Ратов умел и любил готовить. Эти навыки он перенял от своего дяди Бровина, который считал, что мужчины кулинарят намного лучше, чем женщины, и придавал приготовлению пищи торжественно ритуальный характер. Делал он это, впрочем, нечасто, по причине большой занятости, и был вынужден терпеть стряпню своей домоуправительницы. Добротную, но лишенную столь любимой Борисом Павловичем изюминки.
Игорь освоил несколько рецептов быстрого приготовления, но упирал на использование специй, различных трав и салатов – кинзы, петрушки, укропа, мяты, сельдерея и вездесущей рукколы. Все блюда у него получались ароматными и сочными.
Из-за того что Марике приходилось одновременно работать и учиться, а Ратов задерживался в Администрации, ужинали они довольно поздно. Марика жаловалась, что из-за кулинарных способностей Игоря, который даже в полночь заставлял ее есть, она рискует поправиться и потеряет стройность.
– Милый, я же на диете. Утром – йогурты, в обед – рыба, вечером зеленый салат и чай.
– Диета в прошлом, – прерывал ее Игорь. – В здоровом теле здоровый дух. Никаких возражений!
Возражать было опасно. Марика уже поняла, что Игорь может казаться мягким и пушистым, но при сопротивлении ощетинивается, словно обиженный еж, и тогда лучше избегать конфликта. К тому же она лукавила. На самом деле Марика обожала мясо, объясняя это тем, что родилась в год Тигра. Она и походила на тигрицу, когда, расслабившись после ужина, ложилась в позе сытого хищника на диван и ловила на себе удивленно-восхищенные взгляды Игоря.
– Игорь, я сначала приму душ. Не спеши, – крикнула Марика в сторону кухни.
Вместо ответа она услышала грохот. Видимо, Ратов хотел ответить и что-то выронил. Сейчас выбежит из кухни и заорет, что нельзя говорить под руку. А потом подхватит ее на руки и «накажет». Нет, сначала душ!
Из-под пенистых струй в зеркале отражалось загорелое тело с небольшой, но тяжелой грудью, крутыми бедрами и прямыми плечами. В детстве родители Марики заставляли ее заниматься художественной гимнастикой. Со временем тело наливалось зрелостью, но заложенная в те годы стройность сохранилась. Марика любила свое тело и баловала его расслабляющими гелями и маслами, чувствуя, как кожа становится мягче и податливее, невесомее.
Практически она уже переехала к Ратову, и буквально через несколько дней возникло ощущение, будто они прожили вместе долгие годы. Не считая некоторых взрывоопасных тем, в которых лучше было сразу капитулировать, Ратов оказался на удивление бесконфликтным и заботливым спутником жизни. И неутомимым любовником. Первым в ее жизни, с кем она испытала настоящее удовольствие, переходящее в беспамятное блаженство. Скорее всего это объяснялось не только страстностью Игоря, но и обретенным ею ощущением защищенности.
«Он – мой человек. Мне так повезло, что я его встретила», – думала Марика.
Все складывалось замечательно. Вот оно – долгожданное счастье, еще полностью не осознанное, но вполне реальное и осязаемое.
Однако Марику не покидало тревожное ожидание. Словно вся эта приятная, теплая, нежная жизнь вдруг исчезнет в одно мгновение, окажется наваждением. Сладким, но зыбким сном. Беспричинная тревога будила ее перед рассветом. Она долго рассматривала лицо, волосы, тело спящего рядом Игоря и прижималась к нему. Крепко-крепко. Призрак опасности таял в ночной тишине, но потом опять появлялся, назойливый и коварный.
Марика не знала, почему так происходит. Видимо, были причины. Но какие именно, она не догадывалась, даже не предполагала.
Только чувствовала, что они существуют.
– Как твоя новая работа? Давно тебя не слышала и не видела. – В телефонной трубке голос Марины звучал напряженно и резко. Может, потому что Ратов не ожидал, что она позвонит.
«Она – экстрасенс. Почувствовала, что есть основания для ревности, и сразу же набрала мой номер».
– Ты в Москве? – спросил Ратов.
– Да. А ты меня даже не поздравил с Рождеством.
– С католическим? Мы всегда поздравлялись с православным Рождеством.
– Неправда, ты поздравлял меня со всеми праздниками. Даже с китайским Новым годом. Но ты не ответил. У тебя все в порядке?
– Работаю, придумываю, изобретаю. Колеса к велосипеду. Кому это пригодится, не знаю, – признался Игорь.
– Ты умный и талантливый. Таких очень мало.
– А если я ничего не буду сочинять и придумывать? Просто брошу это занятие? Разве стану глупее?
– Как ты можешь! Ты даже не представляешь, насколько нужны твои идеи. Даже мне. Я хочу, чтобы ты верил в себя. Очень тебя прошу.
«Она так восторженно говорит... Удивительно! Женщины меняют отношение к занятиям мужчин в зависимости от обстоятельств и своих интересов. Раньше Марина ненавидела мою работу. Сколько было слов. «Твоя проклятая работа мешает нашему счастью, отбирает драгоценное время. А его не вернешь». Какая была ревность! А сейчас наверняка думает: «Лучше его занять, чтобы не влюбился в другую женщину». Хочет, чтобы я остался в ее власти, хотя бы мысленно. Что поделаешь – собственница».
– Ты меня ревнуешь? – спросил Ратов.
– А есть к кому?
– Значит, ревнуешь. Ты не захотела жить со мной и не отпускаешь. Это несправедливо.
– Справедливо все, что разумно.
– А какой был смысл в нашем расставании? Не очень понимаю, что ты вкладываешь в слово «разумно». Твой муж здесь?
Возникла пауза. Ратов слышал в трубке дыхание Марины. Знакомое и желанное, несмотря на все обстоятельства, ее замужество и его идиллию с Марикой. Вопреки всякой логике и здравому смыслу.
– Ты знаешь, я ошиблась, – наконец подала голос Марина.
– И в чем ошибка? – хрипло спросил Ратов.
– Думала, что ничего интересного Макс в Москве не найдет и благополучно уедет на родину предков, в Германию. А он на удивление просто нашел прекрасную работу и никуда уезжать не собирается.
– Ты довольна?
Голос Ратова насторожил Марину.
– Ты простудился.
– Нет, все в порядке. Так, поперхнулся. Ты довольна?
– Могло быть и лучше, но он охраняет мое личное пространство. Я ему за это благодарна. Кстати, он счастлив здесь, в Москве. Как поросенок, которого греют розовым светом. Обожает щи и котлеты, русскую классическую музыку. Летом будет гонять на мотоцикле.
– Щи и классическая музыка – прекрасное сочетание. Действительно достойный человек. Как говорится, каждая жена заслуживает своего мужа.
– Каждая женщина создает своего мужа. Это – точнее. – Марина сделала ударение на слове «создает». – Не злись.
– Почему ты позвонила?
– Не могу забыть тебя. Но я, кажется, не вовремя. Не очень-то зовешь вернуться.
– А ты бы вернулась?
– Разумеется, нет. Как поживает мой клон?
– Прощай, – сухо сказал Ратов.
Он хотел сказать мягче, но в горле першило. И даже саднило. Наверное, действительно простудился.
«Зря назвала Марику своим клоном. Она добрее и лучше».
По крайней мере ему хотелось так думать.
В трубке опять раздавались гудки. Вечные гудки, как зов парохода, затерявшегося в тумане.
Наступала полночь. Марика уже должна была приехать.
