Мафиозо зажал автомат под мышкой, снял использованный рожок, отшвырнул его в сторону и достал из кармана плаща новый. Я не видел, когда он успел столько положить. Наверное, пока рылся в багажнике. Мафиозо повернулся ко мне и что-то крикнул. Из-за звона в ушах я не расслышал ни единого слова. Смотрел, как Сергей Борисович немо раскрывает рот. Он вытянул руку в сторону дома, затем зажал автомат под мышкой и, схватив меня за воротник куртки, потянул вверх. Я с трудом выпрямился. Живот скрутило болезненным спазмом, словно в нем засела игла. Налетевший порыв ветра принес облегчение. И вдруг как будто издалека наплыл звук. В доме кто-то кричал. Не звал на помощь, а просто тянул бесконечное, хриплое: „А-а-а!“ В этом крике звучало столько боли и страха, что захотелось снова заткнуть уши. Сергей Борисович поглядывал в сторону окон, держа автомат в одной руке, и приговаривал:
— Ну, оклемался наконец? Бери „пушку“, пошли.
Я поднял пистолет. Надо идти. Туда, в дом. Там Ирина.
Сергей Борисович быстро зашагал по дорожке. Он не бежал, а шёл, поглядывая на окна, держа „Калашников“ на изготовку. В окне второго этажа мелькнула тень. Мафиозо мгновенно нажал на курок. Очередь — посыпались выбитые стекла.
— Живее, живее, — приговаривал Сергей Борисович. — Сейчас эти твари оклемаются, и тогда начнется потеха…
Я вдруг подумал, что, говоря „твари“, он имеет в виду своих вчерашних подручных. Так ведь может быть и со мной. Сейчас я для мафиозо „свой“, а завтра тоже перейду в разряд „тварей“.
— Только в дверь не лезь, — предупредил он меня. — Пристрелят. Ты, я смотрю, в нашем деле вообще „лох“.
— Тебе виднее.
Мы встали по обе стороны двери.
— Постреливай, но только не высовывайся. Пали из-за стены куда попало, понял?
Я закивал. „Слава Богу! — подумалось мне. — Если в кого-нибудь и попаду, то не увижу этого“. Сергей Борисович коротко ткнул ногой в створку, и она распахнулась настежь. И тотчас из дома ударили очереди. Более сухие и четкие, чем у „Калашникова“. Захлопали пистолетные выстрелы. Мафиозо кивнул мне: „Давай“, скатился с крыльца и нырнул за угол. Я выставил руку с пистолетом и принялся лихорадочно дергать курок. Пистолет стрелял гораздо тише, чем автомат, но мне и этого хватило. В комнате что-то зазвенело, посыпалось с грохотом. И тотчас снова открыли огонь охранники. Я зажмурился и отпрянул за стену. Пули взвизгивали совсем радом, ударяли в косяк, отбивая щепу. Мраморная пыль лезла в глаза, мешала дышать. Я закашлялся и сквозь кашель услышал, как внушительно и мощно зарокотал „Калашников“. Из дома донеслись крики, Сергей Борисович появился на крыльце, кивнул:
— Пошли, я все уладил, — и добавил практически без перехода: — Говорят тебе, не дёргай курок. Нажимай на него плавно и аккуратно. Тогда пуля ляжет именно туда, куда ты целишься.
Мы вошли на первый этаж. Я опасливо озирался. Больше всего меня тревожило отсутствие реального опыта огневых контактов. Я не умею определять, где прячется враг, откуда он появится, как поступит в следующую секунду. Мафиозо делал это безошибочно. У него было звериное чутье на опасность.
Комната оказалась практически полностью разгромлена. Стены изрешечены пулями, на полу отбитые куски лепнины, осколки люстры и бра, обломки мебели. На уцелевшем столике разбитая ваза и несколько гвоздик, лежащих в луже воды. Капли быстро, с глухим стуком, падали на ковер. У окна двое. Один мёртв, пуля попала ему в голову. Второй шевелится и едва слышно стонет. Сергей Борисович, почти не глядя, подошел к раненому, приставил ствол автомата к его голове и нажал на курок. Я отвернулся. Хлопнул одиночный выстрел.
— Пошли дальше, — раздался над самым моим ухом голос мафиозо. — Здесь никого нет.
