русич был взят врагами в сплошное кольцо. Панцирники двигались не спеша, не спуская с него глаз, несколько копий блистали жалами всего в двух-трех шагах от Иванки. За спинами приближающихся к дубу литовцев прятались еще двое, лихорадочно разматывая тонкую стальную сеть. Значит, в запасе у русича осталось всего несколько секунд. Затем острия копий упрутся ему в грудь и накрепко прижмут к дубу, наброшенная сеть спеленает его, как ребенка, и вмиг превратит из грозного воина в беспомощного пленника.
Нет, только не это! Лучше смерть, чем полон! Ну а коли ему суждено встретиться сейчас со смертью, он покинет этот мир с честью.
Прищурив глаза, сжавшись в комок мышц и нервов, Иванко стиснул рукоять меча и ждал. Когда острия копий были готовы упереться ему в грудь, он молниеносным взмахом меча перерубил у двух древки и бросился вперед. Страшен был удар его клинка, обрушенный на ближайшего панцирника, и тот, выронив щит, повалился мертвым на землю. Другой попытался отшатнуться в сторону, но русский меч, скользнув по кромке щита, успел вонзиться врагу в бок.
Копьеносцы остались за спиной Иванки, теперь перед ним была лишь пара литовцев, что растягивали и готовили сеть. Опешив от неожиданности, они бросили ее себе под ноги и схватились за мечи. Едва уловимым обманным движением Иванко выбил у одного из рук оружие, занес меч над головой второго. В этот миг ему показалось, что он чувствует запах свободы.
Однако русич ошибся. За время схватки с Иванком литовцы, вовсе не новички в воинском деле, сумели правильно оценить врага и убедиться, что перед ними храбрый и решительный противник И сейчас, когда против русича остался лишь один вооруженный панцирник, за которым начинался спасительный лес, литовский сотник, командовавший засадой, не стал рисковать.
— Бей! — громко выкрикнул он. — Бей, покуда не ушел!
Иванко не успел опустить меч — полдюжины копий, брошенных с расстояния в несколько шагов, пробили его насквозь.
С помощью слуг-телохранителей Адомас осторожно сполз с седла, медленно проковылял к дереву, под которым лежали трупы Иванка и десятского князя Данилы. Некоторое время, не мигая, смотрел на мертвых русичей, затем перевел взгляд на литовского сотника, в чью засаду угодили посланцы Боброка.
— Почему мертвы оба? Разве не велел я взять московита живым?
— Я помнил твой приказ, боярин, и мои люди пытались захватить его в полон, — ответил сотник. — Однако того хотели мы, а не он. Московит предпочел умереть в бою с мечом в руке, а не на дыбе. Он был храбрым воином, и мы дорого заплатили за его смерть.
Сотник указал на соседний с деревом куст, где один подле другого лежали трое мертвых панцирников и громко стонал, зажимая руками окровавленный бок, четвертый. Но что могли значить для Адомаса жизни простых литовских воинов, которые все были для него на одно лицо и смысл существования которых заключался в одном — беспрекословно исполнять его приказы. За нужного ему живым посланца Боброка он, не задумываясь, заплатил бы жизнями всей засады, в том числе и сотника. Ноздри боярина от ярости раздулись, в уголках губ появилась пена.
— Я велел взять гонца живым… Живым и только живым. Как посмел ты ослушаться моего приказа?
— Боярин, мы сделали все, чтобы захватить его. А убили лишь потому, что он мог пробиться и уйти. У нас не было иного выхода.
— Пробиться? Один против двух десятков? А где ты был сам? Что делал? Отчего не встал на его дороге, дабы не позволить уйти?
Прискакавший вместе с Адомасом и стоявший сейчас рядом с ним воевода Богдан тронул боярина за плечо.
— Сотник прав, — сказал он. — Этого человека никто не мог взять живым, если он решил умереть. Боброк знает, кому доверять тайны, и его люди верны ему.
Адомас настороженно глянул на воеводу.
— Тебе известен московит? Откуда? Он что, бывал в усадьбе князя Данилы раньше?
