этаж.
В квартире пахло вкусно – Лена любила жечь ароматические палочки, клала на шкафы надушенные ватки. Впрочем, сложно было сказать, что именно она это любила, это делала ее мама, а потом, после мамы, стала делать и Лена…
Сняла плащ и сразу почувствовала, как запах духов перебил тяжелый дух копченостей. Целый день в тонаре его не замечала, а здесь ударил, неприятно защекотал ноздри.
Душ принять? Нет, завтра утром… Разделась в ванной, бросила белье на стиральную машинку, надела теплый халат, завязала пояс… Приготовить ужин, забраться на диван, посмотреть комедию… Десять минут осталось.
И через десять минут Лена уже была на большом мягком диване, купленном ею недавно взамен старого советского, со скрипучими пружинами.
Она любила этот момент – когда рядом на подносе горячий чай, фруктовый салат, стаканчик с йогуртом, печенье на тарелке, телевизор еще не включен, но дистанционка уже в руке, и впереди три-четыре часа до сна…
И себе Лена нравилась в этот момент – вот она сидит, подобрав под себя ноги, маленькая, уютная, спокойная молодая женщина. Молодая, обеспеченная и свободная.
Но, наслаждаясь этим моментом, она, не желая того, помнила, что до встречи с Виталием еще целых два дня и что он сегодня ни разу не позвонил; что наверняка позвонит Маринка и ее нужно будет терпеливо слушать, потому что она подруга с детства, самый близкий теперь ей человек…
Включила телевизор, присмотрелась и поморщилась – узнала пошловатую комедию «Полицейская академия». Сколько можно ее крутить… Подавила на кнопку дистанционки, переключая программы, остановилась на передаче «Тайные знаки». Про Блаватскую… Ну, пусть это.
Но история жизни Блаватской не увлекала, а внутри постепенно росла, выдавливала остальные чувства тревога; Лена поглядывала на молчащий телефон, и тут же, будто опасаясь, что ее взгляд кто-то может заметить и едко усмехнуться, перевела его на сервант, с серванта – на шкаф с книгами, затем сразу – на столик с накрытой фанерным футляром швейной машинкой…
Комната была просторная (оставшись одна, Лена выбросила копившийся десятилетиями и раньше, видимо, кажущийся нужным хлам), но мебель, кроме дивана, старая. Сервант темный, напоминающий ящик, громоздкий книжный шкаф со стеклянными дверцами… Возле дивана торчал кривоватый торшер с лопнувшим абажуром, на стене висел толстый, будто грозивший вот-вот сорваться и завалить пространство ковер…
Эту квартиру в пятидесятых получили ее бабушка и дедушка (мама и папа мамы), в этой квартире выросли Ленина мама и ее сестра, тетя Света. Сюда мама, уже немолодой, привела немолодого жениха, Лениного отца (тетя Света в то время уже вышла замуж, и та комната, девятиметровый пенальчик, где сейчас у Лены спальня, принадлежала маме).
Бабушка и дедушка умерли, когда Лене было чуть больше десяти лет, умерли друг за другом, не дожив до шестидесяти пяти. Так же почти одновременно и в том же возрасте умерли потом и мама с папой; умерли тихо, почти незаметно, как и жили. И Лена осталась одна…
Передача про Блаватскую кончилась, начался «Мыс страха». Его Лена уже видела несколько раз, но фильм ей нравился – решила еще раз посмотреть. Актриса хорошая в главной роли – Джульетт Льюис; она напоминала Лене ее саму. Или хотелось так, чтобы напоминала.
Несколько минут смотрела на экран и действительно увлеклась мастерски сделанными титрами и почти идиллическим началом ужастика, но тут пошла реклама. И сразу вспомнилось, что Виталий так и не позвонил. И Маринка тоже – то по пять раз на дню, а то уже третий день молчит… Может, Виталий эсэмэску прислал, а сотик в плаще. Вполне могла не услышать сигнал.
Лена поднялась, отнесла поднос (посуду сполоснет утром), достала телефон. Проверила. Нет, пусто. Зачем-то пооткрывала-позакрывала «Звонки», «Галерею», «Контакты», «Органайзер»… Вернулась в комнату, снова забралась на диван.
Реклама еще не кончилась. Пенелопа Крус красила ресницы чудо-тушью…
Лена снова встала, взяла городской телефон с подзеркальника и переставила на диван. И тут же не выдержала – сняла трубку. Очень хотелось позвонить Виталию, и чтоб не сделать этого, набрала Маринкин номер.
