В таком неопределенном положении прошел весь февраль и половина марта, а от Скшетуского не было никаких известий.
Володыевский все больше настаивал на отъезде.
— Теперь уж нужно искать не княжну, а Скшетуского, — говорил он.
Между тем оказалось, что Заглоба не без основания откладывал отъезд со дня на день; в конце марта из Киева приехал казак Захар с письмом к Володыевскому, который тотчас позвал Заглобу и, когда они вместе с посланным заперлись в отдельной комнате, вскрыл печать и прочел следующее:
'Над Днестром, до самого Ягорлыка, я не нашел никаких следов. Подозревая, что она скрыта в Киеве, я присоединился к комиссарам и дошел до Переяслава. Там неожиданно получил пропуск от Хмельницкого, прибыл в Киев и ищу ее везде, в чем мне помогает сам митрополит. Здесь скрывается много наших, у мещан и в монастырях: они боятся черни, знаков о себе не подают, и потому трудно искать. Бог руководил мною и не только охранял, но и расположил Хмельницкого ко мне… И я надеюсь, что и впредь он будет милостив ко мне и поможет мне в моем горе. Попросите ксендза Муховеикого отслужить за меня торжественную обедню, на которой помолитесь и вы. Скшетуский'.
— Слава тебе, Господи! — воскликнул Володыевский.
— Есть еще приписка, — сказал Заглоба, заглядывая в письмо через плечо Володыевского.
— Правда! — сказал рыцарь и продолжал чтение:
'Податель сего письма, есаул миргородского куреня, заботился обо мне, когда я был в Сечи в плену; теперь он помогал мне в Киеве и взялся доставить вам это письмо с опасностью для жизни; позаботьтесь о нем, чтобы он ни в чем не нуждался'.
— Вот хоть один благородный казак нашелся! — сказал Заглоба, подавая Захару руку.
Старик пожал ее с достоинством.
— Мы его вознаградим! — прибавил Володыевский.
— Это сокол, — ответил казак, — я его люблю и не ради грошей пришел сюда.
— И у тебя в гордости недостатка нет, многие из шляхтичей позавидовали бы тебе, — сказал Заглоба. — Не все между вами мерзавцы, не все… Но не в том дело. Значит, Скшетуский в Киеве?
— Точно так.
— И в безопасности? Ведь, говорят, там чернь шалит.
— Он у полковника Донца живет, ему ничего не сделают; наш батько Хмельницкий приказал Донцу беречь его как зеницу ока.
— Чудеса творятся! Откуда же у Хмельницкого такая любовь к Скшетускому?
— Он его давно любит.
— А говорил тебе Скшетуский, чего он ищет в Киеве.
— Как не говорил! Он ведь знает, что я его друг… Я искал ее и с ним, и один, так должен он был сказать, чего ищет.
— Но вы до сих пор не отыскали ее?
— Нет. Там скрывается много ляхов, они ничего не знают друг о друге, потому трудно найти. Вы только слышали, что там чернь убивает, а я это видел. Не только режут ляхов, но и тех, кто их укрывает, даже монахов и монашенок. В монастыре Доброго Миколы у черниц было двенадцать ляшек, так их вместе с черницами удушили дымом в кельях; через каждые два дня казаки сговариваются и ловят ляхов по улицам, а потом топят их в Днепре. Ох как много потопили!..
— Может, и ее убили?
— Может!
— Да нет! — прервал Володыевский. — Уж если Богун привез ее туда, то, верно, устранил все опасности.
— Чего безопаснее в монастыре, а и там находят.
— Ох! — сказал Заглоба. — Так ты думаешь, Захар, что она могла погибнуть?
— Не знаю.
— Видно, Скшетуский не теряет надежды, — продолжал Заглоба. — Господь послал ему испытания, но он и утешит его. А ты, Захар, давно из Киева?
— Ох, давно. Я ушел, когда комиссары возвращались через Киев. Много ляхов хотело бежать с нами и бежали несчастные, кто как мог: по снегам, по сугробам, через леса в Белгород, а казаки гнались за ними и били. Много ушло, но многих убили, а некоторых Кисель выкупил за все деньги, какие у него были.
— О, песьи души!.. Так ты ехал с комиссарами?
— Да, с комиссарами до Гущи, а оттуда до Острога и дальше шел уж сам.
— Так ты старый знакомый Скшетуского?
— Я познакомился с ним в Сечи и стерег его, раненого, а потом полюбил, как родное дитя. Я стар, мне любить некого.
Заглоба позвал мальчика, велел ему подать меду и мяса, и они сели за ужин. Захар ел с удовольствием: он был голоден и устал, потом омочил свои седые усы в меду, выпил и произнес:
— Славный мед!
— Лучше, чем кровь, которую вы пьете, — сказал Заглоба. — Но думаю, что ты честный человек, Скшетуского любишь, не будешь бунтовать, а останешься с нами! Тебе хорошо будет у нас.
Захар поднял голову.
— Я письмо отдал и уйду, я казак, и мне надо с братьями-казаками быть, а не с ляхами.
— И ты будешь нас бить?
— Буду! Я запорожский казак. Мы себе избрали гетманом батьку Хмеля, а теперь король послал ему булаву и знамя.
— Не угодно ли! — сказал Заглоба. — Разве я не говорил, что нужно протестовать?
— А из какого ты куреня?
— Из миргородского, но его уж нет.
— Что же с ним случилось?
— Гусары Чарнецкого разбили его под Желтыми Водами. Теперь я у Донца с теми, что уцелели. Чарнецкий хороший солдат, он у нас в плену, за него комиссары просили.
— И у нас много ваших пленных.
— Так и быть должно. В Киеве говорили, что лучший наш молодец у ляхов в неволе, хоть многие говорят, что он погиб.
— Кто такой?
— Славный атаман Богун.
— Богун убит в поединке.
— А кто его убил?
— Вот этот кавалер, — сказал Заглоба, указывая на Володыевского.
Захар, пивший вторую кварту меду, выпучил глаза, — лицо его побагровело, и он расхохотался.
— Этот рыцарь убил Богуна? — спросил казак, заливаясь смехом.
— Что за черт! — крикнул Володыевский, хмуря брови. — Этот посланец слишком много себе позволяет!
— Не сердись, — прервал Заглоба. — Видно, он хороший человек, а что не знает обхождения, так на то он и казак. Ведь это делает вам честь, что, имея такой неказистый вид, вы одержали так много побед. Я и сам присматривался во время поединка, потому что не верил, чтобы такой фертик…
— Оставь! — проворчал Володыевский.
— Не я твой отец, и ты не сердись на меня, но только я скажу тебе, что хотел бы иметь такого сына, и, если хочешь, усыновлю тебя и запишу тебе все свое состояние; совсем не стыдно быть большим человеком в маленьком теле. И князь немногим больше тебя, однако сам Александр Македонский не стоит того, чтобы быть его оруженосцем.
— Что меня бесит, — сказал, успокоившись, Володыевский, — так это письмо Скшетуского: из него ничего нельзя понять. Что он сам не сложил головы над Днестром, слава богу, но княжну он не нашел, и кто поручится, что он найдет ее?
