и удержал ее у себя силой, но ваша добродетель и ваше учение, хотя я и не исповедую его, изменили что-то в душе моей, и я не решаюсь теперь на насилие. Сам не понимаю, почему это случилось, но это так! И вот я прихожу к вам, потому что Лигии вы заменяете отца и мать, и говорю: дайте мне ее в жены, а я поклянусь вам, что не только не буду мешать ей верить в Христа, но и сам буду вникать в его учение.
Говорил он это с поднятой головой, решительным голосом, но был сильно взволнован, ноги его дрожали под полосатым плащом; когда после его слов наступило молчание, он, словно желая предупредить неблагоприятный ответ, стал говорить дальше:
— Знаю, что существуют препятствия, но я люблю ее, как зеницу ока, и хотя еще не христианин, все