— Да, боярин. Это за ним шел твой челядник Казимир, выслеживая лесной лагерь Боброка. Но я знаком с этим человеком еще до его появления в Литве. Я встречался и разговаривал с ним год назад, когда был с князем Данилой в Москве. Это Иванко, один из довереннейших слуг Боброка. Он, как и боярин, прибыл в Москву из Волынской земли и с тех пор неотлучно находится при Боброке. Не гнев, а милость должен ты проявить к своим воинам, что не упустили столь важную птицу.
— Иванко, — процедил Адомас сквозь зубы, с интересом глядя на труп гонца. — Слыхивал я о таком, давно слыхивал, а вот свидеться не приходилось. Однако Господь не без милости, вот и встретились.
Он довольно рассмеялся тихим дребезжащим смешком. Затем, нахмурившись, ткнул пальцем в сторону Иванка.
— Обыщите. Не пропустите ни одной нитки, ни единого шва или складки.
Несколько боярских слуг одновременно бросились к трупам русичей, склонились над ними. Через некоторое время один разогнулся, подошел к Адомасу, протянул ему на ладони стопку узких полосок белого шелка, сплошь исписанных буквами.
— Нашли у московита в шапке. Больше при мертвых ничего нет.
Мельком взглянув на шелковые полоски, Адомас тотчас сунул их за пазуху и глянул на воеводу.
— Ступай, вдруг хватится тебя князь Данило. Теперь мне не нужна ничья помощь.
Приблизившись к Ягайле, Адомас положил на стол найденные у мертвого русского гонца шелковые лоскуты. Великий князь внимательно осмотрел их один за другим, зачем-то понюхал и попробовал на ощупь и лишь после этого снова аккуратно сложил на столе.
— Решил порадовать меня известием о родном братце, боярин, — спросил он с усмешкой.
— Не только о нем, великий князь, но и о боярине Боброке. Потому что если три письма писаны твоим братом Андреем Ольгердовичем, то четвертое Дмитрием Волынцем.
— Что же пишут они, кому шли послания?
Адомас опустил глаза, неопределенно пожал плечами.
— Все письма писаны тайнописью. Нужен особый ключ, чтобы прочесть их. Но уж коли прошли они через руки Боброка, то напрасное это дело, поскольку в хитростях Дмитрия Волынца сам черт ногу сломит.
— Пусть он в них хоть голову сломит, но я должен знать, кому эти письма посланы и что в них сообщается, — повышая голос, сказал Ягайло. — Иначе какой толк от того, что лежат они на моем столе?
— Я велел переписать все письма, и мои люди уже начали разгадывать их тайну.
— Когда они разгадают ее? Завтра, послезавтра, через неделю? Я хочу знать имена своих врагов сегодня, пока еще в состоянии свернуть им шеи.
— Великий князь, я и мои люди сделаем все, на что способны. Однако уже сейчас можно извлечь из писем пользу. Мы узнали, что твой брат Андрей Ольгердович через Боброка и князя Данилу поддерживает связь со своими сторонниками в Литве.
Громкий смех великого князя неожиданно прервал слова Адомаса.
— Боярин, я это знал всегда, без тебя и перехваченных сегодня писем. Чем выше положение человека, тем больше у него недругов и завистников, имеются они и у меня, великого литовского князя. Но кто они, с кем связаны, каковы их планы? Вот на что должны дать ответ послания моего брата Андрея.
— Великий князь, мне неизвестно, когда удастся проникнуть в тайну перехваченных лоскутов. Пока хочу предупредить тебя о следующем. Мои надежные соглядатаи донесли, что боярин Витаутас выступал против твоего похода на Русь и говорил, что пока московский Дмитрий борется с Мамаем, надобно собрать все наши силы и, не опасаясь Москвы, ударить по крестоносцам. Они против твоего союза с Ордой, считая его ошибкой.
— Бородатый козел! — выкрикнул Ягайло. — Ишь, ему не нравится мой союз с Мамаем и то, что я иду на Русь. Еще бы, ведь его старший сын женился на смоленской княжне и принял православие. Ничего, боярин, дай только разделаться с Москвой…
— Князь Юстас тоже против союза с Мамаем, — вкрадчивым голосом продолжал Адомас, подступая ближе к Ягайле. — Третьего дня на охоте он говорил, что Литве вместе с Москвой следует обрушиться
