но нельзя переделать и полностью подчинить себе человеческий организм, нельзя управлять его законами и естественными реакциями, в первую очередь вазомоторикой и рефлексами. В его теперешнем положении многие смогли бы самым правдоподобным образом сыграть роль очень голодного человека, но никакое уменье или сильная воля не заставили бы появиться в глазах сытого человека голодному блеску.
— Выходит, повезло, что на моих хлопцев наткнулся, — проговорил Шершень. — Сейчас в лесу и горах на подножном корму долго не протянешь. Да и голову сложить немудрено: Красная Армия и Войско Польское нашего брата не жалуют.
— Знаю, друже. Может, поможешь мне попасть к тем, к кому иду? Или хотя бы подскажешь, где и как отыскать их?
— А у нас остаться не желаешь? — поинтересовался Шершень. — Разве не все едино, с кем супротив Советов драться?
— Думаю, что нет. Почему, к примеру, не пошел ты к аковцам или немцам, а решил быть среди земляков-украинцев? Вот и я хочу очутиться у русских.
— Вольному воля. Но дело в том, что твои земляки-москали мне о своих пристанищах не докладывают. Ну да ладно, подумаю, как помочь твоей беде. Может, смогу чем удружить.
— Подумай, очень прошу. Кто знает, возможно, когда-нибудь и я тебе сгожусь.
— Пути господни неисповедимы, всяко может статься, — согласился Шершень. — Чего есть перестал? Бери картошку, сало, капусту. Скоро и кипяток поспеет. Вы, русские, чаевничать любите… Коли желаешь, могу кофе предложить. Эрзац, конечно.
Капитан положил на ломоть хлеба шмат сала, подвинул ближе к себе миску с квашеной капустой. Пока он ел, Шершень не задал ему ни единого вопроса. Пристроив на противоположном конце стола карту, он склонился над ней и не обращал на Грызлова ни малейшего внимания. Почему? Неужели так быстро и легко поверил тому, что услышал от задержанного? Вряд ли…
Спокойно, капитан, не драматизируй обстановку. Рассказанная тобой легенда неплоха и раскусить тебя после одного поверхностного допроса не так легко. Ну чем ты не Александр Чумарзин? Сын бывшего врангелевского полковника, обосновавшегося с 1922 года в этих краях… До 1939 года — студент Ягеллонского университета, связавший после оккупации Польши свою судьбу с движением Сопротивления… Из-за угрозы ареста был вынужден покинуть Краков и вернуться в отцовский дом… Установил контакты с местными антифашистами и продолжал борьбу с немцами. Был выслежен гестапо и вместе с тремя товарищами-партизанами принял бой в собственной усадьбе. Раненый, сумел выбраться из кольца окружения и перебрался под Варшаву… Там вступил в Армию Крайову и принимал участие в операциях вначале против фашистов, затем против Красной Армии. Поняв, что ему, русскому, нет дела до того, что сейчас происходит в Польше, дезертировал из отряда и направился в родные места, где у его семьи было много влиятельных знакомых… Он на распутье: продолжить дело отца и сражаться против Красной Армии или с помощью друзей семьи перебраться в Швейцарию и вернуться к прерванной войной учебе.
Козырем легенды была ее достоверность. Капитан лично видел в привисленском лесу труп убитого при ликвидации банды Александра Чумарзина, тщательно ознакомился с материалами, имевшимися на него в захваченном штабе. Сам, не жалея времени, изучил свои и трофейные документы, касающиеся деятельности движения Сопротивления в родных краях Чумарзина. В форме красноармейца побывал на месте, где когда-то располагалась усадьба его отца. Словом, к своей сегодняшней роли капитан готовился всесторонне и со знанием дела.