Длинные гудки, и – недовольный голос подруги:
– Аллё?
– Привет, Мариш, – уже жалея, что позвонила, сказала Лена. – Это я, извини, что отвлекаю.
– А, привет, солнце! – голос Маринки потеплел. – Ты как там?
– Да сижу, смотрю фильм ужасов.
– А-а, какие это ужасы. Вот у меня вчера день ужасов был – вот это действительно… Погоди, на кухню перетащусь…
Маринка с детства была говоруньей, и тихоне Лене это нравилось – она любила слушать.
– Поднимаю, в общем, Алинку в садик, – с привычным увлечением стала рассказывать Маринка, – и она сразу: «Мама, купи мне матушку». «Ладно, – говорю, – куплю». Главное – в садик собрать и увести. А она всё: «Матушку купишь, да?»
У Маринки была дочка Алина, четыре года…
– Вышли на улицу, и она меня тянет к «Непоседе». Ну, это магазин игрушек у нас тут… «Купим матушку!» – «Да какую матушку? – говорю. – Я твоя матушка». – «Нет, ты мама, а мне надо матушку». Блин, еле-еле ее в садик затащила, Алинка рыдает – надо ей срочно матушку какую-то. Прямо до истерики. «Алин, – говорю, – у меня такая сложная работа с деньгами, – Маринка работала кассиршей в сбербанке, – а ты такое мне устраиваешь. Как тебе не стыдно!» В обед позвонила, воспитательница говорит, всех там уже довела этой матушкой. И целый день как на иголках… Ну, вечером забрала, притащила домой под это ее: «Мне матушку надо!» Раздела. «Объясняй, – говорю, – что за матушка. Что это ты себе вбила в головенку». А она уже невменяемая, задыхается от рыданий своих. Пришлось валерьянку давать, лицо холодной водой… Но все равно: «Матушку надо!» – «Да какую, блин, матушку?!» Лешка пришел, тоже с ней весь вечер… Он и придумал: «Нарисуй нам матушку, и мы сразу купим». Она села, полчаса там что-то пыхтела, приносит. «Да это матрешка, а не матушка никакая», – говорим. «Матрешка, матрешка, – Алинка нам, – купите?» «Купим, конечно. И надо было весь день с ума всех сводить?!» Короче, уложили спать, утром сегодня купили эту матрешку, а сейчас она про нее и забыла уже… Вот такой фильм ужасов в реальности. Представляешь, ребенок ходит, рыдает, и одно и то же: «Купите матушку! Купите матушку!»
– Да-а, – с не очень искренним сочувствием вздохнула Лена, – действительно…
И попыталась представить себя на месте Маринки; ей показалось, что она бы сразу догадалась, что нужно ее доченьке. Хотя… Вот вскакивают они всей семьей утром, скорее глотают кофе, собираются на работу, одевают ребенка, а он рыдает и требует неизвестно чего. А минуты бегут, и до того ли, чтобы сесть, спокойно расспросить, понять…
– И еще, Лен, слушай, – голос Маринки стал тише, послышались жалобные нотки. – Лешка что-то странный совсем стал какой-то. Даже не странный…
– А что?
– Молчит все, в общем, ко мне внимания никакого. И на своем биатлоне помешался.
– На чем?
– Ну, – Маринка занервничала, – знаешь этих, на лыжах с ружьями катаются? Спорт такой.
– М-м, вроде да.
– Мужики когда, сидит просто, а когда девки – глаза прямо горят, и вдруг начинает: «Света, давай! Аня, давай!» – эта еще… – «Зайка, давай!» И кряхтит так весь… Знаешь, как во время секса… Понимаешь… А, Лен?
Лена сдержала усмешку: «Ну, Маринку понесло!» – снова сочувствующе вздохнула.
– Я сначала-то, – голос подруги стал еще тише и совсем уж горестный, – как шутку воспринимала, а тут в комп залезла – куча скачанных фоток их, переписка с какими-то, как он, тоже… «Что, – говорю, – влюбился?» Он глазами хлопает. «Ну и живи с ними». Теперь на кровати по разным углам спим. Она же огромная у нас… сексодром, блин… И, знаешь, ни разу не пристал за это время. А уже недели две прошло… Что делать, Лен, а?
