напряженно вглядываясь в темные фигуры, приближавшиеся к ним.
— Боярин, это люди, о которых я говорил, — ответил Кирилл. — Я обещал им встречу с тобой и сдержал свое слово.
Напрягая до предела зрение, Боброк старался рассмотреть подъезжавших всадников. Выглянувшая из- за туч луна помогла сделать это, осветив с ног до головы переднего. Молодое открытое лицо, висячие южнорусские усы, взгляд прищуренных глаз смел, но не дерзок. Боярин видел его впервые, и обличье воина ни о чем ему не говорило. Зато находившийся рядом с Боброком стремя в стремя воевода Богдан вздрогнул, наклонился к его уху.
— Это один из сыновей Векши, его младший, Глеб. Того самого Векши, что вчера вместе с Адомасом гонялся за нами по болотам. Смотри, боярин Дмитрий, как бы не приключиться беде… Яблочко от яблони недалеко падает.
Нахмурив брови, Боброк повернулся к Кириллу.
— Это правда, сотник?
— Да, боярин, воевода не ошибся, — ответил Кирилл, слышавший каждое слово Богдана. — Это действительно младший сын боярина Векши. Однако воевода не знает и потому не сказал тебе самого важного. Это он, Глеб, рассказал мне вчера об Адомасовой ловушке и послал к тебе, дабы предупредить об угрозе и указать путь к спасению. Это он велел передать вам о встрече литовцев с татарами у Лысого кургана и обещал сбить со следа воинов Адомаса, когда они пойдут за нами через болота. Как видишь, он не обманул ни в чем.
— Почему ты не сказал об этом вчера? — нахмурился Боброк.
— Разве ты или князь Данило поверили бы мне, скажи я сразу, от кого прибыл? — усмехнулся Кирилл.
Тем временем всадники подъехали к ним почти вплотную, остановились против Боброка и Богдана.
— Будь здрав, боярин Дмитрий, — негромко произнес Глеб, глядя на Боброка. — Желаю того и тебе, воевода. Почему не вижу среди вас князя Данилу?
— Здрав будь и ты, боярский сын Глеб, — сухо ответил один Боброк. — А князя Данилу ты больше не увидишь никогда. Много битв прошумело над его головой, но вчерашняя стала для него последней. Он храбро бился и честно умер за Русь, и она не забудет о нем.
— Разделяю твою скорбь, боярин, — сказал Глеб. — Князь умер, выполнив свой долг перед родной землей, однако нам, живым, еще только предстоит свершить это. Об этом я и хотел говорить с вами, боярин и воевода.
Боброк с любопытством взглянул на собеседника.
— Слушаем тебя.
— Шесть с лишним сотен воинов идут сейчас с тобой к князю Дмитрию, — начал Глеб. — Три сотни русских дружинников, проклявших свою прежнюю службу боярину Векше и литовскому Ягайле, веду я к Дону по той же дороге. Нелегок у нас обоих путь, боярин, много опасностей ждут нас на нем. Там, где возможна гибель твоих шести сотен, а тем паче трех моих, могут пробиться и уцелеть наши объединенные девять сотен. Я предлагаю соединить наши силы, боярин Дмитрий. Что молвишь на это?
Боброк, опустив голову, не ответил. Молчал, глядя куда-то в сторону, и воевода Богдан. На губах Глеба мелькнула кривая усмешка, он взял из рук спутника копье, высоко поднял над головой. Лес на противоположном берегу ручья зашевелился, ожил, из него стали выезжать вооруженные, закованные в доспехи всадники и выстраиваться рядами вдоль ручья.
— Их три сотни, — снова заговорил Глеб, возвращая копье спутнику. — Все они русичи, и каждый готов отдать за Русь жизнь. Если ты, боярин Боброк, решил идти своей дорогой, мы пойдем собственной. Но если кто-либо из нас не придет к князю Дмитрию и без пользы для родной земли сгинет в степи, то пусть это будет на твоей совести. Прощай.
Глеб ударил коня шпорами, собрался повернуть его обратно к ручью, однако рука Боброка успела перехватить поводья скакуна.
— Прости, боярский сын, за сомнения. Одна у нас с тобой судьба, одна дорога, и идти по ней нам суждено вместе. Вот тебе в том моя рука.
