— Вот так, Милена, начинаем совместную жизнь с нуля, а закончим в собственном коттедже с бассейном, — говорил Валерка, распевая английские мелодии.
— Это только мечта, — откликалась Мила.
— У каждого в душе должна быть мечта, иначе жизнь превратиться в скучнейшие будни.
Чтобы оплачивать квартиру, Валерка делал переводы на радио, взял учеников и по вечерам ему приходилось ездить из одного конца города в другой. Мила дома рисовала, готовилась к занятиям, перешивала платья, вязала; когда Валерка занимался в библиотеке, заезжала за ним, они делали покупки и по пути к дому целовались на каждом углу.
Они ходили в поношенной одежде, случалось, сдавали бутылки, чтобы купить хлеб и чай, зато со стипендии заходили в кафе и заказывали любимые блюда. Валерка по-прежнему виделся с приятелями из общаги, но теперь постоянно помнил, что его ждет жена. «Вот это ощущение своей необходимости другому, наверно, и есть самое замечательное в браке», — рассуждал он. В его жизни почти ничего не изменилось, только приобрело новый смысл; Мила даже не поломала его привычек: курить перед сном, лежа в постели, уплетать еду на ходу, но несколько раз все же обронила:
— Ох, уж эти твои привычки!
На что Валерка со смешком отвечал:
— Приношу свои извинения. Мои привычки надо записать в Красную книгу… Я вообще человек с тонкой душевной организацией и меня часто посещают окрыляющие мечты. Например, я представляю наше с тобой цветущее будущее. Коттедж с бассейном и прочее.
— Не нужен нам никакой коттедж, — вздыхала Мила, — а вот своя квартирка, хотя бы маленькая, нужна.
Как и многие супруги, они все больше становились похожими: перенимали друг у друга жесты, словечки; стоило ему заболеть, как и она чувствовала себя неважно. Однажды Валерка пришел от приятелей слишком поздно, выпивши; наутро они впервые поссорились — но тихо, шепотом, а после примирения, Валерка пошутил:
— У меня конечно есть микроскопические недостатки, их раньше мама пыталась искоренить, теперь ты. Получается, я поменял одну укротительницу на другую.
Летом у хозяйки дома жила внучка первоклассница. Валерка учил девчушку английскому, а Мила — рисованию. Наблюдая, как девчонка старательно водит по бумаге карандашами, Мила мечтала о своем ребенке, но, по непонятной причине, не могла забеременеть, и это тревожило ее.
По субботам они ездили за город к родным Валерки, а в воскресенье возвращались с полными сумками яблок, варенья, наливок. Старики души не чаяли в Миле — и умная, и скромная, и красивая, и платья как у кинозвезд — расхваливали ее до небес и всегда дарили ей огромные букеты цветов.
Защитив диплом, Валерка получил распределение в педагогический институт, но уже через год ему предложили вести язык почасовиком в университете. Посоветовавшись с женой, он перешел в МГУ, и теперь приятели стали его величать «Петровичем».
— Я простой учитель, — усмехался Валерка. — Правда, если бы не опоздал с преподаванием, среди моих учеников были б и Чехов, и Тургенев.
На первом же занятии Валерка на таком сленге рассказал о службе в армии, что у студентов захватило дух. Каждое незнакомое слово он подолгу пояснял: находил синонимы, подобные значения в русском языке, а когда споткнулся на каком-то слове и его поправила студентка, он просто сказал:
— Конечно, ты права, я ошибся.
Такое студенты слышали впервые. Другие преподаватели выкручивались, как могли, говорили: «Так произносят в штате Техас или в австралийской провинции». Валерка, признавший свою ошибку, сразу стал на голову выше других.
Он увлеченно готовился к занятиям, вносил в них элемент игры: разбивал студентов на группы (муж, жена, дочь, теща), заставлял их импровизировать, проявлять инициативу, мыслить самостоятельно, а однажды в клубе МГУ поставил целый спектакль на английском языке, где и сам сыграл одну из ролей — по общему признанию «как народный артист».
