мнению философов и историков, которые описали нам эти учреждения, гуманизировать ум, смягчать характер и располагать его к выполнению всех социальных и нравственных обязанностей общественной жизни.
В Древнем Риме упражнения на Марсовом поле служили той же цели, что и гимназии в Древней Греции, и, как кажется, служили ей столь же хорошо. Но у римлян не было ничего, что соответствовало бы музыкальному образованию греков. Однако нравственный уровень римлян как в частной, так и в общественной жизни, по-видимому, был не только не ниже, но, в общем, гораздо выше, чем у греков. То, что они в частной жизни стояли в этом отношении выше, свидетельствуют нам Полибий* [* Polybius. Hist. VI, 54] и Дионисий Галикарнасский, два писателя, хорошо знакомые с обоими народами; и весь характер греческой и римской истории свидетельствует нам о превосходстве общественных нравов римлян. Спокойный характер и умеренность борющихся партий представляются наиболее важными чертами в общественных нравах свободного народа. Между тем партии в Греции отличались почти всегда насильственными действиями и склонностью к кровопролитию, тогда как до эпохи Гракхов ни одна из римских партий не пролила никогда ни капли крови, а со времен Гракхов римскую республику можно считать фактически переставшей существовать. Вопреки, таким образом, весьма почтенному авторитету Платона, Аристотеля и Полибия и вопреки весьма остроумным соображениям, какими Монтескье пытается подкрепить этот авторитет, представляется вероятным, что музыкальное воспитание греков мало отразилось на улучшении их нравов, поскольку при отсутствии такого воспитания нравы римлян в общем были выше. Уважение этих древних мудрецов к учреждениям своих предков располагало их, вероятно, находить большую политическую мудрость в том, что было, быть может, только старинным обычаем, существовавшим без перерыва с самого раннего периода этих обществ до того времени, когда они достигли значительной степени цивилизации. Музыка и танцы служат большим развлечением почти у всех варварских народов и считаются большим талантом, делающим каждого человека способным развлекать общество. Это наблюдается в наше время у негров на Африканском побережье. То же имело место у древних кельтов, у древних скандинавов и, как мы можем видеть у Гомера, у древних греков в эпоху, предшествовавшую Троянской войне. Когда греческие племена сложились в небольшие республики, изучение этих искусств в течение долгого времени, естественно, составляло часть государственного и общего воспитания народа.
Учителя, которые обучали молодых людей музыке или военным упражнениям, по-видимому, не оплачивались и даже не назначались государством ни в Риме, ни даже в Афинах, той греческой республике, о законах и обычаях которой мы лучше всего осведомлены. Государство требовало, чтобы каждый свободный гражданин подготовил себя к защите его во время войны и с этой целью прошел курс военных уп- ражнений, но оно предоставляло ему учиться у тех преподавателей, каких он найдет, и, как кажется, ничего не давало на эту цель, если не считать предоставления общественного поля или места для упражнений, где он мог практиковаться и выполнять последние.
В ранние периоды существования греческих и Римской республик другие части образования состояли, по-видимому, в обучении чтению, письму и счету согласно правилам арифметики того времени. Эти знания более богатые граждане, как кажется, приобретали часто у себя на дому с помощью домашних учителей, которые обыкновенно были рабами или вольноотпущенниками, а более бедные граждане — в школах таких учителей, которые делали себе ремесло из преподавания за плату. Эти отделы образования были целиком предоставлены заботам родителей и опекунов каждого отдельного лица. Нет данных, чтобы государство когда-либо брало на себя надзор или руководство ими. Впрочем, по законам Солона, дети освобождались от обязанности содержать в старости тех родителей, которые не обучили их какой-нибудь полезной профессии или ремеслу.