— Благодарю, боярин. Но прежде чем выступить в поход, прими от меня подарок.
Глеб повернулся к оставшейся на противоположном берегу группе всадников, призывно махнул рукой, и те тронулись через ручей. Поравнявшись с Глебом, прибывшие остановились, лишь двое двинулись дальше, к Боброку и воеводе. Присмотревшись, боярин узнал в переднем сотника Андрея. Он был в полном воинском облачении, с мечом и копьем, с щитом на плече. В его левой руке был конец повода, на котором он вел еще одну лошадь. На ней со связанными за спиной руками, накрепко прикрученный к седлу, сидел конюший боярина Адомаса. Увидев Боброка и воеводу, горбун опустил голову, вздернул выше плечи, надеясь спрятать лицо в складках плаща.
— С возвращением, сотник, — растроганно сказал Боброк, обнимая Андрея. — Мы с воеводой, признаюсь, уж не чаяли увидеть тебя живым.
— Если бы не Глеб, все мы наверняка были бы мертвы, — ответил Андрей. — Он не только спас меня, но и стал отмщеньем тому, кто предал нас.
Боброк тронул коня, подъехал ближе к конюшему. Вытащив меч, сбросил лезвием с его головы капюшон плаща.
— Не забыл меня, холоп? — спросил он. — Вижу, что нет, поскольку дрожишь как осиновый лист. Может, вспомнишь мои слова, что сказал я при нашей встрече на прощание? О том, что случится, ежели по твоей вине прольется хоть капля русской крови? Как видишь, наступила пора держать ответ за измену. Атаман, — обратился Боброк к Дорошу, — кликни своих хлопцев, пускай займутся им.
Через несколько минут, слившись в одну общую колонну, оба русских отряда двинулись по дороге. Опустели берега лесного ручья, тихо журчала вода на песчаных перекатах, и лишь слегка поскрипывал сук, на котором из стороны в сторону раскачивалось тело повешенного конюшего.
Русичи, выдержав в пути несколько стычек с бродящими по степи татарскими отрядами, примкнули к великокняжескому войску уже на подходах к Дону. Немногим раньше, чем подошли туда полки обоих Ольгердовичей и дружины князя Владимира Серпуховского.
10
Направляясь к великому князю, Адомас был готов к любой встрече, к самой дикой вспышке Ягайлова гнева, однако спокойствие, с которым отнесся князь к его появлению, удивило и испугало боярина.
— Чем порадуешь? — спросил Ягайло, окидывая Адомаса хмурым взглядом.
— Мы не догнали Боброка, — коротко ответил боярин, настороженно следя за князем и лихорадочно стараясь понять причину его столь странного поведения.
— Значит, вернулись с пустыми руками, — язвительно усмехнулся князь. — Ехали ловить Боброка и князя Данилу, а вместо этого отдали им Мамаеву грамоту.
Опустив голову, Адомас молчал. Он чувствовал правоту слов князя и не хотел напрасно оправдываться там, где его оплошность сама лезла в глаза.
— Ладно, боярин, забудь о Боброке и Мамае, плюнь на эту чертову грамоту. Не до них нам теперь, совсем иные заботы свалились на наши головы. О них сейчас будет наш разговор.
Голос великого князя был тих и ровен, и это спокойствие бросало Адомаса в дрожь. Забыть о Боброке и Мамае? Плюнуть на ханскую грамоту? Но что может быть важнее, чем ордынское известие о начале совместного похода на Русь или поимка правой руки московского князя, орудующей в Литве? Что же могло случиться за те двое суток, пока не было Адомаса подле великого князя? Какие внезапные события могли так перевернуть Ягайлово представление о происходящем вокруг?
— Великий князь, я не совсем понимаю тебя, — осторожно заметил он.
— Сейчас поймешь, и чем скорее, тем лучше. Потому что нет у нас времени на длинные разговоры, на вес золота каждая минута.
Весь превратившись в слух, Адомас вытянул шею, его глазки, не мигая, уставились на великого князя. В горле пересохло, тревожно застучало в висках.
— Пока ты гонялся за Боброком, вчера вечером прискакал гонец с русского порубежья и сообщил, что мой брат Андрей со своими полками снялся с места и подался на юг. Зачем, боярин?
