(как, впрочем, и правительство современной Румынии) расценило эти события как «ничем не спровоцированную советскую агрессию против слабой жертвы — Великой Румынии». Однако Бессарабией и Северной Буковиной ее территориальные потери в 1940 г. не ограничились: в конце августа Германия навязала Румынии «2-й Венский арбитраж», по которому от нее была отторгнута и передана хортистской Венгрии Северная Трансильвания, а другому немецкому союзнику — Болгарии, по румынско-болгарскому договору от 7 сентября 1940 г., была возвращена Южная Добруджа.[525] Дальнейшие действия Румынии как союзника Гитлера были связаны, прежде всего, с надеждами вернуть себе эти и приобрести новые территории в уплату за помощь в войне против СССР.
Однако, ведя себя как заносчивые завоеватели с гражданским населением на оккупированных территориях, в боевой обстановке румыны отнюдь не демонстрировали чудеса храбрости. Советские военно-аналитические службы давали вполне адекватную оценку и боеспособности румын, и порядкам в их армии, и взаимоотношениям с немецкими войсками. Так, в докладной записке Особого отдела НКВД Сталинградского фронта в Управление особыми отделами НКВД СССР от 31 октября 1942 г. «О дисциплине и морально-политическом состоянии армий противника» приводятся следующие факты и обобщения: «В середине августа с.г. 5 полк 4-й румынской пехотной дивизии получил приказ перейти в наступление. Командир полка категорически отказался выполнить приказ, ссылаясь на нехватку людей. Полк был снят с позиций и отведен на некоторое время в тыл»; «Среди румынских солдат особенно процветает дезертирство, … широко распространены антивоенные настроения…»; «Дисциплина в румынской армии в буквальном смысле слова палочная: за малейшие провинности солдат жестоко избивают все начальники — начиная от малых и кончая большими. Наказание провинившихся солдат 25–30 ударами палки — обычное явление в румынской армии».[528] Далее в документе говорится о том, что «отношение немцев к своим румынским союзникам — издевательское», и приводятся конкретные примеры: «…Один из военнопленных рассказал, что летом с.г. немцы, пришедшие купаться, выгнали из реки даже не успевших смыть мыло румынских солдат. При размещении в населенных пунктах, немцы останавливаются в лучших избах по 2–3 солдата, а румын загоняют до роты в один двор. Все это создает ненависть румынских солдат к немцам. Нередко можно от румын, как и от венгров, услышать: «При первом серьезном ударе Красной Армии мы все бросим и разбежимся. Пусть воюют Гитлер и Антонеску»».[529]
Напрасно румынское армейское руководство пыталось наладить отношения с германскими союзниками, стремясь «подружить» своих и немецких солдат, между которыми постоянно вспыхивали конфликты и драки. Приказ командующего 3-й румынской армией корпусного генерала Дмитреску гласил: «Дабы избежать в дальнейшем некоторых неприятных инцидентов между румынскими и немецкими солдатами, предлагаю в любом населенном пункте, где находятся румынско-немецкие части, укреплять всеми средствами дружественные взаимоотношения. Для этого организовать совместные обеды, взаимные посещения, встречи на маленьких праздниках и т. д. Крайне необходимо избегать или в крайнем случае сократить количество конфликтов, которые могут привести к тяжелым последствиям и неблагоприятно отразиться на осуществлении наших притязаний в будущем».[530] Из приказа видно, что румынского генерала беспокоили не столько сами отношения с немецким союзником, сколько осложнения реализации великодержавных аннексионистских планов Румынии в послевоенной перспективе.
Однако «недружественные» отношения немецких и румынских военнослужащих на бытовом уровне приобретали еще более острый характер уже на уровне военного руководства, как только положение на фронтах становилось неблагоприятным, и тем более катастрофическим. Как пример можно привести ситуацию в «Сталинградском котле» зимой 1942–1943 гг. Так, в информации Особого отдела НКВД Сталинградского фронта в Особый отдел НКВД Донского фронта «О морально-политическом состоянии и снабжении окруженных под Сталинградом немецко-фашистских войск» в середине декабря 1942 г. сообщается: «Своим румынским союзникам немцы совершенно перестали доверять… Оружие у них отобрали и используют сейчас на хозяйственных работах, на постройке оборонительных сооружений. Румынские солдаты со времени окружения, 20 ноября, не видели хлеба, пищу получают только один раз в день — вечером похлебку с 150–200 г конины. Немцы издевательски заявляют, что румын нечего кормить, так как они все равно сдаются в плен».[531] Описывая немецкое отступление от Среднего Дона к Северскому Донцу, И.Эренбург отмечает: «Хотя среди окруженных было чрезвычайно мало румын, чванливые немцы хотели взвалить вину на своих «союзников». Лейтенант Курт Гофман писал в дневнике: «Румыны бегут без оглядки. Их офицеры своевременно смылись под предлогом совещания. Они попрошайничают. И с таким сбродом мы должны победить!» Румыны из 1-й кавалерийской дивизии бродили, как беспризорные. Немцы сожрали румынских коней, а румынских конников загнали в немецкие пехотные полки…».[532] И даже в плену эта враждебное отношение между румынами и немцами сохранялось: в лагерях для военнопленных румыны обращались к администрации с просьбой не селить их вместе с немцами.[533]
В последний период войны, в 1944–1945 г. румыны, недавние противники СССР и сателлиты Германии, стали союзниками антигитлеровской коалиции. При этом в массовом сознании советских людей преобладало недовольство «слишком мягкими» условиями перемирия с Румынией.[534] О восприятии этой новой «союзной» Румынии, первой европейской страны, в которую в августе 1944 г. вступила Красная Армия, вспоминает в своих «Записках о войне» поэт-фронтовик Борис Слуцкий: «Европейские парикмахерские, где мылят пальцами и не моют кисточки, отсутствие бани, умывание из таза, «где сначала грязь с рук остается, а потом лицо моют», перины вместо одеял — из отвращения вызываемого бытом, делались немедленные обобщения… В Констанце мы впервые встретились с борделями… У всех было отчетливое сознание: «У нас это невозможно»… Наверное, наши солдаты будут вспоминать Румынию как страну сифилитиков…». И делает вывод, что именно в Румынии, этом европейском захолустье, «наш солдат более всего ощущал свою возвышенность над Европой».[535] Есть в его воспоминаниях короткий и, казалось бы, незначительный, но в действительности очень важный эпизод, в котором выражено откровенное солдатское презрение к внезапным скороспелым «союзникам»: «Из подворотен угодливо повизгивали румынские собаки. Они капитулировали вместе со своими хозяевами и смертельно боялись красноармейцев. Достаточно было хлопнуть по кобуре, чтобы огромная псина умчалась куда глаза глядят». [536]
Другим сателлитом Германии была Венгрия, объявившая войну СССР 27 июня 1941 г. Отношение к венграм было несколько иным, нежели к румынам. Еще в Первую мировую войну венгерские войска считались лучшими из войск Австро-Венгрии. Однако во Второй мировой такие оценки венгерской армии были уже неуместны, когда они воевали на советской территории, хотя их части оказались более