Однако он никогда не забывал одной вещи: какой бы правдоподобной ни была легенда, всего в ней предусмотреть нельзя. Поэтому в каждый миг нужно быть готовым к любой неожиданности, к самому непредвиденному повороту событий. Вот и сейчас, возможно, что-то в самой легенде или ответах капитана насторожило эсбиста, и он обдумывал, как усложнить для допрашиваемого ситуацию и неожиданно подтолкнуть его к расставленной ловушке. Но это еще полбеды. Самое страшное, если Шершень вообще не заинтересуется им и, страхуясь от всяких случайностей, прикажет пустить в расход. А такая вещь вполне в его вкусе…
В своих рассуждениях капитан был недалек от истины. Задержанный оуновским секретом незнакомец не пробудил в Шершне особого профессионального интереса. Подумаешь, сын белогвардейского офицера, студент-недоучка, человек, не способный разобраться в сложностях политической ситуации в Польше. Мало ли подобных людей встречал эсбист в здешних краях? Допрашивал незнакомца Шершень вовсе не потому, что подозревал в чем-то, а оттого, что давно и твердо усвоил правило: каждый человек обязательно располагает той или иной информацией, а для сотрудника службы безопасности любое дополнительное знание никогда не лишне. Однако задержанный не сообщил ничего нужного или заслуживающего внимания.
Закрыть глаза на его неукраинское происхождение и зачислить боевиком в одну из поредевших в боях сотен? Но это можно сделать только после надлежащей проверки, а на нее потребуется немало времени… Как следует припугнуть и, проведя вербовку, отправить его своим агентом к полковнику Сухову, к которому рвется задержанный? Для этого опять-таки нужно время, а у Шершня его не хватает даже для самых неотложных дел!.. Может, приказать незнакомца шлепнуть и всему делу конец? Кто знает, так ли уж случайно оказался он в расположении самой боеспособной оуновской сотни, которую Шершень к тому же избрал местом своей личной резиденции? Словом, подумать есть над чем.
Появившийся на пороге схрона часовой отвлек Шершня от мыслей.
— Друже, лекарь явился.
— Пропусти.
Спустившийся по ступенькам в схрон Юлий Остапович поставил на табурет свой саквояж, наскоро сполоснул под рукомойником руки, вытер их вышитым рушником. Когда он с бинтом приблизился к Шершню, тот остановил его.
— Не торопись, дай поначалу с делом покончить. — Эсбист снова взглянул на задержанного. — Значит, ты сын русского полковника Михаила Чумарзина. Больше года не был дома, а сейчас тебе желательна встреча с генералом Ковалевым или Дубовым, а краще всего с полковником Суховым. Я ничего не перепутал?
— Ничего. Названные вами господа хорошо знали моего отца и всю нашу семью и легко могут рассеять ваши вполне оправданные подозрения относительно меня. Со своей стороны, буду весьма признателен, если вы поможете мне связаться с любым из них.
— Сделаю все, что в моих силах, — пообещал Шершень. — А покуда отдохни с дорожки…
Когда часовой вывел задержанного из помещения, эсбист разделся по пояс и повернулся раненым плечом к Юлию Остаповичу. Однако тот, словно оцепенев, застыл на месте и уставился на закрывшуюся дверь схрона.
— Проснись, — легонько толкнул фельдшера локтем в бок Шершень.
Юлий Остапович встрепенулся, провел ладонью по глазам, начал нервно теребить пальцами бинт.
— Дозволь вопрос, друже, — обратился он к эсбисту. — Коли я верно понял, у тебя только что был сын полковника Чумарзина.
— Он самый. Знаешь его?
— Знать не знаю, но единожды господь сводил нас. И мне казалось, что после той встречи мы вряд ли еще свидимся.
— Загадками говоришь. Яснее не можешь?
— Могу, но тогда потребуется время.
— Говори, а заодно дело делай. Так сказать, работай языком и руками. По силам такое?
— Постараюсь. — Юлий Остапович принялся разматывать на плече Шершня бинт с проступившими на нем пятнами крови. — Места вокруг наших Крышталевичей издавна красотой и лечебными грязями славились, а потому вокруг них было полно господских усадеб. В двадцать втором году у нас появилось много бывших русских знатных особ и офицеров, что нашли у Пилсудского приют от большевиков. Один из них, полковник Чумарзин Михаил Львович, купил у разорившегося польского панка его усадьбу в десятке верст от Крышталевичей.
Казалось бы, стали мы с ним соседями, да только полковник есть полковник, а фельдшер есть фельдшер, так что об этом Чумарзине я только слыхивал, а в глаза не видывал. А вот единственного сынка
