ждать. Мы были большими детьми, и ты стремился к браку.
— А ты нет? — спросил он раздраженно. — Сколько раз ты говорила о свадьбе? Да ты жизни не представляла без меня! Ладно. Может, еще скажешь, что горевала в разлуке со мной. Хотя все — ложь.
— Не ложь, — пробормотала она с отчаянием. — Я испугалась, Митч. Мои проблемы, мой дом. Семья… Я должна была убежать — подальше от своей бабушки, даже от тебя. Я должна была найти себя.
— Что ж, Крисси, что хотела, то и получила. — К ее удивлению, он рассмеялся. — Люди уже смотрят на нас. Не думаю, что сегодня — подходящий день для сведения счетов. Я — мужчина, наслаждающийся мирной жизнью.
— Жаль, что ты не можешь наслаждаться ею в полной мере. — Девушка повернула голову, чтобы кивнуть на прощание кому-то из соседей.
— Только не с тобой, мой закадычный друг!
— Это так теперь называется? — Она с вызовом посмотрела на Митча. — Закадычные друзья? Будучи лучшими друзьями, мы все же продолжали бороться друг с другом.
— Забудь. Мы не могли не ссориться.
— Сейчас происходит то же самое, — сказала она.
Митч с золотистой гривой волос и блестящими, словно звезды, глазами, был красивым, обаятельным мальчиком, излучающим энергию и радость.
Теперь того Митча не стало. — Я приехала обратно не для того, чтобы расстраивать тебя, Митч.
— Ты уверена?
— Уверена. — Возбуждение пробежало вдоль позвоночника, скользнуло по коже, спустилось к ногам.
— Хорошо, потому что мне показалось, будто все наоборот. Твой побег меня сильно задел, Крисси.
Неприятный эпизод в жизни, но бесценный урок на будущее. И будь я проклят, если когда-нибудь снова полюблю тебя.
— А я просила тебя о любви?
— Да, каждый раз, когда была в моих объятиях. Вспомнив о том, где они находятся, он понизил голос.
— Я любила тебя, Митч. — Она подняла к нему лицо, черный цвет траурного костюма оттенял блеск ее волос.
— Да черта с два ты любила, — грубо возразил он, смотря на нее с неприкрытым отвращением.
Она почувствовала, что бледнеет.
— Как я могу приехать в Марджимбу, когда ты там?
— Проклятие, Крисси! Мы будем не одни.
Ему отчаянно захотелось схватить ее и унести прочь, и, чтобы сдержаться, он засунул руки в карманы.
— Сегодня мы просто прояснили ситуацию. И никогда не говори мне «Я любила тебя». Однажды я попался на эту удочку, но больше не попадусь. Я буду мил и дружелюбен, когда ты приедешь. Я сделаю это ради матери. Она всегда хорошо относилась к тебе, поэтому, пожалуйста, прими ее приглашение.
— Я так понимаю, что об объятиях и поцелуях речи не идет, поэтому вот моя рука, — любезно сказала Кристин. На мгновение показалось, что он не примет ее руки. — Люди смотрят, Митч. Ты же принадлежишь к воспитанным молодым людям, не забыл?
Он снова помедлил, скованный и настороженный, а затем сжал своими сильными пальцами протянутую руку.
Электричество вспыхнуло между ними яркой искрой. Они оказались одни в комнате, остальные растворились в тумане.
Первобытное желание сотрясло его тело, и она знала, что это произойдет. Желания не поддавались контролю, он хотел ее тогда и хочет теперь.
ГЛАВА ВТОРАЯ
После похорон и выражений соболезнования семья Кристин собралась за обеденным столом. Было странно видеть мать, занимающую огромный резной стул бабки и упивающуюся высоким положением. Каким-то образом Рут всегда удавалось занимать огромное пространство, несмотря на то, что ее рост, как и рост дочери, был невысок. У Энид же, казалось, ноги не достают до пола.
На противоположном конце стола, на резном стуле из красного дерева, восседал отец. По просьбе Кайла он занял место напротив матери.
— Займи, наконец, достойное место, папа, — потребовал Кайл. — Ты глава семьи, а бабушка обращалась с тобой ужасно.
Энид не удержалась и громко вздохнула.
— Кайл, как ты можешь говорить такое?
— Потому что это правда, мама, — резко ответил он. — И мне жаль, что это слово отсутствует в твоем лексиконе.
— Кайл, какая разница, где сидеть, — вмешался Макс.
— Есть разница, папа. — В конце этого необычного долгого дня Кайл, обычно умеющий отлично владеть собой, чувствовал себя на пределе. — Я думаю, нам нужно закончить всю эту заваруху с моей фамилией Маккуин. Я — твой сын, отец, и я люблю тебя. Я один из Рирдонов.
— Браво! — Кристин позволила себе зааплодировать. — Тогда ты вспомнишь, что я твоя сестра.
— Не говори глупости, Крис.
— Не принимай на свой счет. — Она улыбнулась брату. — Ты не имеешь к этому никакого отношения.
Во всем виноваты бабушка и мама.
Энид сердито посмотрела на дочь.
— Прошу прощения, Кристин, но твой отец и я договорились, что Кайла крестят как Рирдон-Маккуин, правильно, дорогой?
— Да. Хотя мы не ожидали, что первая часть фамилии забудется, — мягко заметил Макс.
— Это из-за соседей. — Энид подняла стакан вина. — Двойная фамилия трудно произносится.
— Соседям следовало вообще забыть фамилию Маккуин. — Кристи округлила глаза и посмотрела на брата. — В конце концов, они и так под пятой Маккуинов.
— Почему ты всегда говоришь обидные слова, Кристин? — спросила Энид. — Как только приезжаешь домой, ты…
— Оставь ее в покое, Энид. — Красивое лицо Макса окаменело.
Рука Энид с бокалом вина замерла в воздухе.
— Иногда, Макс, ты обращаешься со мной так, словно я не мать Кристин, — пожаловалась она. — Последние двадцать восемь лет я провела в заботах о дочери.
— Интересно, зачем, мам? — резко спросил Кайл. Крис сама достигла большого успеха, а вы с бабушкой только и делали, что обвиняли ее в нелепости и вульгарности. «Ох уж эти длинные ноги и руки!» Ты не понимаешь, как жестоко вы поступали с ней?
— Прошу, Кайл, — взмолилась Кристин, которая унаследовала от своего отца ровный и спокойный характер. — Давай оставим разговоры. Мы и так все слишком расстроены.
— Уж я-то точно расстроена, — фыркнула Энид, абсолютно уверенная, что обязанности матери она выполняла серьезно и ответственно. — Мою мать только что похоронили. Разве никто не заметил?
— Вряд ли ее остановят у райских ворот, — пошутил Кайл. — Уверен, она проследует ниже, к темным кругам…
— Кайл! — Лицо Энид исказилось. — Ты говоришь страшные вещи!
— Может быть, но мне не нравится говорить о небесах.
— Если бы такое место и существовало, — едко заметила Энид, — мне кажется, мы бы устроили ад и рай здесь, на земле.
Кайл и Макс ушли в библиотеку, Сьюзен быстро ретировалась в свою комнату, и Энид повелительным жестом правящей императрицы дала понять, что желает разговаривать со своей единственной дочерью.
