Прохожих было мало, улицы свободны от транспорта. Но на остановках, возле магазинов, банкоматов наблюдалось оживление – те, кто уже выспался, куда-то собрались ехать, что-то покупали или снимали деньги, чтобы делать покупки.
«Братеевский» тоже был многолюден, даже очереди возникали.
Юрьеву нравилось ходить по магазинам. Наверное, сказывалось то, что в юности он видел прилавки пустыми, скучными, продавщиц обозленно-неприступными; даже поездки в центр, в «Елисеевский», не за продуктами, а словно в музей, не помогали, – в магазинах было тоскливо. Зато теперь он наверстывал, смаковал.
Юрьев предпочитал делать покупки в одиночку. Чтоб не советоваться по каждому пустяку, ни под кого не подстраиваться, а полагаться лишь на свое желание. Купить иногда и какую-нибудь дорогую ерунду вроде консервированных улиток или кенгурятины, но знать, что совершил это сам, осмысленно.
Торговый центр был на самом деле обычным крытым рынком; Юрьев ходил вдоль рядов, складывал в пакеты одно, другое, третье. Помидоры, огурцы, зелень, куриные грудки (жена пусть запечет в сыре), сыр, несколько видов колбасы (сначала хотел активно рекламируемое «Останкино», но остановился на проверенном «Вегусе») – копченой, сырокопченой, салями, сервелата, бастурмы немного, буженинки, карбоната – для мясного ассорти; несколько видов рыбы – для рыбного. Маслины, оливки…
– Ладно, – в конце концов остановил себя, – не надо перебарщивать.
И ярко, отчетливо вспомнилось то, что старался в последние годы не вспоминать (вообще вспоминать становилось все тяжелее, больнее) – их просторная, с высокими потолками квартира на Ленинском проспекте, мама и папа, умершие двенадцать лет назад, один за другим с разницей в несколько месяцев, три его сестры и брат. Все еще вместе… Старший брат, Максим, и средняя сестра, Ольга, давно живут за границей, с остальными сестрами встречается эпизодически – как-то все не до встреч; квартиру еще при родителях разменяли – все нуждались в отдельном жилье…
Родители были обычными рабочими, попавшими в Москву в пятидесятых, и после рождения третьего ребенка получили четырехкомнатную квартиру, по нынешним меркам, недалеко от центра – в квартале от площади Гагарина. А попробуй сейчас родить третьего. Этих бы как-то устроить… Копят они с женой, конечно, откладывают, но о новой квартире и не заговаривают. Это надо тысяч по пять долларов получать в месяц, чтоб об ипотеке задумываться.
Уже возле своего дома наткнулся на неожиданное препятствие – длинный свадебный лимузин застрял в узком коридорчике между припаркованными машинами. Водитель, видимо, хотел проехать левым передним колесом по тротуару, но лимузин перекосило, и он забуксовал. Может, и ходовую часть повредил. Позади лимузина выстроилась вереница «ауди», «фордов» и «жигулей». Люди, в основном молодые, пьяноватые и возбужденные, спорили, как быть.
Юрьев тоже вылез из машины посмотреть, надолго ли.
– Ну и что?! – кричала, высунувшись из лимузина, голоплечая девушка в фате. – Что теперь?!
– Юль, успокойся, – уговаривал ее парень в черном блестящем костюме. – Сейчас…
– Я в туалет хочу, понимаешь?!
Водитель лимузина, пожилой, в фуражке американского полицейского пятидесятых годов, осматривал передние колеса, досадливо морщился.
– Звоните куда-нибудь! – визгнула девушка. – Толкайте! Хотите, чтоб я обоссалась тут?!
Юрьев вернулся за руль, дал задний ход. Заедет с другой стороны… М-да, досталось кому-то сокровище. Если в первый день замужества так орет, то что дальше… С Ириной он познакомился в университете. Учился на третьем курсе, а она только поступила. Несколько лет встречались, целовались в сквериках и подъездах, неделями ожидали, когда у нее или у него дома никого не будет… Жутко-мучительный был период, с ума сходил от желания и невозможности быть с ней все время. И ее холодность и спокойствие бесили. Словно ей не очень-то нужно. Но постепенно, уже в семейной жизни, он понял, как ему повезло с женой – она не устраивала истерик, почти не спорила. Не напрягала. А пылкость… Пылкие очень быстро превращаются в пилящих, от которых бегут с зубной щеткой в кармане куда глаза глядят.
