Слишком много было убито и жмудинов, и немцев, чтобы хоронить их, но Збышко велел вырыть копьями могилы для двух князьков из Ленкавицы, которым по преимуществу битва обязана была счастливым исходом, и похоронить их под соснами, на коре которых он мечом вырезал кресты. Потом, приказав чеху стеречь рыцаря де Лорша, который все еще не приходил в себя, Збышко велел трубить поход и поспешно направился по той же лесной дороге к Скирвойлле, чтобы на всякий случай явиться к нему на помощь.
Но после длинного перехода он наткнулся на пустое уже поле битвы, покрытое, как и предыдущее, трупами жмудинов и немцев. Збышко сразу понял, что грозный Скирвойлло, должно быть, тоже одержал большую победу, потому что, если бы он был разбит, они бы встретили едущих к замку немцев. Но победа, должно быть, была кровавая, потому что далее, уже за самым полем битвы, валялось еще много тел убитых. Опытный Мацько заключил из этого, что часть немцев сумела даже уйти от разгрома.
Трудно было угадать, преследовал их Скирвойлло или нет, потому что следы были не глубоки и стерты одни другими. Однако Мацько понял, что битва произошла довольно давно, может быть, даже раньше, чем битва Збышки, потому что трупы почернели и вздулись, а некоторых уже обглодали волки, при приближении воинов убегавшие в лес.
Поэтому Збышко решил не ждать Скирвойллу и вернуться на прежнее безопасное место, где был расположен лагерь. Прибыв туда позднею ночью, он уже застал там вождя жмудинов, пришедшего несколько раньше. Обычно мрачное лицо его озарялось на этот раз зловещею радостью. Он сейчас же начал расспрашивать о битве, а узнав о победе, сказал голосом, похожим на воронье карканье:
— Я и за тебя рад, и за себя. Подкрепления придут не скоро, а если великий князь подоспеет, то будет доволен, потому что замок будет наш.
— Взял ты кого-нибудь в плен? — спросил Збышко.
— Одна плотва, ни одной щуки. Было штуки две, да ушли. Зубастые щуки. Нарезали людей и ушли.
— А мне Господь одного послал, — сказал юноша. — Могущественный рыцарь и славный, хоть и не монах, а гость.
Страшный жмудин взял себя руками за шею, а потом правой рукой сделал движение, как бы показывая веревку, идущую кверху от шеи.
— Вот ему что, — сказал он. — Как и другим… да.
Но Збышко наморщил брови:
— Не будет ему ничего, потому что это мой пленник и мой друг. Князь Януш вместе посвятил нас в рыцари, и я тебе не позволю его пальцем тронуть.
— Не позволишь?
— Не позволю.
И хмуря брови, они стали смотреть друг другу в глаза. Казалось, вот-вот в обоих вспыхнет гнев, но Збышко, не желая ссориться со старым вождем, которого ценил и уважал, а кроме того, будучи взволнован всеми событиями дня, внезапно обнял его за шею, прижал к груди и воскликнул:
— Неужели ты хочешь отнять у меня его, а с ним и последнюю надежду? За что ты меня обижаешь?
Скирвойлло не защищался от объятий, но, наконец высвободив голову, стал исподлобья смотреть на Збышку и сопеть.
— Ну, — сказал он, помолчав немного, — завтра велю моих пленников повесить, но если тебе кто- нибудь из них нужен, дарю тебе. — Потом они еще раз обнялись и разошлись в добром согласии, к великому удовольствию Мацьки, который сказал:
— Видно, злобой от него ничего не добьешься, а с добротой можно его мять, как воск.
— Такой уж народ, — отвечал Збышко. — Только немцы об этом не знают.
И сказав это, он велел привести к костру рыцаря де Лорша, который спал в шалаше. Через минуту чех привел его, безоружного, без шлема, в одном кожаном кафтане, на котором виднелись втиснутые следы от панциря, и в красной шапочке. Де Лорш уже знал от оруженосца, чей он пленник, но именно потому пришел холодный, гордый, с лицом, на котором при свете луны можно было прочесть упрямство и презрение.
— Слава богу, — сказал ему Збышко, — что он отдал тебя в мои руки, потому что с моей стороны тебе ничто не угрожает.
И Збышко дружески протянул ему руку, но де Лорш даже не пошевельнулся.
— Я не подаю руки рыцарям, опозорившим рыцарскую честь, сражаясь с сарацинами против христиан.
Один из присутствующих Мазуров перевел его слова, значение которых Збышко, впрочем, понял и так.
И в первую минуту кровь у него закипела, как кипяток.
— Глупец! — вскричал он, невольно хватаясь за рукоять мизерикордии.
Де Лорш поднял голову.
— Убей меня, — сказал он, — я знаю, что вы не щадите пленников.
— А вы их щадите? — вскричал мазур, не в силах будучи спокойно вынести эти слова. — Разве не повесили вы на берегу острова всех, кого захватили в прошлой битве? Потому-то и Скирвойлло вешает ваших.
— Мы это сделали, — отвечал де Лорш, — но это были язычники.
Но в ответе его слышался как бы некоторый стыд, и нетрудно было угадать, что в душе он не одобрял такого поступка.
Между тем Збышко овладел собой и сказал со спокойной важностью:
— Де Лорш, из одних рук получили мы пояса и шпоры; ты знаешь меня и знаешь, что рыцарская честь мне дороже жизни и счастья. Поэтому слушай, что я скажу тебе, призывая в свидетели святого Георгия: многие из них давно уже приняли крещение, а те, которые еще не христиане, простирают руки ко кресту, как к спасению, но знаешь ли ты, кто препятствует им, кто не допускает их до спасения и не дает креститься?
Мазур тотчас перевел слова Збышки, и де Лорш вопросительно посмотрел в лицо юноши. А тот сказал:
— Немцы.
— Не может быть, — вскричал рыцарь из Гельдерна.
— Клянусь копьем и шпорами святого Георгия. Ибо если бы здесь господствовал крест, они лишились бы предлога для нападений, для господства над этой землей и для истребления этого несчастного народа. Ведь ты же узнал их, де Лорш, и лучше других знаешь, справедливы ли их поступки.
— Но я думал, что они искупают свои грехи, борясь с язычниками и склоняя их пред крестом.
— Крестят они их мечом и кровью, а не водой спасения. Прочти только вот это, и ты тотчас узнаешь, не ты ли сам служишь угнетателям, хищникам и дьяволам против христианской веры и любви.
Сказав это, он подал ему письмо жмудинов к королям и князьям, а де Лорш взял письмо и при свете огня стал пробегать его глазами.
И пробегал быстро, ибо не чуждо было ему трудное искусство чтения; потом он весьма смутился и сказал так:
— Неужели все это правда?
— Клянусь тебе Богом, который всех лучше видит, что я служу здесь не только своему делу, но и справедливости.
Де Лорш на время замолк, а потом сказал:
— Я твой пленник.
— Дай руку, — отвечал Збышко. — Ты мой брат, а не пленник.
И они подали друг другу правые руки и сели вместе за ужин, который чех велел приготовить слугам. За ужином де Лорш с неменьшим удивлением узнал, что, несмотря на письма, Збышко не разыскал Дануси и что комтуры перестали признавать силу пропусков ввиду начавшейся войны.
— Так я теперь понимаю, почему ты здесь, — сказал он Збышке, — и благодарю Бога, что он отдал меня тебе в плен, потому что думаю, что за меня рыцари ордена отдадут кого хочешь, потому что иначе на Западе поднялся бы крик: ведь я из могущественного рода…
Тут он вдруг ударил себя рукой по бедру и воскликнул:
