На это Гуго победоносно улыбнулся и отвечал:
— Есть у меня золотых дел мастер. Он был выгнан из Мальборга за воровство, поселился в Щитне и может вырезать любую печать; есть у меня и люди, которые, будучи нашими подданными, происходят все- таки из мазурского народа… Неужели вы меня еще не понимаете?…
— Понимаю, — с восторгом вскричал брат Годфрид.
А Ротгер поднял руки кверху и сказал:
— Да вознаградит тебя Господь Бог, благочестивый брат, ибо ни Маркварт Зальцбах, ни Шомберг не нашли бы лучшего способа.
И он прищурил глаза, точно желая рассмотреть что-то, находящееся в отдалении, и сказал:
— Я вижу, как Юранд с веревкой на шее стоит у Гданских ворот в Мальборге и как наши кнехты бьют его ногами…
— А девчонка останется служительницей ордена, — прибавил Гуго.
Услышав это, де Леве перевел глаза на Данвельда, но тот снова провел рукой по губам и сказал:
— А теперь нам нужно как можно скорее спешить в Щитно.
VI
Однако перед отправлением в Щитно четыре брата-меченосца и де Фурси еще раз пришли проститься с князем и княгиней. Прощание это было не особенно дружеское, но все-таки князь, не желая, по старинному польскому обычаю, отпускать гостей из своего дома с пустыми руками, подарил каждому из братьев по прекрасному куньему меху и по гривне серебра; они приняли подарки с радостью, уверяя, что, как монахи, давшие обет нищенства, они не оставят этих денег себе, а раздадут их бедным, которым в то же время велят молиться за здоровье, славу и будущее спасение князя. Мазуры на эти уверения усмехались в усы, потому что жадность братьев ордена была им известна, а еще лучше известна лживость меченосцев. В Мазовии говорили, что как трус трусит, так меченосец лжет. Князь тоже только махнул рукой на такие выражения благодарности, а когда они ушли, сказал, что благодаря молитвам меченосцев он разве только станет все дальше отходить от рая.
Но еще до этого, при прощании с князем, в ту минуту, когда Зигфрид де Леве целовал у него руку, Гуго фон Данвельд подошел к Данусе, положил руку на ее голову и, лаская ее, сказал:
— Нам повелено платить добром за зло и любить даже врагов наших, поэтому сюда приедет сестра- монахиня и привезет вам, панна, целебный герцинский бальзам.
— Как мне благодарить вас, рыцарь? — спросила Дануся.
— Будьте доброжелательны к ордену и братьям.
Де Фурси заметил этот разговор, и так как его при этом поразила красота девушки, то по отъезде в Щитно он спросил:
— Что это за красавица, с которой вы говорили перед отъездом?
— Дочь Юранда, — отвечал меченосец.
Рыцарь де Фурси был поражен:
— Та, которую вы собираетесь похитить?
— Да. А когда мы ее похитим — Юранд наш.
— Видно, не все плохо, что происходит от Юранда. Стоит быть стражем такого пленника.
— Вы думаете, что с ней воевать было бы легче, чем с Юрандом?
— Это значит, что я думаю так же, как вы. Отец — враг ордена, а дочери вы говорили слова слаще меда и, кроме того, обещали ей бальзам.
Гуго де Данфельд, очевидно, почувствовал необходимость сказать в свое оправдание несколько слов.
— Я обещал ей бальзам, — сказал он, — для того молодого рыцаря, который помят туром и с которым, как вы знаете, она сговорена. Если, когда мы похитим девочку, поднимется крик, то мы скажем, что не только не хотели ей зла, но даже, по христианскому милосердию своему, посылали ей лекарства.
— Хорошо, — сказал де Леве. — Только послать надо надежного человека.
— Я пошлю одну благочестивую женщину, безраздельно преданную ордену. Я велю ей смотреть и слушать. Когда наши люди прибудут, как будто от Юранда, они найдут дело уже подготовленным.
— Таких людей трудно будет набрать.
— Нет. Народ у нас говорит на том же языке. В городе, да даже и в гарнизоне между кнехтами, есть люди, которые бежали из Мазовии, преследуемые законом; правда, это разбойники, воры, но они не знают, что такое страх, и готовы на все. Им я обещаю так: если справятся с делом — большие награды, если не справятся — петля.
— Да, а если они изменят?
— Не изменят, потому что каждый из них в Мазовии давно приговорен к казни. Надо только дать им хорошую одежду, чтобы их приняли за настоящих слуг Юранда, а главное — письмо с Юрандовой печатью.
— Надо предвидеть все, — сказал брат Ротгер, — может быть, Юранд после последней битвы захочет повидать князя, чтобы пожаловаться на нас и оправдать себя. Будучи в Цеханове, он заедет к дочери, в охотничий домик. И тогда может случиться, что наши люди, прибывшие за его дочерью, наткнутся на самого Юранда.
— Люди, которых я выберу, шельмецы отъявленные. Они будут знать, что если наткнутся на Юранда, то пойдут на виселицу. Жизнь их будет зависеть от того, чтобы не встретиться с ним.
— Но все-таки может случиться, что их схватят.
— Тогда мы отречемся и от них, и от письма. Кто нам докажет, что это мы их послали? Наконец, если не будет похищения, то не будет и крика, а если нескольких висельников-мазуров четвертуют, то от этого для ордена большой беды не будет.
Брат Годфрид, младший из меченосцев, сказал:
— Я не понимаю ни вашей политики, ни вашей боязни, как бы не обнаружилось, что девчонка похищена по нашему приказанию. Ведь когда она будет у нас в руках, должны же мы послать кого-нибудь к Юранду и сказать ему: 'Твоя дочь у нас, если хочешь, чтобы она получила свободу, отдай за нее де Бергова и самого себя…' Как же иначе?… Но тогда будет известно, что похитить девочку приказали мы.
— Верно, — сказал рыцарь де Фурси, которому не особенно по вкусу пришлась вся эта затея, — к чему скрывать то, что должно обнаружиться?
Но Гуго де Данфельд начал смеяться и, обратившись к брату Готфриду, спросил:
— Давно вы носите белый плащ?
— В первое воскресенье после Троицына дня исполнится шесть лет.
— Так вот, когда вы проносите его еще шесть лет, вы будете лучше понимать дела ордена. Юранд знает нас лучше, чем вы. Ему скажут так: 'Твою дочь стережет брат Шомберг, а если ты хоть слово пикнешь — то вспомни-ка детей Витольда…'
— А потом?
— А потом де Бергов будет освобожден, а орден тоже будет освобожден от Юранда.
— Нет, — воскликнул брат Ротгер, — все так хорошо задумано, что Господь должен благословить наш замысел.
— Господь благословляет все поступки, имеющие в виду благо ордена, — сказал угрюмый Зигфрид де Леве.
И они ехали дальше молча, а на два или три выстрела из арбалета шли их слуги, расчищавшие путь, который стал неровен, так как ночью выпал обильный снег. На деревьях лежал толстый слой снега, день был сумрачный, но теплый, и от лошадей подымался пар. Из лесов к людским жилищам летели стаи ворон, наполнявшие воздух зловещим карканьем.
Рыцарь де Фурси немного отстал от меченосцев и ехал в глубокой задумчивости. Уже несколько лет гостил он у ордена, принимал участие в походах на Жмудь, где проявил большую храбрость; принимаемый