Валерка считался лучшим преподавателем, но время шло, а он все оставался почасовиком — не было свободной ставки, а когда вдруг место освободилось, на него взяли молодую выпускницу ИнЯза, дочь профессора. В тот день Валерка крепко выпил и впервые пришел домой в полночь.
— Утерли мне нос, Милена. Взяли сопливую девицу без практики, а у меня приличный стаж… И никто на кафедре не встрепенулся. В общем, пренебрегли мной…
— Валерочка, я считаю, тебе нужно поступить в аспирантуру, писать диссертацию, — сказала Мила. — Один твой друг уже дипломат, другой защитился, а ты все почасовик, и никаких перспектив. А ведь ты способнее их всех, просто не добиваешься.
Валерка послушал жену, засел за книги, но через месяц ему пришлось работать с иностранцами, потом шеф попросил перевести какие-то материалы, и аспирантуру пришлось отложить. К тому же Валерка решил прежде всего накопить денег на кооператив и снова набрал учеников, снова стал делать переводы на радио.
Вскоре Мила закончила Строгановку и стала работать в конструкторском бюро. Чтобы не тратить время на разъезды, Валерка с Милой сняли комнату в центре, на улице Грановского в огромной коммунальной квартире. После Преображенки престижный район им показался Парижем, вот только не радовали жильцы в квартире — они подобрались словно по контрасту. Одну комнату занимала семья военного, который находил в себе сходство с «великим полководцем», но его жена говорила, что вышла замуж за дубину и алкоголика. В отличие от своего мужа, эта дамочка нигде не работала, ходила в кинотеатры, смотрела по два-три фильма в день, при встрече с Милой задавала один и тот же вопрос: когда у них появится ребеночек?
Вторую комнату занимала склочная старушенция с ядовитой улыбочкой, которая науськивала одних соседей на других, постоянно торчала на кухне, принюхиваясь к своим кастрюлям — «не подсыпали ли чего?», и бормотала:
— Тихий ужас!
В третьей комнате обитал фотограф холостяк, разодетый в заграничное шмотье и болтавший о невероятных связях — знаменитостей он запросто называл «Костя», «Веня». На ночь фотограф приводил к себе девиц, а наутро объявлял соседям, что вскоре напишет роман о своих любовных победах. Жильцы называли его стилягой и болтуном.
Мила сразу решила — от этих людей держаться на расстоянии, быть с ними приветливой, но контактировать как можно меньше. Мягко, но настойчиво она уговорила и Валерку ни с кем из соседей не заводить дружбу. Общительному Валерке это было нелегко, но, ради мира в семье, он уступил жене.
— Ладно, сыграю роль нелюдима, дремучего бирюка, — сказал, изобразив страшную гримасу.
Каждое утро проснувшись, Валерка включал приемник — «Маяк» на английском языке, делал гимнастику, спешил на кухню занять конфорку под чайник, потом занимал очередь в ванную и все время прислушивался к приемнику, настраивался на английскую речь; они с Милой завтракали и спешили на работу.
По-прежнему в университете у Валерки ничего не менялось, ставку ему не давали. А тут еще житейская неустроенность, скитания по квартирам, дурацкие соседи! Валерка нервничал, все чаще выпивал с приятелями, и случалось, срывал плохое настроение на жене:
— Все из-за тебя, Милена! Ради кого я терплю этих соседей и делаю халтуры на радио?! Плохо мы жили у твоих? И сейчас могли бы. А наскребем денег — вступим в кооператив.
— Валерочка, у родных я не чувствовала себя хозяйкой. Да и мы стесняли стариков. Я прошу тебя уступить мне. Ведь ты сам говорил, что семейная жизнь — это постоянные уступки друг другу. Пойми, я хочу иметь свой угол… Уж не прошу тебя сходить со мной на выставку — на это у тебя нет времени, а на приятелей…
— Как ты не понимаешь, что я устаю, мне надо немного расслабиться. Ты же для меня все равно важнее всех приятелей. Я же вокруг тебя прямо танцую… И потом, язык для меня — только специальность, а в душе я остался актером, сцена — моя несбывшаяся мечта, остается играть только в жизни, с приятелями…
— И со мной…
