— Что деется, братку! Скотина и православные для шведов одно и то же, — выдохнул он. — Будь на твоем месте, уже давно ускакал бы к батьке Голоте.
— Так скачи. Кто тебя держит, — угрюмо ответил есаул.
— Я сечевик, а запорожцы сейчас воюют с турками и татарами, которые не дают житья нашему люду с моря и Крыма. Мы бороним Украину от басурман, а не Московию от шведов.
— Складно молвишь, братчику, да попусту. Сегодня королевские солдаты измываются над нашими людьми в Белой Руси, а завтра будут на Украине. Вы этого дожидаетесь на своих порогах?
— Когда пожалуют, тогда рада с кошевым и решат, что делать, — пробурчал Дмитро, опуская глаза.
Есаул ощерил зубы, махнул плетью в направлении дороги.
— Ждите… А покуда любуйся, какие гости поспешают на Украину.
Громкое лошадиное ржание и звонкий девичий смех заставили братьев повернуть головы. В нескольких шагах от них, осадив коня, сидела в седле панночка Ганна.
— Дмитро, вот ты где, — сказала она, подъезжая к сотнику. — А я ищу тебя с самого утра. Узнала, что собираешься снова на Сечь, и хотела проститься. Может, проводишь меня к полковнику Тетере? Как раз к обеду поспеем. Догоняй, казаче, а то без галушек и вареников останешься.
Дав коню шенкеля и вытянув его плетью, девушка призывно махнула рукой и быстро поскакала в сторону от дороги.
— Догоняй ее, братчику, — проговорил есаул, провожая панночку восхищенным взглядом. — Скинул бы с плеч годков двадцать, сам бы кинулся за такой кралей.
Конь девушки мелькал среди деревьев далеко впереди, и сотник погнал своего застоявшегося жеребца с места в полный намет. Он почти догнал панночку на высоком пригорке, под которым на берегу спокойной заболоченной речушки лежало сожженное село, одиноко и тоскливо возвышалась небольшая деревянная церквушка да вился дымок над крышей поповского дома. Обернувшись и помахав сотнику рукой, девушка пришпорила коня и поскакала через пепелище к церкви.
Священника панночка нашла стоящим на коленях у алтаря, опустилась рядом с ним.
— Что привело ко мне, дочь моя? — спокойно спросил благообразный старик с окладистой седой бородой, нисколько не удивившись ее появлению. — Чего ищешь в храме Божьем в сей грозный час? Успокоения души, услады мысли, отречения от суеты мирской?
— Отче, прости, но не к Господу, а к тебе пришла я, — быстро заговорила панночка, оглядываясь на дверь и прислушиваясь к топоту жеребца сотника. —Я та, чьи вести приносили к тебе посланцы куренного Остапа и попа сердюков Степана. Нет со мной сейчас Остапа, убили вороги батюшку… Вот почему я здесь.
— Говори, дочь моя, что тревожит душу, и Господь внемлет словам твоим, — ответил священник, тоже оглядываясь на дверь.
— Шведы заканчивают переправу на левый берег, россиянам не удалось помешать им. От Шклова корпус и обоз двинутся к Пропойску, и если это станет ведомо россиянам, они загодя подготовятся к встрече неприятеля. Отче, сию весть надобно скорее передать хлопцам Злови-Витра…
Когда в церковь вошел сотник, девушка уже вставала с коленей. Вид ее был кроток, а в уголках глаз стояли слезы. Обратно они ехали рядом. Дмитро, чувствуя перемену в настроении девушки, хранил молчание. Они уже поднялись до середины пригорка, с которого открывался вид на сожженное село, как Ганна придержала коня, соскочила на землю. Ковырнув носком сапожка наметенную под сосной кучу снега, извлекла из нее пистолет, тщательно его осмотрела. В ее глазах мелькнула тревога. Она внимательно огляделась вокруг, протянула к сотнику руку.
— Дмитро, будь ласка, дай саблю.
Ничего не понимающий сотник протянул ей клинок. Девушка спустилась на несколько шагов с пригорка, остановилась возле небольшого, с примятой верхушкой сугроба. Расковыряла его саблей и обнаружила на земле красное пятно, подернутое сверху ледяной коркой. Присмотревшись к нему, Ганна осторожно двинулась дальше, в сторону густого молодого ельника. Здесь она снова остановилась, сняла что-то с ветвей, подошла к стволу толстого дуба. Поковыряла вокруг в снегу клинком, опустила голову и, волоча саблю, вернулась к сотнику.