Дома выпил стакан вина и стал звонить. Младшая сестра, Маринка, обрадовалась, сказала, что уже собирает дочек и выезжает. Жила она рядом, в Марьино, – только мост перемахнуть; минут семь на маршрутке… Старшая, Дарья, огорошила новостью – из Франции прилетел племянник, Володя, сын еще одной сестры.
– А чего не сообщили? – Юрьев слегка обиделся. – Тем более давайте ко мне.
Дарья стала мягко отказываться – дети не совсем здоровы, у Игоря, мужа, важная статья, ехать неудобно…
– Всё, короче, – перебил Юрьев, – я выезжаю за вами. Готовьтесь. – И положил трубку: если уж категорически не хотят, то пусть перезванивают на мобильный.
Пригласил и сослуживца Олега с семьей. Олег работал у них около года, успели сдружиться, и жены нашли общий язык; дочь Олега была почти ровесницей младшей дочери Юрьева – хорошо играли. В общем, со всех сторон удобные гости.
– Хватит, – сказал себе, закрыл записную книжку.
Посидел в кресле… На кухне жена громко стучала ножом по доске, младшая рисовала, старшая читала в своем уголке.
– Насть, а почему ты маме не помогаешь? – спросил Юрьев.
Дочь оторвалась от книги.
– Она не просила.
– А что, тебя обо всем просить надо? Скоро замуж уже, и все как ребенок. – Юрьев улыбнулся, давая понять, что шутит, но эта собственная шутка кольнула: действительно, лет через пять вполне может выскочить. – Иди, – снова посуровел, – предложи маме помочь. А я стол раздвину. И за тетей Дашей надо ехать. Кстати, твой брат Володя прилетел. Слышишь?
Дочь отреагировала – якобы удивленно приподняла брови; прошла на кухню. Юрьев проводил ее взглядом, с тоской подумал: «Красивая девка растет. И достанется какому-нибудь…»
Обеденный стол раздвигали редко – раз десять в год, на большие праздники. Обычно же ели на кухне, да и собирались вместе лишь по вечерам и в выходные…
Юрьев поставил стол в центре комнаты, покачал. Да, болты, соединяющие столешницу и ножки, ослабли. Достал с антресоли плоскогубцы, подтянул. Налил себе еще немного вина. Постоял, огляделся. Все вроде нормально, порядок.
– Ладно, я за Дарьей, – заглянул на кухню. – Пока туда да обратно – часа два займет. Маринку позвал, Олега.
– Хорошо. – Жена распускала ножом вареную колбасу на пласты. – Осторожнее только.
– В смысле?
– Ну, ты ведь выпил… И масло растительное купи по дороге, у меня на дне.
Юрьев поморщился:
– Утром не могла сказать? Теперь снова по магазинам…
– Извини.
– Да ла-адно. – И возникло чувство, какое бывало в детстве, когда родители в его день рождения заставляли что-то делать; Юрьев вздохнул и стал натягивать куртку.
Уже с порога велел жене:
– Много не надо всего наготавливать. Так, посидим… без обжираловки.
Перевод часов на зимнее время всегда выбивал из колеи. Вот самое начало четвертого, а уже начинает темнеть. И настроение соответствующее, какая-то тревога, точнее – беспокойство, словно важное сделать забыл, в чем-то ошибся, что-то пропустил, но есть шанс наверстать и поправить. И Юрьев торопился, энергично жевал «Орбит», то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, будто ожидал погони.
Погони не было, улицы пустынны, по асфальту, как рассыпанная мука, метется снежок… Скорей бы выпал настоящий – в прошлом году почти всю зиму снега не было, дни стояли черные, жуткие, такая была депрессия…
Ехалось свободно; город наводнится машинами позже, когда те десятки тысяч, кого называют «зеленый чай», поедут в центр отдыхать в клубах и ресторанах, смотреть кинопремьеры, спектакли модных
