– Я не вру, – убеждённо ответил Виктор.
– Это вы просто не замечаете. Уж я-то знаю, всякого насмотрелся!
– Ишь ты, опытный какой выискался. Да ты ещё жизни толком не видел.
– Видел! – по-мальчишески несдержанно воскликнул Денис. – К сожалению, другой жизни нет. И не надо мой возраст ставить мне в вину. Я, может, гением родился, с закрытыми глазами всё вижу. Иные вон до старости идиотами остаются, так чего ж мне слушать их советы?! И хватит, хватит! Вы, может, и нормальный человек, честный и отзывчивый, но только это исключение. Любой нормальный человек – исключение.
– Ты ошибаешься… Я, правда, сейчас тоже столкнулся с такими проблемами, которые запросто могут подкосить самого морально устойчивого, – нехотя проронил Смеляков. – Я ведь в уголовном розыске новичок, раньше в другой структуре МВД работал. Здесь всё совсем по-другому, как-то чёрство, что ли… Не знаю, как выразить это. Но я убеждён, что если я сейчас опущу руки, поддавшись унынию, то жизнь меня просто сомнёт.
Он говорил эти правильные слова, но сам себе не верил, потому что понятия не имел, как в действительности бороться с унынием, как преодолеть состояние, когда «опускаются руки». Легко сказать: «Держись», – но как удержаться на плаву, когда ты лишён сил? Ему повезло, что с молодых лет попал в круговорот работы и учёбы, он лишил себя возможности бездействовать. Быть может, всё сложилось бы иначе, если бы сразу после армии он не попал в ООДП, а остался бы в родном Тутаеве, работал бы на фабрике по пошиву тулупов из романовской овцы, а после смены глушил бы дешёвый портвейн или самогон и тосковал о чём-то несбывшемся.
– Я знаю, – сказал он, глядя в глаза Денису, – тебе кажется, что я не имею права советовать тебе, потому что не испытал того, что выпало тебе. Но каждому достаётся своя ноша.
Денис угрюмо молчал, корябая ногтем цветную клеёнчатую скатерть. Едва слышно звучало радио, которое никто никогда не выключал на кухне; ровный голос диктора убаюкивающе рассказывал об очередных успехах Советского Союза: «Под руководством созданной Владимиром Ильичем Лениным коммунистической партии, наш народ превратил первое социалистическое государство в светоч для угнетённых, могучий оплот их борьбы за мир и свободу. Строю эксплуатации и насилия коммунисты противопоставили совершенно новый строй, не знающий социального насилия или национального гнёта…»
Виктор встал и чиркнул спичкой, зажигая конфорку газовой плиты. Вспыхнуло, едва слышно загудев, голубоватое пламя горелки.
«Социализм не только провозглашает, – продолжало радио, – но и устанавливает подлинное равенство, гарантирует каждому гражданину небывалые ещё в истории права. Знамя прав и свобод – это знамя социализма…»
Виктор отвернул кран и наполнил чайник водой. Поставив чайник на плиту, он опять сел за стол.
– Да, каждому достаётся своя ноша, – повторил он, нарушая затянувшуюся паузу и возвращаясь к разговору. – И никто, конечно, не имеет права требовать, чтобы мы эту ношу непременно несли. Но ради чего жить, если не ради собственного нравственного становления?
Денис недобро усмехнулся:
– Слова…
– Твоё уныние – это проверка на прочность. Я вот на работе чего только не наслушался! От некоторых историй впору взвыть – клянусь! – от тоски. Куда, думаю, попал!
Порой сталкиваешься с такими ситуациями и такими людьми, что жизнь становится похожей на кошмарный сон, на театр абсурда, на абракадабру какую-то. И хочется удрать подальше, чтобы не видеть и не слышать ничего. Но коли допустить мысль, что так будет всегда и что мир навсегда останется таким порочным, то всё потеряет смысл… – Он вздохнул. – Мы с тобой ещё молоды, от нас во многом зависит, как сложится жизнь в нашей стране. Да и на всей, может, планете…
– Так уж и от нас? – ухмыльнулся юноша. – Агитируете? Хотите вселить в меня уверенность? А вот я не хочу уверенности. Предпочитаю тихо и незаметно исчезнуть, а не бороться за нечто, о чём никто толком ничего не знает. – Парнишка встал из-за стола, сунул в рот сигарету и нагнулся над газовой плитой, прикуривая от голубоватого пламени конфорки.
