неодушевленные объекты, при помощи которых, если, конечно, есть деньги, можно наполнить сумки продуктами.
И вдруг она сама оказалась в числе этих объектов. Мимо текли счастливые в своей озабоченности люди-покупатели, и ни один не обращал внимания на ее ведра. А солнце припекало все сильнее, платка, чтоб покрыть голову, не было; Валентина Викторовна приспособила вместо платка одну из наволочек. Жимолость теряла свой красивый голубоватый налет, становилась водянисто-темной, мягкой… По примеру других Валентина Викторовна убрала сверху листочки, веточки, ставшую нитками влажную паутину. И вслед за другими стала приговаривать, жалобно, просительно:
– Жимолость. Жимолость таежная. Берите, дешевле уступлю…
– Валентина? – удивленный голос. – Валь, ты?
Не сразу сообразив, что обращаются к ней, Валентина Викторовна повела тяжелыми от жары глазами.
Почти напротив нее, но сливаясь с десятками других толкущихся в узком проходе меж торгующими, стояла ее бывшая сослуживица по библиотеке. Наталья. Работали вместе много лет, отношения были не очень гладкие, но сейчас они обрадовались встрече.
– Как ты? Живы-здоровы? – спрашивала Наталья.
– Да-а… – Валентина Викторовна хотела махнуть рукой, но передумала, как могла приподнято ответила: – Устраиваемся. Дом строить начали.
– Молодцы… Хорошо вам – деревня, воздух, а тут задыхаешься в этом асфальте… – Наталья взглянула на ягоду: – Это жимолость у тебя?
– Жимолость.
– М-м! Сами брали?
– Ну конечно! – Валентина Викторовна даже оскорбилась этим вопросом. – Вчера весь день в тайге…
– И почем?
– Тебе за сто пятьдесят отдам. Так-то – сто семьдесят.
Наталья оценивающе поджала губы. И решилась:
– А, давай, наверно! Как без варенья совсем… Куда бы только?
– Куда… – Валентина Викторовна растерянно смотрела, как Наталья полезла в сумку, долго в ней копалась; слава богу, нашла большой шуршащий пакет, проверила, нет ли дырок. Дырок не было.
– Пересыпай. Не лопнет?
– Да вы-ыдержит! – подхватила ведро Валентина Викторовна, стала нагибать. Ягода слежавшимися комками бухалась на дно пакета.
– Погоди-ка, погоди! – испуганный голос Натальи, и пакет дернулся. – Она у тебя с мусором, что ли?
– С каким мусором?..
– Нет, Валь, мне такую не надо. Это ведь целый вечер копаться. Да и мятая, сок дала. Высыпай обратно.
– Ну, Ната-аша… – не смея обидеться, разозлиться, умоляюще протянула Валентина Викторовна, но бывшая сослуживица уже, будто забыв о ней, заинтересованно рассматривала ягоду у другого продавца, а тот нахваливал:
– С Амыла жимолость. Самая экологичная. И перебратая, конечно! Бери-ите, сто пятьдесят. Самый в зиму витамин!..
За полчаса до автобуса сватья нашла скупщика, согласного заплатить по сто десять рублей за ведро. Дороже не брали. Пришлось согласиться.
Купив кой-каких продуктов, побежали на автовокзал. Валентина Викторовна чувствовала себя окунутой во что-то нечистое, поганое, от чего ей уже не отмыться, что ничем с себя не соскоблить. «Не ворованным торговала, – пыталась убедить себя, – не ворованным, своим». Но это не помогало.
Глава тринадцатая
Лето, жаркое, душное, казалось, не кончится. Радость оно доставляло лишь плещущейся в пруду ребятне да насекомым. Мухи, слепни всякие не давали покоя. Дождей почти не выпадало, даже картошку приходилось поливать, а с водой было туго. Летний водопровод не действовал уже много лет – трубы полопались, краны заржавели; люди протягивали шланги к колонкам, надевали на носики, на ручку-рычаг вешали груз. Кое-как, тоненькой струйкой, поливали… Легче было тем, кто жил близко к пруду. У них трубы были врыты в землю, к мосткам проведено электричество. На мостках устанавливали моторы – «Каму» или «Агидель» – качали воду для полива, для бани… Те, у кого не было шлангов или колонка находилась далеко, таскали воду ведрами. Немногие, плюнув на свои посадки, полагались на погоду: «Бог даст, чего-нибудь соберем».
Свободное время, а было его достаточно, Артем проводил на пруду. Там с рассвета до ночи кто- нибудь сидел, лежал, выпивал, дремал. В клуб почти не ходили – на кино не было денег, а танцы не проводились – сломался магнитофон. И единственным местом, где можно было относительно приятно убивать дни, оказался пруд. Но и там, без выпивки и девчонок, изнывали от скуки.
– Как, Артемка, жизнь семейная? – спрашивали пацаны.
– Да нормально, ничего.
– А брат-то твой когда откинется?
– Как это, «откинется»? – Как всегда в разговоре с местными, Артем ожидал какого-нибудь подкола.
– Ну, освободится?
– Через два года.
– До-олго…
Расспрашивали, за что сел, какой он вообще. Артем расписывал брата крутым, бесстрашным. От этого самому становилось как-то легче.
Пацаны были все те же – Глебыч, Вела, Цой, Вица. Человек пятнадцать; кажется, вся молодежь деревни мужского пола.
– Что делать-то думаешь? – после долгой паузы, во время которой все дружно-зачарованно наблюдали за низко кружащимся над водой коршуном, задал Глебыч с ухмылкой новый вопрос.
– В смысле? – снова переспрашивающе уточнил Артем; показалось, что пацаны в курсе его планов устроиться в милицию.
– В каком – в прямом. У тебя ж пополнение скоро. Валька вон гусыней ходит…
Вела, худой, в выцветшей до бесцветности майке, хохотнул. Все с интересом на него уставились.
– Чего ржешь?
– Да про баб вспомнил.
– Чего?
– Ну, что сначала они – цветочки, потом эти, птички, потом гусыни, курицы, овцы, а потом – свиньи.
Пацаны вяло посмеялись этой явно давнишней и известной всем шутке, заспорили, действительно ли певица Валерия до сих пор, после всех родов, такая сексуальная или это так ее снимают, разошлись во мнении о ее возрасте – одни говорили, что лет тридцать, другие, что далеко за сорок. Артем был рад этому обсуждению – вопрос о том, что он думает делать, забылся. Тем более что Артем не думал об этом, боялся думать…
В очередной раз начали играть в дурака, но быстро бросили – играли каждый день, уже надоело; попихали друг друга к воде – «искупнись», «сам искупнись», – а потом Вица подал идею:
– Траву, может, попробуем? Должна бы набраться уже. Жарень, сухо, само то.
Пацаны, скорее не из желания заторчать, а от скуки, согласились. Одни, в том числе и Артем, побрели в бор за дровами, другие стали рвать на пригорке верхушки малорослой, худосочной конопли.
