Родине, верностью долгу, гордостью в их душах стали уживаться лицемерие, стяжательство, трусость. Зато оказавшиеся в составе римских империй ранее отсталые народы, перенимая от истинных римлян их науку, культуру, искусство, со временем поднимались до уровня и все больше начинали тяготиться своей зависимостью от Рима, не упуская ни единого благоприятного случая для обретения некогда утраченной независимости. Становясь меньшинством в созданных ими империях, коренные римляне теряли свое стержневое предназначение, утрачивали главенствующее положение и, в конце концов, подрывали силу своего народа-победителя...
— В Российской державе нет народа сильнее, нежели великороссы! — вновь перебил Мазепу митрополит. — А если к ним присовокупить нас, малороссов, их братьев по крови, вере, языку, нам вкупе не страшны никакие скопища инородцев, замысли они козни супротив державы или Государя.
— Покуда не страшны, отче, покуда. А вот растянет Россия свои границы вдоль вновь присоединенных на западе и юге земель, отправит на освоение дикой Сибири, как в ненасытную прорву, десятки и сотни тысяч исконных славян, будь то велико- или малороссы, не будет знать покоя, защищая и обустраивая завоеванные территории, и придет час, когда инородцы, не представлявшие прежде для державы опасности, станут для нее наиглавнейшей угрозой. А что дело обстоит именно так, они уже подтвердили, обнажив свои клыки во время мятежа Стеньки Разина. Кто поддержал его? Казаки? Нет. Да, были с ним гультяи — разбойнички казачьих кровей из тех, кому все едино, кого грабить — кызыл-башских купцов, царские караваны, русских бояр, однако родовые казаки не только не пошли за Стенькой, но захватили его в полон и выдали на суд Государю. Русские крестьяне? Тоже нет. Да, пристали кинему горькие пьяницы и те лодыри, что нос воротят не только от работы на помещика, но и на самого себя, но истинные хлеборобы-труженики отшатнулись от Стеньки. Зато к нему слетелась тьма мордвы, чувашей, черемисов, татар, башкир и прочих инородцев, не столь давно ставших российскими подданными. Что их привлекло к Стеньке, кстати, со многими своими ханами и баями? Конечно же, не любовь к донскому казаку Разину или к его обещанию поверстать всех желающих в казаки и жить всей Россией по староказачьему Присуду, а ненависть к России, их покорительнице, и стремление заново обрести от нее независимость.
— Мало ли кто чего хочет и к чему стремится, — усмехнулся Кроковский. — Поддержав Стеньку Разина и крепко поплатившись за это, поволжские инородцы надолго запомнят преподнесенный им урок и в дальнейшем не повторят совершенной ошибки.
— Ой ли, отче? — недоверчиво прищурился Мазепа. — Вспомни, сколько раз Польша пыталась отучить нас браться за сабли в ответ на своеволие на Украине шляхты или на ее желание насадить у нас вместо православия унию? Десятки раз! Шляхетская и казачья кровь лилась реками, а каков результат? Тот, что при гетмане Хмеле мы сбросили с шеи польскую удавку.
— Гетман, ты сравниваешь нас, запорожских и украинских казаченек, с полудикими поволжскими инородцами? — презрительно скривил губы Кроковский. — Нас, которых даже кичливые полячишки признали равными их знаменитым крылатым гусарам, нас, которых турки считают никем не превзойденными мореплавателями, нас, которых французский принц Конде объявил лучшей в мире пехотой?
— Отче, я никоим образом не ставлю на одну доску родное нам казачество и каких бы ни было инородцев. Просто я усомнился, что подавление бунта Разина с поддержавшими его инородцами Поволжья заставит их смириться с владычеством над ними чуждой России, и привел пример, когда реки крови не могли заставить народ отказаться от свободы. Но разве эта цель может быть достигнута лишь вооруженным путем? Сегодня инородцы из-за малочисленности и дикости бессильны против России, подавляющее большинство населения которой составляют славяне, но если Государи продолжат без удержу завоевывать и присоединять к державе новых инородцев — прибалтийских, кавказских, сибирских, туркестанских, те со временем могут сравняться по численности со славянским ядром России или даже превзойти его. Тогда у них будет два способа сбросить с себя владычество России: либо сообща выступить против нее с оружием в руках, либо дождаться, когда Россия в силу внешних или внутренних причин окажется у критической черты, и отказаться повиноваться центральной власти, заявив о своем выходе из державы.
