друга. Как ни странно, но им ни разу не пришло в голову допросить его по поводу преступления. Жандармы слушали старика, и все. Сидя на нарах, поденщик как бы проповедовал, и проповедь его была лучше, чем у городского кюре. Голос его звучал как музыка, а такие голоса встречаются очень редко. Он вибрировал, как трубы органа, от самых низких до самых высоких нот. Это была радуга звуков. Пленительный голос старика доносился словно с небес и требовал дружеского отношения.
Накануне, уже поздно вечером, жандармов поразило странное и непонятное поведение старика: он вдруг закричал, и крик его в стенах темницы был похож на взрыв пороха. Жандармы бросились к дверям и отперли их. Бродяга стоял на коленях, склонив голову, как на причастии, когда груз грехов давит на ваш язык и вашу голову. Он стонал. Бригадир подошел к нему и осведомился о причине крика. Арестованный пожал плечами, как бы говоря: «Вам, увы, не понять». Впервые жандармы подумали, что человек сгорал в пламени сумасшествия, которое никак не отражалось на тонких чертах его лица. Они вышли из камеры в сильном волнении и долго еще смотрели на старика через приоткрытый глазок. Ночью бродяга все еще постанывал, но потом, наверное, заснул. А теперь слуга утверждал, что поденщик невиновен!
Жандармам сразу захотелось отыскать нового преступника. Предстояло отправиться сначала в Лану, а затем в Ноллен. Это не будет потерей времени. Может быть, они даже выиграют время, если в словах парня кроется правда. Но перед уходом следовало сообщить радостную весть арестованному. Они решили, что это спасет его от безумия. Жандармы подошли к двери камеры и с лязгом отодвинули засов. Толстая деревянная дверь, обитая железом, распахнулась. Слова застыли у них на устах — камера была пуста.
День разогнал грязные клочья зари. Над фермой Ланглуа с ее растрескавшимися почерневшими стенами и выеденными огнем внутренностями висит легкое голубое небо. Пламя уничтожило все, чем так гордились братья Тюрпо. Среди дымящихся развалин расхаживают соседи. Мальчишки высматривают, что плохо лежит. Все говорят одновременно и возбуждены, как на ярмарке в Обиньи. Оба брата с опустошенными отчаянием лицами бродят среди всех этих лишних людей и подбирают бесполезные обгоревшие обломки.
Вдруг Леон подбегает к брату.
— Послушай, Жермен, а тот беглец с факелом, в которого я стрелял?..
— Боже, твоя правда, — восклицает второй, приводя в порядок разбегающиеся мысли, — ведь это я тебя позвал… Он побежал в сторону Лану… Надо посмотреть, не попал ли ты в него.
Услышав новость, женщины всхлипывают от страха.
— Да, да, — кивают они. — Леон — отличный стрелок… наверное, он попал в цель.
— Если я не промахнулся, — подхватывает Леон, — он не мог далеко уйти и уже подыхает в каком- нибудь уголке… Я зарядил на кабана…
Мужчины сбились в кучу. Все напряжены и молчаливы.
— Пошли, — решает Леон.
Они движутся быстрым шагом. Брат Леона знаком велит женщинам остаться. Антуан и ближайшие соседи, пришедшие помочь в тушении пожара, следуют за хозяевами Ланглуа. В душе людей кипит гнев, как он кипит в Тюрпо, — ведь поджигатель мог пустить красного петуха и на их ферме.
— Если он не издох, мы его прикончим, — рычит Антуан.
— Справимся и без жандармов, устроим свой собственный суд, — говорит кто-то тем же тоном.
— Только бы не ускользнул от нас и не принялся за поджоги в других местах…
— Эй, Леон! Ты уверен, что хорошо прицелился? — взволнованно спрашивает один из мужчин.
Тюрпо не отвечает. Он уже прошел сотню шагов в сторону Лану, прикидывая дальность полета свинца. Надо обшарить окружающий кустарник. У него мрачные мысли, и он надеется, что, быть может, промазал. Пусть его считают мазилой, тем хуже.
Неожиданно Леон останавливается и наклоняется. На утоптанной земле капельки коричневой крови, застывшей под лучами солнца. Он нетерпеливо делает несколько кругов и вскрикивает:
— Черт подери… Идите поглядите…
Остальные окружают его. Леон показывает на обломок факела. Мужчины с удовлетворением кивают — охотники почуяли дичь. Поджигатель далеко не убежал. Об этом свидетельствует кровь. Преследователи расходятся в стороны и с невероятным остервенением принимаются за поиски, тем более что раненая жертва, похоже, потеряла много сил.