– Вот как-нибудь лет через пять мы с тобой усядемся за этим самым столом, – сказал Виктор, – и снова обсудим сегодняшнюю тему. У тебя будут новые интересы, новые знакомства, и всё будет видеться тебе в другом свете.
– Посмотрим, – угрюмо хмыкнул Денис.
Работа шла своим чередом. Пока Смеляков дожидался ответов из всевозможных центров информации, Болдырев то и дело вытаскивал его на места преступлений, совершённых на территории отделения милиции.
– Учись, сыщик, на месте. Всё надо собственным носом понюхать и глазами увидеть… Начинать надо с малого. Ты думаешь, что тебе «настоящее» дело сунули в зубы, так ты уже профессионал? Нет, парень, ты ещё ни фига не смыслишь в нашей работе. Вот я зову тебя на выезд, так ты смотри во все глаза: что эксперты делают, что я делаю, чем Алексеич занимается… А ну подай-ка мне стакан воды, в горле пересохло, пить охота… А теперь глянь сюда, нагнись, видишь там штуковину под кроватью? Да не бойся, отодвинь эту коробку чуток… Вот-вот…
Болдырев только рассказывал Виктору, указывал на некоторые детали, но не давал никаких поручений, всё больше заставлял смотреть. Хотя иногда слышалось от него: «А ну приоткрой вон тот шкаф, глянь, что там припрятано? Дай-ка сюда…»
Смеляков послушно исполнял указания начальника, но досадовал: никакой реальной работы он не делал, а лишь «путался» под ногами оперативников, занимавшихся своим делом. Мысли же его почти полностью были поглощены первым самостоятельным заданием. Просыпаясь в шесть утра и вслушиваясь в жестяные звуки лопаты, которой дворник счищал заледеневший снег с тротуара, Виктор в первую очередь думал о деле Забазновского и ждал новой информации, сгорая от нетерпения.
С того дня, как он получил информацию из ООДП, минуло две недели. Виктор терпеливо ждал развития событий и регулярно звонил в отдел кадров, справлялся о своём удостоверении…
– Как ваша фамилия? Смеляков? – спросил однажды скучный женский голос в телефонной трубке. – Готово ваше удостоверение, приезжайте…
В тот вечер в отделении был устроен маленький банкет.
– Мужики, ныряйте к нам в кабинет! – крикнул Сидоров, созывая сослуживцев. – Витька ксиву получил. Обмывать будем.
На разложенных газетах появились толсто нарезанные куски докторской колбасы, шпроты, груда плавленых сырков «Дружба» и «Волна» и, конечно, водка. Виктор выставил звякнувшие бутылки из портфеля, с которым бегал в ближайший винный магазин. Туда Сидоров завёл его в один из первых дней работы – познакомить с продавцами.
– Эти тебя должны знать обязательно, – сказал тогда Пётр Алексеевич.
– Зачем?
– Чтобы ты не толкался в очереди. Сам знаешь, какая всегда давка в винных отделах. А ты через служебный вход будешь туда нырять. С пустыми руками не уйдёшь.
– Это что же, мы вроде как взятку у них берём? – недоумённо спросил Смеляков.
– Взятку суют, чтобы ты чего-то не увидел, а тут просто подарок из доброго к тебе отношения. Знак внимания. Знак уважения.
– Ничего себе знаки внимания. Настоящая дань. Поборы какие-то.
– Ты сейчас сказал глупость, Витя. – Сидоров насупился. – Помнишь, как вчера ты покупал колбасу? Просил полкило, а тебе положили чуть ли не вдвое больше. Ты разве с инспекцией пришёл? Разве у тебя дело заведено на ту продавщицу? Нет. Она тебе суёт лишний кусок на всякий случай. Просто чтобы ты помнил её. Вот у меня, к примеру, стоял на учёте паренёк один, он и в кино снимался, вроде бы должен был влияние культурной среды на себе испытать, а всё равно хулиганил, со шпаной в одном котле варился. Где- то приворовывал, где-то в драках принимал участие. Его мать в винном отделе работает, вот уж кто был щедр винищем нас одаривать. А от нас-то уже ничего не зависело – паренёк получил свой срок, отправился в колонию. Вот ты и растолкуй мне, какой ей прок подарки нам делать? Не знаешь?
– Не знаю.
