Ахмед смеется, а я смотрю вниз, на свои ноги.
— Знаешь, что ты всегда делаешь? — спрашивает он. — Ты вечер за вечером называешь ее именем самую большую и самую яркую звезду.
— Правда?
— А ты разве не замечал, что я всегда называю соседнюю звезду твоим именем?
Я качаю головой.
Итак, теперь мой черед рассказывать все Ахмеду, а его черед — слушать всю ночь. Я рассказываю ему о ее походке, подбородке и скулах. Говорю о ее глазах и своих мечтах, чувстве вины и постоянных попытках не позволять себе нехорошие мысли. Но я не говорю ему о намерении Доктора жениться на ней. В конце концов, нужно всегда выполнять данное другу обещание.
Ахмед курит сигарету и предлагает мне тоже. Я мог бы выкурить целую пачку, но решаю не навлекать на себя косые взгляды отца.
— Когда ты понял, что любишь Зари? — спрашивает Ахмед.
— С тех пор, как себя помню, — говорю я, опустив голову. — Думаю, наверное, твоя история с Фахимех заставила меня это принять.
Некоторое время мы молчим. Ахмед размышляет с серьезным выражением лица. Я сомневаюсь, стоило ли признаваться ему в своих чувствах к Зари, и с тревогой спрашиваю, считает ли он меня дурным человеком.
— Ради бога, о чем ты? — смеется Ахмед.
— Ну, понимаешь, из-за Доктора и всего остального, — мямлю я. — Он… он наш друг, а… а мы сидим здесь и болтаем о его невесте. То есть не ты, а я. Это ужасно.
Ахмед опять смеется и качает головой.
На следующий день Ахмед говорит мне, что Кейван, шестилетний брат Зари, мастерит маленькую собачью конуру.
— Зачем? Ему купили щенка?
— Нет. Просто школьное задание на лето.
От его взгляда мне становится не по себе.
— Почему ты на меня так смотришь? — спрашиваю я.
— Как у тебя с плотничным делом?
Я смеюсь, потому что не очень-то разбираюсь в этом. Тем не менее Ахмед звонит в дом Зари. Я не успеваю ничего понять, как мы уже помогаем во дворе Кейвану. Родители Зари на работе. Они уже двадцать лет владеют маленьким рестораном неподалеку.
Когда Зари выходит во двор, она приковывает к себе все мое внимание. Я сгораю от стыда и говорю Ахмеду, что для меня это становится чересчур сложным. Я не только предаю Доктора, но и притворяюсь другом шестилетки, чтобы побыть рядом с его сестрой. Ахмед советует мне не переживать.
Зари одета в облегающую голубую футболку и длинную черную юбку с цветочным рисунком. Влажные волосы аккуратно зачесаны назад, глаза и губы немного подкрашены. Я слишком взволнован и робок, чтобы смотреть ей в лицо, так что каждый раз, как она выходите нами поговорить, я начинаю неуклюже возиться с малопонятными деревяшками и инструментами. Когда она поворачивается спиной, я смотрю на изгиб ее руки и изящное запястье. Я замечаю у нее на руке тонкие светлые волоски, сияющие на солнце, и это приводит меня в такой восторг, что я готов плясать. Ее взгляд, улыбающиеся глаза женщины, которую мне хотелось бы любить, полны умиротворения. Тонкая талия вызывает желание заключить ее в объятия. Мне приходится отвести глаза и пару раз моргнуть, чтобы стереть из сознания это видение.
Она приносит нам прохладительные напитки и благодарит за помощь ее маленькому брату. Я так взволнован ее присутствием, что, неловко отхлебывая, проливаю на себя большую часть.
— У тебя грудь тоже хочет пить? — наглым тоном спрашивает Ахмед.
Я бросаю на него сердитый взгляд. Зари смеется над замечанием Ахмеда и говорит:
— Оставь его в покое, бедняге жарко и хочется пить.
Когда Зари уходит в дом, Ахмед произносит:
— Она не сводит с тебя глаз.
— Да она на меня даже не взглянула!
— Ты не знаешь женщин. Кажется, они на тебя не смотрят, а на самом деле следят за каждым движением. Голова у них работает, как радар. Они тебя видят, но ты понятия не имеешь, что у них на мушке. Не смущайся! Заговори с ней, когда она придет.
Через несколько минут Зари возвращается во двор. Она садится на край хозе. Потом опускает в прохладную воду хорошенькие белые ножки и принимается за чтение.
— Иди поговори с ней, — шепчет Ахмед.
— Нет, — отрывисто говорю я.
— Иди.
— Нет.
— Ты безнадежен, — говорит он мне. — Что ты читаешь? — кричит он Зари.
— «Сувашун» Симин Данешвар.[2]
Ахмед поворачивается ко мне с притворным изумлением.
— Ух ты! Твоя любимая книга.
И сообщает Зари:
— Он любит эту книгу.
Мне хочется его убить. Я даже не читал «Сувашун».
— Что ты о ней думаешь? — спрашивает Зари.
— Ну, Данешвар — одна из лучших писательниц, — застенчиво бормочу я, стараясь не смотреть прямо в глаза Зари из страха, что у меня совсем прервется дыхание. — Она хорошая. По сути дела, более чем хорошая — она очень хорошая.
Краем глаза я вижу, как Ахмед качает головой. Зари внимательно слушает.
— А ее муж, — продолжаю я, — Джалал Аль-Ахмед, столь же хорош или даже лучше.
— О, гораздо, гораздо лучше, — подтверждает Ахмед.
— Я… я хочу сказать, может быть, лучше как писатель. Я бы прочитал любую книгу каждого из них.
Я понимаю, что лепечу что-то невнятное, и умолкаю.
— Да, — говорит Зари. — Я бы тоже прочитала любую книгу Данешвар и Аль-Ахмеда.
Она возвращается к книге. Я знаками показываю Ахмеду, что, как только мы останемся одни, я всыплю ему, а он подмигивает в ответ.
К вечеру собачья конура готова. Мы собираемся уходить, и тут я слышу, как Зари говорит Ахмеду:
— Конечно, для тебя все, что угодно. С удовольствием.
— О чем это вы говорили? — сердито спрашиваю я, когда мы выходим в переулок.
— Я спросил ее, хочет ли она тебя поцеловать, и она сказала, что с удовольствием.
— Ты сукин сын, — говорю я и набрасываюсь на него.
Он бежит к своему дому.
— Ну разве я виноват, что ты такой хорошенький и она хочет тебя поцеловать?
— Заткнись! — гоняясь за ним, ору я. — Ты делаешь из меня дурака.
— Откуда мне знать, что ты не читал «Сувашун»? Ты прочитал все остальные чертовы книги на свете, — говорит он, оглядываясь — не догоняю ли я его.
— Ты сукин сын, — снова ругаюсь я, стараясь лягнуть его. — Я тебя поколочу за то, что ты мне сделал.
— Что же произошло с твоим обетом священному братству боксеров? — поддразнивает меня Ахмед, исчезая в доме.
Рассерженный, я стою под дверью, тяжело дыша и обливаясь потом. Потом слышу из-за стены его голос:
— Так Аль-Ахмед действительно лучше своей жены как писатель?
Несмотря на гнев, я разражаюсь истерическим смехом.
