прошлись по кругу паровозиком. Теперь от косяка почти ничего не осталось. Добиваем его мелкими затяжками.
– Что, Хрон, слабо так принимаешь? – спросил Дэн после второго парика.
А в меня действительно что-то дыма входит всего ничего. Даже обидно.
– Испортил, наверное, легкие «Примой», – отвечаю, выдохнув отработанный кумар из груди. – Иногда просто и дышать тяжело, как будто перегородка там.
Дэн без особого сочувствия покачал головой:
– Хоронить, значит, скоро будем. Ты жене скажи, чтоб на поминки пригласила.
– Скажу…
– Да он на фильтровые перешел, – кивнул Борис на лежащую рядом со мной пачку «Союз- Аполлон».
– Да это так, – признаюсь, – ради праздника. Дороговаты для каждого дня.
– А сколько у тебя в среднем выходит в месяц?
Слегка привираю:
– Гм… две штуки выходит… две триста иногда. Смотря сколько точек обойду да как товар в целом реализовывается.
По правде-то получается у меня зарплата за месяц тысяча шестьсот-восемьсот. Двух еще не было.
– Нормально, – пожимает плечами Дэн, – а все, свинья, бедным прикидываешься.
– Семья, – говорю, – квартиру снимаем.
Гашиш начинает действовать. Голова становится легкой и чистой; каждая извилина мозга – на месте. Тело мягчеет, оно, кажется, вот-вот растечется по земле и в то же время может взлететь, как воздушный шар… Борис прилег на траву на склоне, положил руки под голову. Смотрит вдаль, протяжно, сладковато вздыхает:
– Да-а, как писал Ван Гог: «Семья сжирает любые деньги»… Дите-то растет?
– Растет, что ему… Хоть и вижу его по вечерам и в выходные, но мозги успевает высушить… Нет, конечно, и радость доставляет…
– Погоди, подрастет, тогда и устроит тебе истинный Армагеддон.
– Вполне может быть…
Минут пять молчим. Каждый в себе, в своих мыслях. Да и природа соответствует, подталкивает задуматься.
Тихо так, непривычно тихо. В Москве так и по ночам не бывает, там вечно гул, суета, завыванье. Уши привыкли к шуму, им сейчас его не хватает, и в них вместо шума звенит. Они в этой тишине напряжены сильнее, чем при грохоте; с готовностью хватают любой шорох…
– Красиво, да? – спрашивает Борис.
– Ничего пейзажик.
– А что там за речка?
– Море, – уверенно, с показной серьезностью объявляет Дэн. – Помнишь, Хрон на вокзале про Можайское море гнал. Так вот оно.
Борис не засмеялся, а досадливо сморщился:
– Вот жизнь, бля… Проживешь и моря настоящего не увидишь. Сколько раз собирался съездить в Ялту или в Сочи куда-нибудь, когда возможность была, а теперь… Полтора года без отпуска. И работу не поменяешь, везде прописка нужна.
– А ты без прописки сейчас?
– Ну. Устраивался, была регистрация, но теперь давно уже просрочена. Вот ожидаю, вдруг проверка – сразу же выпрут. Знаю одну контору, регистрируют, только надо полторы штуки отдать, за полгода.
– Что делать, – издевается Дэн, – домой поедешь.
– Хрен на рыло! – Борис сел, резко показал нам средний палец правой руки. – Я в прошлом году побывал, смотался в свой Саратов на выходные. Мрак там… Два дня еле выдержал… Если б жил там постоянно – дело одно, а так… Я же до Суриковки в банке работал, кончил три курса финансовой академии, да вот крышу снесло – решил, что художник. Академию бросил, из банка уволился, все связи порвал. Куда там теперь? Все ниши заняты… Может, конечно, ребята пристроят куда-нибудь, а может, и пошлют просто…
– Я тоже, – говорю, – думал, что без живописи жить не смогу. С десяти лет серьезно занимался, каждый день. В Москву приехал с таким багажом. Десять холстов приволок!..
– Помню, помню, – усмехается Борис. – Развесил в комнате в общаге, думал, все охренеют.
– Да и скажи, не хренели? – Мне становится слегка обидно от Борисовой усмешки. – Ходили как в музей поначалу. Потом уже я сам стал разочаровываться.
– А на меня вы тогда как смотрели! – подключается к воспоминаниям Дэн. – Дескать, левый среди гениев. А оказалось – все левые. Я просто с самого начала знал, что все это шняга, а вы только после диплома…
Борис перебивает:
– В живописи можно добиться чего-то серьезного лишь когда в натуре одной ей живешь. Все остальное как фон чтобы, как придаточное. А если еще и жить хотеть по-человечески более-менее, то живопись сразу… – Борис отмахивается. – Выбирать надо: или искусство, или жизнь.
– Да вообще, – говорю, – почти все гении сифилисом болели. Доказано, что при запущенном сифилисе мозг начинает иначе работать. Вот хотя бы Ницше, тот же Ван Гог, Бодлер, Гоген, Ленин…
– Зато кончается это параличом и кретинизмом, – усмехается Дэн.
А Борис мечтательно вздыхает:
– Лучше сорок лет гением прожить, чем шестьдесят кое-как.
На дне склона начали горланить петухи один за другим.
– Кур спать сзывают, – говорю.
– Может, еще косячок? – Борис поворачивается к Дэну. – Только-только цепануло вроде, и отпускает.
– Давайте сначала дела устроим с гостиницей, тогда и раскуримся уж как следует.
Я согласен с Дэном. Первым поднимаюсь.
– Вдруг, – говорю, – там номеров нет свободных. Придется думать.
– Да с чего их нет? Кому этот Мухосранск нужен… – Борис тоже встает на ноги, но нехотя, с кислой миной. – Одни мы, как придурки, приперлись. Туристы.
– А что, скажи, здесь плохо?
Снова начинаются препирательства между Борисом и Дэном. Борис вспомнил, что сегодня по телевизору «Секретные материалы», и готов всерьез расстроиться…
Оказалось, в той церквушке, что рядом с Ново-Никольским собором, находится музей. «Историко-краеведческий».
Конечно, долго спорили: зайти или нет. Зашли в конце концов. Время еще всего-то без пятнадцати шесть.
– Вы точно меня затрахать решили, – бормочет Борис. – Какой еще музей к чертям собачьим!..
После гаша тяжесть в теле. И в голове особенно. Кажется, нечто мягкое, но сильное давит со всех сторон. Приходится ежесекундно сопротивляться давлению, приподнимая ноги для ходьбы, помахивая руками, крутя головой. Но уж если ногу приподнял, крутнул головой, то боишься, что переборщишь, не рассчитаешь, и нога дернется слишком высоко, голова провернется на сто тридцать градусов.
От приятной лени, которая была в нас двадцать минут назад, когда беседовали на склоне холма, и следа не осталось.
– Синь, да почехлили в гостиницу, завтра успеем сюда, – просит Борис, но Дэн не обращает внимания, идет в музей, как баран упрямый.
– Вы к нам? – В пороге очкастая, полная женщина; лицо испуганное, словно мы пришли ее грабить.
– Добрый вечер, – отвечает миролюбиво Дэн. – Музей функционирует?
– А?.. Работает музей, работает.
– Можно ознакомиться?
Женщина долго ищет сначала билеты, потом ножницы, чтоб отрезать нам от общей пачки три штуки.