Стараясь не смотреть в сторону окна, я быстро прошел вперед, обогнул перевернутый, распоротый автоматной очередью диванчик, из которого торчали пружины, и увидел еще четверых мертвых охранников. Они прятались за диваном, который для „Калашникова“ не являлся серьезной преградой. Деревянное основание напоминало дуршлаг. С той лишь разницей, что здесь дыры были рваными и из них торчали измочаленные щепки. Ковер залит кровью. Среди охранников я увидел паренька лет двадцати — двадцати двух. Сергей Борисович спокойно переступил через них и зашагал дальше. Я плелся за ним, прекрасно понимая, что героя из меня не вышло. Буркнул на ходу:
— Не пойму, зачем тебе понадобился я? Мне кажется, что ты бы мог скрутить Борю и в одиночку.
— Если бы он был нужен мне мертвым, я бы справился без тебя, — не оборачиваясь, ответил Сергей Борисович, пинком открывая очередную дверь и выпуская очередь веером. — Но проблема в том, что он нужен мне живым и только живым.
Следующая дверь. И снова очередь от пояса. Пули вышибли стёкла, разорвали занавески, изрешетили мебель. Третья комната. Мафиозо вдруг остановился, прислушался. Отступил на шаг и открыл ураганный огонь прямо по двери, Я невольно присел на корточки и отвернулся. Пороховой дым стелился по коридору слоями. Во все стороны летели осколки дерева. За несколько секунд створка превратилась в решето. Кусок ее, источенный пулями словно термитами, повис, покачиваясь на петлях. На секунду мне показалось, что я слышу вопли, но они быстро стихли. Закончив стрелять, мафиозо вновь сменил обойму и, даже не заглядывая в изувеченную нулями комнатушку, мотнул головой.
— Наша экскурсия подходит к концу. Их осталось немного.
Через десять минут дом выглядел так, словно пережил нашествие варваров. В какое-то мгновение я почувствовал, что готов убить самого Сергея Борисовича. Он шествовал по комнатам с абсолютно бесстрастным видом и стрелял практически без остановки. Когда закончились патроны к „Калашникову“, мафиозо забрал у меня пистолет, предоставив мне тащить бесполезное уже оружие.
Не моргнув глазом, без всякой жалости, Сергей Борисович добивал раненых, даже если они не представляли опасности. Один из уцелевших охранников при нашем приближении попытался бежать. У него в руках не было оружия, я видел это отчетливо, и все-таки мафиозо всадил ему пулю между лопаток, а затем добил выстрелом в затылок. Это была не просто жестокость, а жестокость, возведенная в абсолют. Она не воспринималась как бессмысленная. В ней чётко прослеживалась уродливая, но жесткая логика. Однако я этой логики не понимал, как ни старался. Мафиозо же было совершенно наплевать на то, что я думаю. Он просто переходил из комнаты в комнату и продолжал убивать до тех пор, пока в доме не осталось ни одного живого человека. Кроме Тимофея и Ирины.
Мне казалось, что мы оба покрыты кровью с ног до головы. От нас пахло потом, пороховым дымом и смертью. Это был самый страшный вечер в моей жизни. Душащий кошмар. Горячечная фантазия. Бред сумасшедшего.
Мы обошли второй и третий этажи, затем спустились в гостиную. Наконец Сергей Борисович остановился и совершенно спокойно, даже с нотками равнодушия, сказал:
— Здесь должен быть подвал. И они в подвале. Больше им прятаться негде. Иначе мы бы уже их нашли.
Против логики возражать трудно. Да и не слишком хорошо я соображал в тот момент. Голова болела, в ушах все еще стоял грохот выстрелов, глаза слезились. С другой стороны, в моем „убийственном просвещении“ наметился явный прогресс. Меня уже не тошнило при виде трупов. Быстро, однако, я начал привыкать к крови. Глядишь, еще немного — и смогу сам нажать на курок.
Вход в подвал обнаружился под лестницей. Мы спустились по крутым ступенькам и оказались в маленьком предбанничке с бетонными стенами. Прямо перед нами темнела грубая деревянная дверь, в которой было прорезано крохотное окно. Только чтобы прошла тарелка с пищей.
Сергей Борисович подошел ближе, стукнул в створку кулаком и крикнул, подняв голову вверх:
— Тимоха! Вылезай, гаденыш!
За дверью загрохотали выстрелы. Пули впивались в толстое дерево и вязли в нем, не причиняя нам ни малейшего вреда. Представляю, что должна чувствовать сейчас Ирина. В маленьком закрытом помещении даже пистолетный выстрел может свести с ума. А когда рядом с тобой перепутанный до смерти параноик, вооружённый пистолетом…
— Уйди! — заорали истерично за дверью. — Уйди, б…я, на х…й! Уйди или я пришью эту сучку!
— Тимоха, открой дверь! — гаркнул Сергей Борисович. — Или я сам открою, только тогда тебе лучше приберечь пулю для себя!
— Я для этой суки приберегу!
