трансформация в исторической памяти.
Значимость этой проблематики определяется рядом факторов. Во-первых, тем, что военная составляющая «хронологически» занимала важную часть российской истории XX века. Во-вторых, социальная практика экстремальных ситуаций — войн и вооруженных конфликтов — в значительной мере влияла на периоды мирного развития, на политическую и социальную практику внутренней жизни государства и общества. И здесь проявлялась особая роль ментального аспекта темы: взаимосвязи психологии и идеологии, формирования специфического феномена перенесения психологии и идеологии враждебности к внешнему противнику и ощущения враждебности окружающего мира — на складывание психологии осажденной крепости и формирование психологической напряженности в самом обществе. В третьих, значение темы монографии определяется и «внешним» ее аспектом: проблемой нормализации взаимоотношения с окружающим миром, влиянием исторической памяти, включая ретроспективное сохранение «образа врага», на послевоенные взаимоотношения, в том числе и с бывшими военными противниками, ролью психологии стереотипов ожидания враждебности и задачами ее преодоления.
В книге был рассмотрен хронологически широкий отрезок истории — весь XX век, на протяжении которого Россия как субъект международных отношений выступала в разном качестве: и как имперское государство с глубокими историческими корнями и с давними геополитическими интересами, и как страна, находившаяся в состоянии революционных потрясений и гражданской войны, и как постреволюционное государственное образование нового типа с особой идеологией, социально-экономическим устройством, внешнеполитическими установками, специфическим менталитетом населения. Тем не менее, во многом это была одна и та же страна — с социокультурной, этнической, геополитической и т. д. преемственностью. И хотя каждый исторический поворот, многочисленные трансформации страны и общества привносили немало радикальных изменений, как и многочисленные войны, в которые было втянуто российское государство, — в отношениях с внешним миром и в его восприятии сохранялись многие общие закономерности, в том числе и в формировании «образа врага».
В качестве военных противников России на протяжении XX века выступали многие государства. Они были разными по силе и международному влиянию, по географическому положению относительно российских границ, по истории взаимоотношений с Россией и т. д. Были среди них «традиционные» противники нашей страны, воевавшие с ней неоднократно в прошлые столетия (Турция, Германия, Англия, Франция, Польша), были и новые, лишь недавно самостоятельно вышедшие на международную арену (Япония, Финляндия). С некоторыми из них у России были периоды сближения вплоть до заключения союзов и отчуждения, переходящего в политическое противостояние и военные конфликты (Англия, Франция, Германия, Италия, Румыния, и др.). Некоторые государства в результате столкновения с Россией сошли с исторической арены (Австро-Венгрия), а возникшие на их обломках новые государственные образования также оказывались в роли российских противников, хотя и второстепенных (Венгрия, Словакия). В ряду противников России оказывались и новые государства, ранее являвшиеся частью Российской Империи (Польша, Финляндия). Перечисленные варианты далеко не полностью отражают всю сложность и противоречивость, многоцветную палитру взаимоотношений России со своими ближними и дальними соседями — государствами, которые на том или ином этапе вступали с ней в вооруженное противоборство. Например, Болгария, дважды в мировых войнах вступая в антироссийские военные коалиции, фактически не вела против нее боевых действий.
Отношение к военным противникам в России зависело от многих факторов. Кто-то воспринимался как главный, сильный противник, другие — как второстепенные или более слабые. Влияли стереотипы враждебности, которые, естественно, были сильнее к тем странам, с которыми войны велись неоднократно, особенно на памяти одного-двух поколений. Разной была степень ожесточенности ведения войн, а значит, и ненависти, которую испытывали к разным противникам.
Временные союзы — политические и военно-политические — с государствами, с которыми ранее существовали сложные взаимоотношения вплоть до военных столкновений, воспринимались с недоверием, часто как вынужденные, недолговечные, неискренние с обеих сторон, в любой момент — при изменении «конъюнктуры» — готовые перерасти в новый конфликт. Подобное недоверие существовало и в Первую мировую войну по отношению к странам Антанты (к Англии и Франции), и в рамках антигитлеровской коалиции во Вторую мировую, с окончанием которой противоречия и недоверие между союзниками переросли в почти полувековую «холодную войну».
