— К ужину не жди! Закажи себе пиццу или что-нибудь еще!
Это второй признак, что он собирается на дело не просто рискованное, а очень рискованное. И главное: я ему вовсе не понадоблюсь, чтобы навести на жертву! Почему? Может, у него уже появились достоверные сведения об объекте охоты? Всю неделю отец пропадал ночами, неизменно возвращаясь к обеду, а за ним тянулся шлейф резкого запаха сигарет и опасности.
В других городах мы повсюду ходили вместе. Скажу откровенно, в большинстве случаев посетители в баре не обращают внимания на девочку-подростка, заказавшую кока-колу поздним вечером. К тому же рядом всегда есть папа, который решит любую проблему взглядом, по которому безошибочно узнают вооруженного человека, или метким словом, сказанным нарочито медленно, но таящим в себе неприкрытую угрозу.
В этом городе он меня никуда с собой не брал. И, видимо, искал цель без моего участия.
Интересно, как? Наверное, старым проверенным способом. По-моему, он папе больше по нраву, чем мой.
— Я могу пойти с тобой.
— Дрю!
Одно-единственное слово, но папин тон отбивает охоту задавать вопросы! На его шее мелькнул, играя в утреннем свете, серебряный медальон мамы.
— Я тебе обязательно пригожусь! Хочешь, пистолеты понесу? И успею предупредить о незнакомце за углом, которого ты не видишь!
Мой голос дрогнул, срываясь на жалобный всхлип. Стараясь скрыть страх, я снова рыгнула. (Отрыжка получилась такой звучной, что задребезжали стекла в окнах, выходящих на заросший задний двор со сломанными качелями.). Я с трудом подавила желание изо всех сил пнуть ногой коробку с посудой, стоящую возле плиты и застекленного шкафа.
Взгляд остановился на маминой любимой жестянке из-под печенья. Эта коробка в виде ухмыляющейся толстой черно-белой коровки уже заняла свое место на раковине. Первая вещь, которая распаковывается в очередном новом доме, и последняя, которую всегда упаковывают в отдельный ящик вместе с ванными принадлежностями! Замечу, что я приобрела некоторый опыт в упаковывании и распаковывании вещей: бывает вовсе не до смеха, когда после тридцатишестичасовой поездки пытаешься найти хоть клочок туалетной бумаги!
— В следующий раз, Дрю! — пообещал отец, подняв наконец-то глаза. Короткая русая щетина казалась совсем седой в свете флуоресцентных ламп. — Я вернусь поздно! Не жди меня, ложись спать!
Так хотелось уговорить его остаться, но при виде тонкой твердой линии папиных губ и, самое главное, бутылки виски на столе я отказалась от своих намерений. Вчера перед сном бутылка была почти полной. Теперь лишь несколько капель янтарной жидкости соперничали яркой желтизной с папиными волосами.
Папу можно было бы назвать блондином, если бы коротко остриженные волосы не отливали золотисто-рыжим. А вот я унаследовала мамин цвет волос, правда не такой яркий и бросающийся в глаза. Чем меня не обделила природа, так это глазами: они у меня папины, небесно-голубые. Остальное в моей внешности представляет большой интерес для любителей генетики. Пожалуй, за исключением носа. Он достался от бабушки, если только она не польстила мне, пытаясь излечить ранимую душу ребенка. Я ведь не красавица! Большинство девочек без особых переживаний проходят через период угловатой застенчивости, а я начинаю склоняться к мысли, что застряну в нем навеки!
Впрочем, я не переживаю насчет внешности. Лучше быть не слишком красивой, но умной и ловкой, чем хорошенькой и безмозглой! И в подруги себе я выбрала бы обыкновенную девчонку с головой на плечах, а не смазливую пустышку из группы поддержки!
Я наклонилась и подняла с пола объемную сумку. Расправила лямку руками в шерстяных перчатках с обрезанными пальчиками. В них хоть и зудят руки, но, по крайней мере, тепло. А если спустить ниже манжеты рукавов, перчаток вообще не заметно!
— Хорошо, ждать тебя допоздна не буду! — пообещала я папе.
— Сядь-ка и позавтракай!
Щелк!
Очередной патрон. Отец снова перевел взгляд на обойму, словно на свете нет ничего более важного и ценного.
Завтракать? Сейчас, когда он собирается в одиночку пойти на охоту и сразиться с нечистью? Он что, шутит!
Спазм скрутил желудок в тугой комок.
— Я опоздаю на школьный автобус. А хочешь, приготовлю тебе яичницу?
Не знаю, зачем я это предложила. Глазунья — любимое блюдо отца, но ни маме, ни мне не удавалось приготовить ее так, как нравится ему. Каждый раз у меня растекается желток, даже после папиных указаний, как правильно снимать лопаточкой готовую глазунью со сковороды. А мама… мама заливисто смеялась по воскресеньям и обещала подать к столу омлет или пережаренную глазунью. Тогда папа подходил к ней и, обняв за талию, зарывался лицом в длинные каштановые кудри. А я всегда начинала кричать: «Ой-ой-ой! Только без поцелуев!»
И они оба смеялись.
Это из прошлой жизни. Тысячу лет назад. Когда я была маленькой.
Отец устало покачал головой:
— Нет, спасибо, малышка. Тебе нужны деньги?
Заметив бумажник на стойке, я открыла его.
— Возьму двадцать долларов.
— На всякий случай бери сорок. — Щелк! Щелк! — Как дела в школе?
Просто отлично, папа! Лучше некуда! Две недели в новом городе вполне достаточно, чтобы обзавестись толпой друзей, ведь так?
— Нормально!
Я взяла деньги и с грустью прикоснулась пальцем к фотографии мамы за прозрачной обложкой бумажника.
Обложка от постоянных поглаживаний давно протерта в том месте, где сияет радостная улыбка мамы. Вьющиеся, как и у меня, рыжевато-каштановые волосы собраны на затылке в свободный хвостик, а несколько выцветших локонов спадают на очаровательное личико в форме сердечка. Мама была настоящей красавицей! Стоит лишь однажды увидеть ее на фотографии, и сразу станет ясно, почему отец влюбился в нее. Кажется, будто в воздухе до сих пор витает аромат ее духов.
— Всего лишь нормально? — не унимался отец.
Щелк!
— Все хорошо, правда, пап. Тоскливо, конечно. Впрочем, как и везде! — Переступив с ноги на ногу, я положила бумажник на место. — Мне пора!
Щелк!
Он даже не поднял головы, чтобы проводить меня взглядом.
— Давай иди! Я люблю тебя.
Сегодня отец надел обычную для охоты одежду: флотскую толстовку и синие спортивные брюки с маленькой дырочкой на колене. Я не могла оторвать грустного взгляда от его склоненной головы, наблюдая, как отец заряжает обойму, откладывает ее и берет новую. Я почти чувствовала пальцами, как каждый патрон проскальзывает на свое место.
С трудом преодолевая застрявший в горле комок, я все-таки попрощалась с ним:
— Ну ладно! Тогда пока! — Будь осторожен! Не дай им себя убить!
Я вышла из кухни и потопала по коридору в прихожую, больно ударившись ногой об одну из коробок. Там лежат вещи для гостиной — руки не дойдут распаковать. Впрочем, иногда мелькает мысль: а зачем? Все равно через пару месяцев придется собирать вещи заново.
Я громко хлопаю входной дверью и сразу натягиваю капюшон, пряча под ним волосы. Особой прически у меня нет, хватит и того, что я периодически пытаюсь расчесать непокорные космы гребенкой. Вот у мамы локоны лежали один к одному, а на моей голове — сплошная путаница. И без того незавидное