Вдруг слышится пронзительный вопль и шум борьбы — лица поворачиваются в сторону изгороди, которую только что миновал Жермен. Люди бросаются на крик. И замирают на месте, увидев, что Жермен Тюрпо катается по земле, борясь с сильным и гибким противником, который царапает ему лицо, как разъяренная кошка. Сбросив оцепенение, мужчины бросаются на помощь Тюрпо. И узнают Жанну Моарк'х, которую с трудом оторвали от Жермена. Антуан бледнеет. Девушка молчит, но продолжает царапаться и пытается нанести кому-нибудь удар ногой. Крестьянам с трудом удается остановить ее. Волосы падают Жанне на лицо. Она отбрасывает их движением головы — свирепые глаза готовы заживо спустить шкуру с каждого. Меченая резко дергается, пытаясь освободиться от хватки мужчин.
— Отпустите меня! — кричит она.
Мужчины готовы подчиниться, но, видя вставшего с земли Жермена, который тыльной стороной ладони вытирает окровавленное лицо, еще крепче сжимают девушку.
— Почему ты это сделала? — с угрозой кричит Жермен, приближаясь к Жанне.
Его слова словно снимают заклятие с Антуана. Хозяин Лану уверен, что Тюрпо обвиняет Жанну в том, что та подожгла Ланглуа. Он встает между Меченой и Жерменом и начинает говорить, прижав кулак к сердцу:
— Могу тебе поклясться, что это не она. Когда начался пожар, она была дома… — Антуан останавливается, колеблется. Голос его меняется. — Посмотри сам… разве на ней есть следы от свинца…
Он поворачивается к Жанне, отводит глаза, хватает за полу блузки и рывком раздирает ее. Мужчины отпускают девушку и отходят в сторону. Меченая высокомерно выпрямляется. Блузка висит вокруг юбки. Обнаженная девичья грудь смущает присутствующих.
— Смотри… — повторяет Антуан с внезапной агрессивностью… — ты видишь раны от свинца?..
Глаза его сверкают. Он неумело поднимает разорванную блузку Жанны и хочет защитить девушку, обняв за талию. Но Меченая с силой отталкивает отчима. Жермен, смягчившись, заговаривает первым:
— Конечно, это не она, кто тебе сказал, что я ее обвиняю? Я хотел только узнать, почему она бросилась на меня?
Остальные пытаются заговорить, чтобы отогнать внезапно пришедшие в голову мысли. Они забыли, что ищут преступника. Вид девичьего тела смутил их так же, как смутили Антуана слова Жермена.
И только восклицание Леона, отправившегося на поиски, заставляет их отвести взгляд от Меченой, которая с молчаливым презрением обводит мужчин взглядом.
— Вон там… тело… это тот, кого мы ищем.
Леон наклоняется и отшатывается, словно получил удар в лицо. К нему подбегает Жермен, смотрит в свою очередь. И с криком валится на колени. Остальные окружают их и узнают в потерявшем сознание раненом Блеза, почти утонувшего в высокой траве. Они видят его грудь, развороченную свинцом, его скривившееся от боли лицо и струйку застывшей черной крови, над которой вьются сине-стальные мухи! Мужчины потрясены так, словно увидели на земле своего собственного сына.
И в это мгновение по их нервам ударяет голос Жанны. Она рыдает, глотая слова. Никто не осмеливается остановить ее. Жермен сидит на земле, словно сраженный молнией. Побледневший Леон зажмуривается — ему едва удается справиться с головокружением.
— Вот что вы сделали со своим сыном… Я уверена, стрелял один из вас… Вы, его отец или дядя, сделали это… Почему?.. Он не хотел причинять зла… Он не знал… Он любил меня… Вы даже не подумали, что пожар мог устроить Блез… Вы так глупы… Сын не принадлежит ни отцу, ни матери, ему плевать на родню… Ваш был создан для меня… — Голос Жанны становится все более пронзительным. Щеки наливаются краской. — …Я вас ненавижу… слышите… ненавижу!.. Вы причинили мне самые тяжкие страдания… Но пока наказаны лишь наполовину, вам придется заплатить за причиненное мне зло… Я буду жить теперь только ненавистью к вам… Вы отняли у меня жизнь…
Меченая замолкает. Жермен встает с колен. И идет прямо на девушку. В его душе борются боль и
