– Хорошо…
Его ухо уловило громкие хлопки. Виктор замолчал, прислушиваясь, и перевёл взгляд на старшего бригады наружного наблюдения, находившегося возле него, спрашивая у него глазами: не почудилось ли, не померещились ли хлопки? Затем быстро посмотрел на подъезд, а после этого машинально взглянул на наручные часы. Секундная стрелка безумно мчалась вперёд. Виктор поёрзал на кресле, внезапно ощутив навалившуюся на него тяжесть и какое-то необъяснимое удушье.
– Пятьсот десятый, ты меня слышишь? – проговорила рация.
– Да…
В ту же минуту в окне третьего этажа полыхнуло жёлтое пламя, а секундой позже раздался взрыв. Брызнуло стекло…
– Поздно… – проговорил Виктор, ещё ничего не успев осознать.
– Пятьсот десятый, не понимаю тебя!
– Поздно! – Виктор почти крикнул в ответ и бросился из машины к подъезду.
Ему показалось, что он покрыл расстояние от машины до подъезда в доли секунды и с той же невероятной стремительностью взлетел на третий этаж. Куски стекла из вышибленного окна ещё продолжали сыпаться на растрескавшийся тротуар, а Виктор уже перепрыгивал через сжавшуюся в комок Литвинову возле квартиры Кучеренкова…
Разглядеть что-либо в дыму, заполнившем неосвещённую комнату, было невозможно. Покачиваясь и припадая на ногу пятился Лукашин.
– Миша! – воскликнул Смеляков.
Лукашин рухнул ему на руки и запрокинул голову. По его лицу густо текла кровь.
– Помоги ребятам… – прошептал он и слабо махнул рукой вперёд. – Ребятам…
Виктор положил его на пол и, растерянно обводя мутное пространство глазами, увидел неподвижное тело Самохина. Самохин лежал рядом, схватившись за живот обеими руками, и порывисто дышал. Кучеренкова не было видно – он вывалился в окно при взрыве.
– Володя! – Смеляков упал на колени возле Климова, острые куски стекла впились ему в ноги. – Володя!
Климов не отвечал, из разбитой головы пузырями шла кровь. Виктор бросился к Самохину. Бледный свет из окна блеснул на растекавшейся по полу крови…
– Ранен?
– Не-е-ет… – просипел Самохин. – У-у-би-ит…
Рано утром Смеляков поехал домой к Самохину, чтобы поговорить с женой, а теперь уже вдовой Миши Самохина.
«Как об этом говорить? – думал он. – Какими словами?.. Никогда не приходилось делать этого… Говорить о его героизме? О том, что он вёл себя мужественно до конца? Что находился в полном сознании, когда его положили на носилки и везли в больницу? О том, что умирал молча?.. Не знаю, как и о чём сказать. Не умею… Столько лет в уголовном розыске, а такое случается впервые…»
Он поднялся по лестнице, тяжело переставляя ноги. Хотелось оттянуть страшную минуту.
Он остановился перед дверью и долго стоял, не решаясь надавить на мягкую кнопочку звонка.
«Всё. Надо…»
Когда дверь открылась, он увидел большие женские глаза. Они были полны ожидания.
– Здравствуйте, Оля.
– Здравствуйте, Виктор! – За её спиной появились две девочки лет десяти. Они встали по обе стороны мамы и взяли её за руки. В коридоре стояли на полу два приготовленных к завтрашнему дню школьных портфеля.
Виктор вздохнул.
– Что-то случилось? – спросила твёрдым голосом Ольга после затянувшейся паузы. – Что-то с Мишей?
– Да.
– Что-то плохо?
– Да.
– Очень плохо?
Смеляков кивнул и посмотрел на девочек.
– Оля, давайте пройдёмся, – предложил он глухим голосом, – и поговорим…
Она повернулась к дочерям:
– Я немного прогуляюсь с папиным товарищем. Ладно? А потом будем пить чай…
Они вышли на улицу и долго молчали. Это молчание угнетало Виктора, но он никак не мог заставить себя говорить. Быть вестником смерти – тяжёлая миссия. Ольга то и дело поглядывала на Смелякова, но не решалась ничего спросить. Она уже понимала, с каким известием появился Виктор, однако спросить прямо не находила в себе сил.
Наконец Смеляков собрался с духом и рассказал о вчерашних событиях в Щербинке.
– К сожалению, я бессилен что-либо изменить. – Тяжесть на сердце Смелякова становилась всё ощутимее.
– Я была готова к этому, – ответила Ольга. – Я была готова к этому каждый день.
– К такому нельзя быть готовым, – подавленно возразил Виктор.
– Можно, Виктор… Мы все готовы к такому, просто надеемся, что именно нас оно минует… А вот не миновало…
Некоторое время они стояли на месте. Ветер тащил по влажному асфальту жёлтые листья.
– Скажите… – Ольга боязливо взяла Виктора за руку. – Скажите… Он быстро умер?
– Быстро…
– Быстро… И всё сразу изменилось… В одно мгновение…
– Простите меня, Оля…
Она погладила Виктора по плечу, и казалось, что хотела подбодрить Смелякова.
– Тут вашей вины нет… Тут работа… А теперь уж что… Теперь уж всё… А что остальные? Как они?
– Лукашин и Климов в больнице. Врачи прилагают все силы, но ничего не обещают…
Виктор набрал полную грудь воздуха и медленно, словно избавляясь от неимоверной тяжести, выдохнул.
– Вот так… – Он обречённо покачал головой.
– Что уж теперь? Теперь всё… – повторила Ольга, и губы её задрожали.
В эту самую минуту Михаил Лукашин умер на больничной койке от ран…
– Теперь уж всё… – будто прошептали гонимые ветерком опавшие листья.
Нескончаемый поток милиционеров тянулся в траурный зал, где стоял гроб с телом Михаила Самохина. Каждый милиционер нёс красную гвоздику. Виктор, стоя неподалёку от гроба и пытаясь задавить в себе подкатывавшие слёзы, смотрел на Ольгу и сидевших возле неё дочерей. Наташенька молча сидела, а Танечка прижималась к гробу и, с трудом дотягиваясь до лица Миши Самохина, бережно трогала его лоб и щёки. Она не понимала, почему папа не реагировал на неё, почему лежал в украшенном красными и чёрными лентами ящике, почему проходившие мимо милиционеры все до одного выглядели подавленными. Девочка нежно прикасалась к холодной голове отца, словно пытаясь осознать происходившее с помощью чувств, ибо разумом постигнуть случившееся она не могла…
Потом было кладбище и прощальные речи. Небо затянулось серой пеленой, накрапывал едва заметный мелкий дождик. Кое-где виднелись раскрытые чёрные зонты, но в основном никто не обращал внимания на погоду. Ольга стояла у изголовья, закутанная в тёмный платок, неподвижная, с провалившимися глазами, безучастная ко всему. Лишь изредка она прижимала к себе такую же молчаливую Наташеньку, по щекам которой прозрачными струйками бежали бесконечные слёзы. А Танечка снова и снова подходила к гробу и опять и опять ощупывала похолодевшей ручонкой голову папы. В её глазах стояло недоумение.
– Прощай, Миша, – прозвучали последние слова. – Ты будешь всегда рядом с нами…
И начали прощаться.
Мужчины целовали Самохина в лоб, а Танечка пристально смотрела на них, не желая отодвигать свою ручонку от папиного лица, и всё не понимала, что происходит.