Всю оставшуюся часть дороги они молчали. Лишь перед тем как расстаться, девушка поинтересовалась:
— Когда мыслишь податься к Днепру?
— Вечером, с заходом солнца. К полуночи буду у чаек, а с рассветом тронемся в путь.
Ганна с мольбой взглянула на запорожца.
—Дмитро, миленький, не отправляйся отсюда, покуда еще раз не повидаешь меня. Я сама навещу тебя перед заходом солнца. Обещай, что дождешься.
— Клянусь, — произнес удивленный сотник…
Панночка прискакала к Дмитро перед самым закатом, когда сотник и десяток сопровождавших его запорожцев осматривали коней перед дорогой. Казак сразу отметил ее взволнованный вид, нервозность движений, дрожащие губы. Не ускользнули от его внимания также пистолеты в седельных кобурах и легкая татарская сабля на боку.
— Дмитро, отойдем в сторонку, — сказала Ганна, беря сотника под локоть. И когда они отошли, спросила: — Скажи, ты можешь взять меня с собой?
— Куда? На Сечь? — не понял запорожец.
— Да нет, только к Днепру. Там я оставляю вас.
Сотник задумчиво покрутил ус.
— Не знаю. Полковник Розен строго-настрого запретил кому-либо покидать лагерь, особливо ночью. Чтобы уехать, мне довелось брать у него пропуск на себя и всех хлопцев. Но, может, тебя, как родичку полковника Тетери, шведские дозоры выпустят и так?
Панночка невесело рассмеялась.
— Не выпустят, Дмитро. После нашего приезда из леса я уже дважды пыталась покинуть это бисово логово, и оба раза пикеты меня останавливали. А пропуск полковник Розен мне ни за что не даст. — Ганна взглянула на занятых своим делом запорожцев, понизила голос. — Эх, Дмитро, не хотела я посвящать тебя в свои дела, но, видно, нe обойтись без этого. Скажи, отчего, по-твоему, очутилась я с Тетерей у шведов?
— Ну… оттого, что его жинка — твоя тетка.
— У меня много других теток в Чернигове и даже в самом Киеве. И каждая из них с радостью приняла бы меня к себе. Прибилась я к этой лишь потому, что ее муж в чести у гетмана. А я после смерти батька дала страшную клятву отомстить Мазепе и выполню ее, чего бы это мне ни стоило. И когда казак от полковника Голоты, который не верит в верность Мазепы России, предложил мне быть к гетману поближе, дабы проникнуть в его тайные замыслы, я согласилась без раздумий. Вот почему я вспомнила свое родство с этой теткой и сейчас вместе с ней нахожусь у Левенгаупта.
Сотник некоторое время молчал, осмысливая услышанное, затем нерешительно предложил:
— А если пойти к полковнику Тетере вдвоем? Скажем, что замыслили пожениться и потому уплываем. Неужто Розен откажет и ему?
— Откажет. Помнишь церковь в той сожженной деревушке, где были утром? Так вот, ее поп Ларион — человек батьки Голоты, через которого я посылала россиянам вести о шведах. А не забыл батюшку Степана, чье тело до сей поры лежит у генеральского штаба? Это я отправила его с важной вестью к Лариону. Да, видно, не судьба была ему дойти до Лишнян.
— Знаю, его убили сразу же, как только он, не ведая шведского пароля, сунулся с большака в лес.
— Нет, Дмитро, он встретил свою погибель не там. Помнишь пистолет, который я нашла в снегу подле пригорка? Этот пистолет отца Степана, я не раз видела его раньше. А кровь под сугробом и у ствола дуба? Шведы убили моего посланца не у большака, а возле деревни.
— Пистолет мог попасть туда и иным путем. А крови ныне по лесам хоть отбавляй.
— В ельнике недалеко от дуба я нашла вот это. — Девушка сунула руку за пазуху, достала оттуда небольшой кусок темной ткани с рваными краями. Протянула его сотнику. — Этот лоскут с рясы отца Степана, которой он зацепился за еловую лапу. Возле дуба батюшка и принял свою смерть.