Несомненно, на отношении к противнику сказывались неоднократные внутренние трансформации российского общества, в том числе и системы ценностей, изменения в государственной идеологии. В советское время в идеологическом оформлении войны большую роль стали играть социально- революционные мотивы, тесно связанные с доктринальными установками марксизма и коммунистической идеологией в широком смысле. Особое значение идеологическая составляющая в массовом сознании приобрела в условиях утвердившегося сталинского режима. В полной мере это относится и к сознанию советских людей в период Второй мировой войны. Однако, несмотря на то, что в мотивации войн советской эпохи обычно присутствовала терминология, являвшаяся отзвуком идеи мировой революции, за большинством из них стоял, прежде всего, собственно государственный интерес. Соответственно и «образ врага», при всем влиянии идеологии, в ходе военного противостояния приобретал более адекватные, реалистические черты и в значительной степени очищался от идеологических наслоений.
Исследование показало, что в ходе всех войн, которые вела Россия в XX веке, проявлялись как универсальные закономерности восприятия противника — представителей других государств, стран, народов, культур, так и специфика, обусловленная ситуацией — историческим временем, обстоятельствами вооруженного конфликта, особенностями самого противника. На это восприятие, безусловно, накладывались устойчивые стереотипы — образы, отношения и оценки страны и ее народа, сформированные еще до войны, нередко — задолго до нее. Существенное влияние оказывала и пропаганда, целенаправленно формировавшая нужный «образ врага» в процессе войны. Однако война, в какой-то части подтверждая стереотипные представления, как правило, в основном разрушала эти штампы. Она приводила в непосредственное массовое соприкосновение представителей противоборствующих народов в разнообразных экстремальных обстоятельствах, позволяя им посмотреть друг на друга без идеологических «фильтров» — в бою, на госпитальной койке, в плену и т. д. Чувства естественной вражды к неприятелю при этом дополнялись более объективными и адекватными оценками на основе накапливаемого личного и коллективного опыта.
В тылу этот процесс протекал сложнее: информация туда поступала с запозданием и искажением, как правило, преображенная средствами пропаганды, преломленная в слухах и домыслах, и т. д. Идеологический «фильтр» здесь не только действовал сильнее, чем на фронте, но зачастую оказывался определяющим. Таким образом, существенно влияя на сознание российского общества, в том числе на его отношение к странам-противникам, каждая из войн, тем не менее, не смогла полностью разрушить довоенные стереотипы. При этом в основном сохранялись не только «модель» (образ), но и прежние механизмы восприятия.
Конечно, общественные трансформации в самой России были чрезвычайно мощным фактором, воздействовавшим на массовое сознание, в том числе, оказывавшим влияние на восприятие противника в различных войнах до и после революции 1917 г., прежде всего через разные «идеологические фильтры». Постреволюционные классовые установки радикально отличались от имперских, в том числе и при формировании «образа врага» пропагандистскими средствами. Однако, во-первых, этносоциокультурные стереотипы оказывались более стойкими, нежели конъюнктурные идеологические; во-вторых, реальные геополитические, экономические и иные государственные интересы были сильнее идеологических штампов, в том числе и в «образе врага» (пример — неоднократная смена пропагандистских установок в отношении Германии в 1940-е — 1941 гг. в зависимости от политических с ней взаимоотношений); в-третьих, реальный опыт военного соприкосновения с противником вносил существенные коррективы, преодолевая штампы и делая восприятие врага более реалистичным и адекватным.
Идеолого-пропагандистский пласт в «образе врага» особенно ясно вычленяется при анализе военных столкновений России с одним и тем же противником — Японией в начале века, в период Гражданской войны, в конце 1930-х гг. и в 1945 г. (С Германией — в двух мировых войнах — несколько иная ситуация: в ней так же, как и в России, сменился общественный строй, в 1930-х гг. утвердились не существовавшие в начале века фашистский режим и идеология). Геополитически Россия и Япония были, в основном, те же самые