С развитием культуры и просвещения, когда вошли в моду философия и риторика, люди богатые и состоятельные стали посылать своих детей в школы философов и риторов для обучения этим модным наукам; школы эти, однако, не содержались на государственные средства; оно долгое время лишь терпело их. Спрос на философию и риторику в течение долгого времени был так незначителен, что первые учителя, сделавшие себе профессию из той или другой, не могли найти постоянного занятия в каком-нибудь одном городе, а были принуждены странствовать из одного места в другое. Так жили Зенон Элейский, Протагор, Горгий, Гиппий и многие другие. С усилением спроса школы философии и риторики сделались постоянными сперва в Афинах, а потом в ряде других городов. Тем не менее государство, как кажется, никогда в своем поощрении их не шло дальше предоставления некоторым из них специального помещения для занятий, которое нередко отводилось также и частными жертвователями. Государство, по-видимому, предоставило Академию Платону, Лицей — Аристотелю и Портик — Зенону из Цитты, основателю стоической школы. Эпикур завещал свои сады своей собственной школе. Однако, насколько известно, до времени Марка Антония ни один учитель не получал никакого жалованья от государства и вообще не имел иного вознаграждения, кроме гонорара или платы за учение от своих учеников. Пенсия, пожалованная этим императором-философом, как нам сообщает Лукиан* [* Lucian. Eunuchus. С ad. 3], одному из учителей философии, вероятно, выдавалась только при его жизни. В ту пору не существовало ничего, соответствующего ученой степени, и для занятия какой-либо профессией или ремеслом не было необходимости прослушать курс одной из этих школ. Если бы учени- ков не привлекало к ним сознание их полезности, закон все равно не принуждал никого посещать эти школы и не давал никому вознаграждения за посещение их. Учителя не обладали никакими правами и никакой властью над своими учениками, если не считать того естественного авторитета, каким в глазах юношества всегда пользуются те, кому поручена та или иная часть их образования, кто отличается высшей добродетелью и способностями.
В Риме изучение гражданского права составляло часть образования не большинства граждан, а лишь некоторых семей. Но молодые люди, желавшие изучать право, не имели к своим услугам общественных школ, которые они могли бы посещать, и не обладали другими способами ознакомиться с ним, кроме более частого общения с теми из своих родственников и друзей, которые считались сведущими в праве. Не лишним будет, пожалуй, заметить, что, хотя часть законов Двенадцати таблиц была заимствована из законов некоторых древних греческих республик, ни в одной из них в Древней Греции право, по-видимому, не развилось до степени науки. В Риме оно очень рано превратилось в науку, и там граждане, считавшиеся сведущими в ней, пользовались большой известностью. В республиках Древней Греции, в особенности в Афинах, обыкновенные суды состояли из многочисленных, а потому и беспорядочных народных коллегий, которые часто выносили свои приговоры наудачу или так, как то внушалось криками и партийным духом. Позор несправедливого решения дела, когда он делится между 500, 1000 и 1500 людей (ибо некоторые их суды были столь многочисленны), не мог ложиться очень большой тяжестью на отдельное лицо. В Риме, напротив, главные суды состояли из одного судьи или очень малого числа судей, на репутации которых, поскольку они всегда обсуждали дела публично, должно было сильно отражаться всякое несправедливое или опрометчивое решение. В сомнительных случаях такие суды в стремлении избегнуть порицания естественно стремились прикрыться примером или прецедентом, установленным судьями, заседавшими раньше в этом же или в другом каком-нибудь суде. Этот интерес к практике и прецедентам необходимо придал римскому праву ту прочную и последовательную систему, в которой оно дошло до нас; такое же влияние он оказывал на право всякой другой страны. Превосходство римского характера над греческим, которое отмечают Полибий и Дионисий Галикарнасский, скорее всего объясняется лучшим устройством их судов, а не одной из тех причин, которые выдвигают эти авторы. Как передают, римляне особенно отличались своим высоким уважением к присяге, а люди, привыкшие приносить присягу только перед внимательным и хорошо осведомленным судом, естественно, будут относиться с большей осторожностью к тому, что они показывают под присягой, чем люди, привыкшие присягать перед шумными и беспорядочными собраниями.
Следует, бесспорно, признать, что как гражданские, так и военные способности греков и римлян по меньшей мере не уступали способностям любой из современных наций. Наши предрассудки, пожалуй, даже располагают нас скорее переоценивать способности первых. Но, за исключением военного дела, государство, по-видимому, не проявляло особых забот для развития этих способностей; в самом деле, я не могу поверить, чтобы музыкальное образование греков имело большое значение в этом отношении. Однако находились учителя для обучения богатых людей этих народов всем тем искусствам и наукам, обучение которым в данном обществе считалось для них необходимым или приличествующим. Спрос на такое преподавание порождал, как всегда, соответствующие способности и умение; и соревнование, которое
