— В Мамертинской тюрьме.
Петроний вздрогнул и стал вопросительно смотреть на Виниция. Тот понял.
— Нет, ее не бросили в подземелья, где умер Югурта. Она даже не в средней тюрьме. Я подкупил сторожа, и тот уступил ей свою комнату, Урс лег на пороге и сторожит ее.
— Почему Урс не защитил Лигию?
— За ней прислали пятьдесят преторианцев. Да и Лин запретил ему оказывать сопротивление.
— А что Лин?
— Он умирает. Поэтому его не взяли.
— Что ты намерен делать?
— Спасти ее или умереть с ней вместе. И я верую в Христа.
Виниций говорил, казалось, спокойно, но в голосе его слышалось что-то раздирающее сердце, так что Петроний содрогнулся от жалости.
— Я понимаю тебя, — сказал он, — но как ты думаешь спасти ее?
— Я подкупил стражу, чтобы они не позволили обесчестить ее, а потом чтобы не мешали ей бежать.
— Когда это должно произойти?
— Мне ответили, что не могут выпустить ее сейчас, потому что боятся ответственности. Когда тюрьмы наполнятся христианами и когда будет потерян счет узникам, тогда они отдадут ее мне. Но это — крайность! Раньше ты попытайся спасти ее и меня! Ты друг цезаря. Он сам отдал мне ее. Иди к нему и спаси меня!
Петроний вместо ответа позвал раба и, приказав подать два темных плаща и два меча, обратился к Виницию.
— По дороге я отвечу тебе, — сказал он. — Возьми плащ и оружие, пойдем к тюрьме. Там дай сторожам сто тысяч сестерций, дай в два, в пять раз больше, лишь бы они выпустили Лигию тотчас. В противном случае будет поздно.
— Идем, — сказал Виниций.
Когда они очутились на улице, Петроний сказал:
— Теперь слушай. Я не хотел терять времени. С сегодняшнего дня я в опале. Моя жизнь висит на волоске, и потому я ничего не могу добиться для тебя у цезаря. Я даже уверен, что он поступит как раз наоборот. Если бы не это, разве я посоветовал бы тебе бежать с Лигией или отбивать ее у преторианцев? Ведь если бы ты успел бежать, гнев цезаря обрушился бы на меня. Но он скорее исполнит твою просьбу, чем мою. Не рассчитывай, однако, на это. Выкупи ее у стражи и беги! Тебе больше ничего не остается. Если это не удастся, попытаемся предпринять еще что-нибудь. Знай, что Лигию схватили не только потому, что она христианка. Ее и тебя преследует гнев Поппеи. Помнишь, как ты оскорбил Августу, отвергнув ее любовь? Она знает, что ты отверг ее ради Лигии, которую она возненавидела при первой встрече. Она и прежде пыталась погубить ее, приписывая чарам смерть своей дочери. В том, что произошло, я вижу руку Поппеи! Чем объяснить, что Лигия была схвачена первой? Кто мог указать дом Лина? Я уверен, что за ней давно следили! Знаю, что надрываю тебе сердце и отнимаю последнюю надежду, но говорю так потому, что если ты не освободишь ее, прежде чем они догадаются, что ты делаешь попытки выручить ее, то погибнете оба.
— Да. Понимаю, — глухо ответил Виниций.
Улицы в этот поздний час были безлюдны, но дальнейший разговор был прерван идущим навстречу пьяным гладиатором, который навалился вдруг на Петрония и, положив руку на его плечо, дохнул на него перегаром вина и завопил:
— Христиане для львов!
— Мирмилон, — спокойно сказал Петроний, — послушайся доброго совета и ступай своей дорогой.
Но пьяный схватил его и другой рукой за плечо.
— Кричи вместе со мной, иначе я сверну тебе шею: христиане для львов!
Но Петронию было довольно этих криков. С минуты выхода из Палатина они оглушали его, преследовали как бред; поэтому, когда он увидел поднятый на него кулак великана, его терпение было исчерпано.
— Приятель, — сказал он, — от тебя несет вином и ты мешаешь мне.
Говоря так, он вонзил в грудь гладиатора короткий меч, который захватил с собой из дома, после чего, взяв под руку Виниция, продолжал говорить, словно ничего не произошло:
— Цезарь сказал мне сегодня: 'Скажи от моего имени Виницию, чтобы он присутствовал на играх, на которых выступят христиане'. Понимаешь, что это означает? Они хотят сделать твою боль зрелищем для себя. Это решено. Может быть, потому до сих пор не схвачены ты и я. Если ты не сможешь спасти ее сейчас, тогда… я не знаю!.. Актея могла бы попросить за тебя, но разве это подействует?.. Твои земли в Сицилии могли бы соблазнить Тигеллина. Попытайся.
— Отдам ему все, что у меня есть, — ответил Виниций.
С Карин до Форума было недалеко, поэтому они дошли быстро. Ночь начала бледнеть, и стены тюрьмы ясно обозначились в сумраке.
Когда они подходили к воротам Мамертинской тюрьмы, Петроний вдруг остановился и прошептал:
— Преторианцы!.. Поздно!
Тюрьма была окружена двойной цепью солдат. Светились их железные шлемы и острия копий.
Лицо Виниция стало белым как мел.
— Пойдем, — сказал он.
Они подошли к преторианцам. Петроний, обладавший исключительной памятью, знал не только высших начальников, но и простых солдат претории; увидев знакомого начальника когорты, он подозвал его.
— Что это, Нигер? Вам велено окружить тюрьму?
— Да, благородный Петроний! Префект опасается попыток отбить поджигателей.
— У вас есть приказ никого не впускать? — спросил Виниций.
— Нет, господин. Знакомые могут посещать узников — таким путем мы больше захватим христиан.
— Впусти меня, — сказал Виниций.
Пожав руку Петронию, он попросил:
— Повидайся с Актеей, а я приду узнать, что она сказала…
— Приходи, — ответил Петроний.
В это время за стенами и под землей раздалось пение. Гимн, сначала глухой и подавленный, звучал с каждой минутой сильнее. Голоса мужчин, женщин и детей сливались в один стройный хор. В тишине рассвета пела вся тюрьма, подобно гигантской арфе. И это не была песнь горя и отчаяния. Наоборот, звучала в ней радость и торжество.
Солдаты с удивлением переглянулись. На небе появились первые золотые и розовые пятна утренней зари.
IX
Крик 'Христиане для львов' раздавался во всех частях города. В первую минуту никто не подумал усомниться, что они действительно были виновниками пожара, вернее, никто не хотел сомневаться, потому что наказание их должно было доставить великолепное зрелище народу. Но распространилось также мнение, что несчастье не приняло бы столь огромных размеров, если бы не гнев богов, поэтому в храмах приносились очистительные жертвы. Согласно указаниям Сивиллиных книг сенат назначил торжества и общественные молебствия в честь Вулкана, Цереры и Прозерпины. Матроны приносили жертвы Юноне; торжественной процессией они отправились на берег моря, чтобы взять там воды и окропить статую богини.