— Российские Государи тоже знают историю и учитывают ее уроки, — назидательно произнес Кроковский. — Они не допустят, чтобы Россия расползлась в Европе или Азии настолько, что не сможет надежно защитить свои границы, и не позволят инородцам достичь числа, при коем Россия перестанет быть славянской державой. Или ты сомневаешься в здравомыслии ныне цар-ствуюшего либо будущих российских Самодержцев?
Мазепа подобрался в кресле, посмотрел на большие деревянные часы, висевшие над пушистым персидским ковром. Пожалуй, встречу с митрополитом пора заканчивать, поскольку ее цель уже полностью достигнута — в присутствии оппонента он вслух высказал то, о чем долго и мучительно размышлял в последнее время, решая наиважнейший в своей жизни вопрос: существует ли будущее у Украины в составе Российской державы и что надлежит делать ему, украинскому гетману, в случае, ежели этого нет или оно трагично.
Но одно дело размышлять наедине с собой, когда можно позволить существовать в голове сумбуру мыслей и произвольно прыгать с одной на другую, не доводя анализ самых неприятных из них до принятия решительного однозначного вывода, оставляя спасительную лазейку для нового витка рассуждений в надежде отыскать желанное решение, позволившее бы ему остаться в стороне от войны шведов с русскими. И совсем другое дело высказать мысли вслух перед возможным будущим врагом, когда, избегая всяких околичностей, двусмысленностей и недомолвок, необходимо ясно сформулировать свою точку зрения и отстоять ее в споре, когда твои доводы будут опровергаться, а доказательства браться под сомнение.
Только что он выстроил плоды своих многомесячных размышлений и заключений в единую логическую цепочку и преподнес ее для проверки на прочность оппоненту. О нет, он вовсе не пытался Кроковского в чем-то убедить или разубедить, его задача была проще — он хотел узнать, есть ли в его рассуждениях изъяны или недочеты, которые смогли бы привести его к ошибочному роковому решению. Таковых не оказалось, и, начиная уже с завтрашнего дня, он перестанет ломать голову над дилеммой, с кем быть — с королем Карлом или с царем Петром, — а начнет действовать. Действовать, ни на миг не забывая слов прилуцкого полковника Горленко, сказанных ему от имени Генеральной старшины и полковников: «Все мы за душу Хмельницкого Бога молим за то, что тот освободил Украину от лядского ига, а твою душу и кости станут дети наши проклинать, если ты после себя оставишь казаков в такой неволе».
Ну а Кроковский сейчас услышит то, что ему нужно услышать, и наплевать, поверит он в сказанное Мазепой или нет.
— Отче, как могу я брать под сомнение благоразумие Государя Петра, которому столько лет верно служу, а тем паче его наследников? Я поделился с тобой своими мыслями о судьбах канувших в Лету двух Римах и ныне существующем Третьем потому, что с подобными мыслями ко мне обращаются Генеральная старшина и полковники, которым я отвечаю точно так, как сей час ты мне. С кем еще я могу быть откровенным и раскрыть до дна душу, как не с тобой, духовным пастырем?
По лицу Кроковского гетман видел, что тот очень сомневался в искренности его слов, но это Мазепу ничуть не волновало.
— А теперь, отче, отпочинь перед завтрашней дорогой. Да и я прилягу, может, удастся немного поспать. Совсем хворобы и старые раны замучали, отняли до конца былую казацкую силушку. Будь иначе, давно примчался бы к Государю со своими полками и сражался бы со шведами. Доброй ночи, отче...
Царь раздраженно бросил на стол трубку, вскочил со стула. Заложив руки за спину, принялся мерить длинными шагами комнату. Целый день в седле и на ногах, устал чертовски, а вот заставить себя сидеть за столом не мог — отчего-то вбил в голову, что при ходьбе и мысли бегут проворнее, и нужные решения находятся куда быстрее.
Но, наверное, причина его нелюбви к даже недолгому пребыванию за столом заключалась совсем в другом. Прежде всего человек конкретного дела, он привык больше находиться в движении, нежели спокойно сидеть за столом, даже занимаясь деловыми бумагами. Кипевшая в нем неуемная энергия все время требовала выхода, и лучше всего это удавалось, когда он сочетал работу ума с какой-либо физической нагрузкой.
Петр шагнул к окну, окинул взглядом окружившее Витебск сплошное зеленое море. Где-то совсем недалеко по таким же дремучим белорусским лесам движется армия короля Карла. Где-то... Знать бы точно,
