я поняла, какой он маленький и сильный, напоминал старинную картину, о которой думаешь, что художник неточен – массивный лоб, маленькая узкая голова с прижатыми ушами, очень изогнутая шея, а тело массивное и мускулистое. Глаза просто необыкновенные – большие, темные, нежные и одновременно мужественные. Аннализа и Тим стали кормить его морковкой, а я пошла по рядам посмотреть на других.
Большинство коней были крупнее, вблизи производили более мощное впечатление, полностью расслабились. Одна-две перевязанные ноги, у одного обожжена шкура, но в целом цирк Вагнера, кажется, легко отделался. Ничто не пугает лошадей сильнее огня, и вырвавшись на свободу, они могут наделать много бед. В дальнем конце конюшни две лошади лежали, поэтому я не пошла мимо них – они бы обязательно встали, я не хотела их беспокоить. Я побеседовала с пони – загадочными мохнатыми зверюшками, они в два раза бойчее и вреднее своих более крупных родственников. Конюхи ушли, все успокаивалось на ночь.
Предпоследним в ряду напротив Маэстозо стоял конь, очень похожий на липицианца, но некрасивого цвета, с уродливыми пятнами, его грива и хвост висели нерасчесанными лохмами. Я сначала подумала, что это урод, на котором Аннализа промелькнула в родео, но потом поняла, что этот – намного старше. Он почти ничего не съел, но воды у него не было, о чем он явно тосковал. Я погладила его по голове и вошла. Аннализа увидела это и приблизилась.
«Мы так долго говорили с королем, что Вы решили побеседовать с нищим? К сожалению, морковки не осталось».
«Да он бы и не стал, по-моему, он болен».
«Что, все так и не ест? Он такой всю неделю, это конь дяди Францля, он всегда за ним ухаживал сам. Я думаю, он скорбит по моему дяде».
«Может, конечно, и так, но что-то у него явно болит. Он потеет, а смотрите, какие у него глаза…»
«Ванесса – ветеринар», – сказал Тим.
«Тут во вторник приходил один и всех их осматривал, но с этим все было вроде в порядке. Он не работает, старый, ему больше двадцати лет. Дядя Францль приобрел его в Чехословакии еще до того, как присоединился к нам десять лет назад. Его сначала пытались использовать, но он очень медленно учится. Если бы дядя так его не любил, мой отец его бы не оставил. Мы не можем себе позволить держать коня, который не работает, поэтому раньше, когда не было тракторов и фургонов с моторами, он помогал тянуть вагончик, дядя Францль иногда ездил на нем верхом и давал кататься детям. Но теперь, если он болен… Кони отправляются через несколько часов, а через три дня мы покидаем Австрию и пересекаем границу. Я боюсь, что отец решит…»
Я обнаружила кое-что. Опухоль чуть повыше колена. Может, он сам себя повредил во время пожара или его лягнул кто-нибудь другой… Это не проявилось сразу, и никто ничего не заметил, раз хозяин умер. Срочно требовалась операция, но меня останавливала профессиональная этика – раз его постоянно лечит другой ветеринар, он и должен оперировать. Никто не имеет права вмешиваться в чужое дело, это даже противозаконно. К тому же у меня не было инструментов.
Авнализа сказала: «Позвать хирурга ночью в воскресенье? И когда мы уезжаем утром, в шесть?.. А инструменты есть – дяди Францля, они у меня в фургоне. Пожалуйста, Ванесса. Хирургу из Брюка платили, а теперь цирк уезжает и все равно не будет иметь с ним дела. Вы будете нашим новым ветеринаром! Я назначаю Вас, я лично! Это не противозаконно, и я никому не скажу!»
От двери раздался новый голос: «Что не противозаконно?»
7
.Из дверей с живым любопытством смотрел могучий большеголовый герр Вагнер с гривой коричневых начинающих седеть волос и коричневыми глазами под пламенными бровями. За ним мы увидели стройного высокого мужчину в черном – Шандора Балога. Темные волосы открывали широкий лоб, тонкие брови крыльями раскинулись над темными, почти черными глазами. Когда он улыбался, глаза прищуривались, широкие скулы, курносый нос с четко вырезанными ноздрями и полные губы придавали лицу монголоидный вид. Волнующее лицо, возможно, жестокое. Сейчас он улыбался и смотрел не на неизвестных ему людей, как можно бы ожидать, а на Аннализу.
«Кто твои друзья, Аннализа?» – спросил Вагнер.
«Отец! Lieber Gott, как ты меня напугал! Это миссис Марч, англичанка, остановилась в деревне, а это – Тим, он путешествует вместе с ней…»
Она не смотрела на венгра, а он не отводил от нее глаз, только на мгновение безразлично взглянул на меня. Герр Вагнер вежливо нас приветствовал, а потом повернулся к коню.
«Но я что-то слышал про ветеринара? И что незаконно?»
Аннализа замялась, взглянула на меня, а потом разразилась потоком немецкого. Судя по жестам, она рассказывала о нашем знакомстве и болезни пегого коня. Венгр почти не слушал. Когда прозвучало имя Ли Элиота, он вроде напрягся, так что, как и я, он, очевидно, подозревал мистера Ли в определенных намерениях. Но потом ему надоело слушать и он пошел в конец ряда лошадей, где была навалена сбруя, и стоял там, лениво перебирая изумруды и бриллианты на седле Маэстозо Леды и глядя на девушку. Она закончила свою речь с очень убедительными интонациями, там присутствовали слово Брюк и значительный взгляд на часы.
К моему удивлению, Вагнер не присоединился к ее просьбам. На хорошем английском он поблагодарил меня за «огромную доброту», но сказал, что «не хочет меня беспокоить».
«Моя дочь молода. Вы – посетитель, леди, и неприлично предлагать леди занимать такими делами».
Я засмеялась.
«Все не так. Я – ветеринарный хирург, мне приходилось делать и кое-что похуже, это просто не мое дело. У вас есть собственный врач, и он наверняка бы пришел, если бы ему позвонили. Если хотите, я позвоню из гостиницы или Тим, он говорит по-немецки».
Герр Вагнер помолчал, глядя на коня.
«Понятно, да… Безобразие, что этого не заметили. Но, понимаете ли, gnadige Frau, Францль всегда смотрел за ним сам. Мальчики делают свою работу, verstehen Sie? Бедный старик… – Он погладил коня по шее. – Ну что же, уже поздно. Вы попьете кофе перед тем, как уйти? Моя Лизль всегда в это время варит кофе, поэтому я и пришел, забыла старого отца».
«Спасибо большое, лучше я пойду быстрее, позвоню этому вашему человеку, а то уже поздно».
«Да не стоит беспокоиться, gnadige Frau».
Тим раньше меня понял, что значит эта прощальная ласка и слова Аннализы, что цирк не может позволить себе неработающего коня. Старый пегий давно бездельничал и не заслужил пенсии… Тимоти напрягся, уставился на Вагнера. Его свободная рука потянулась к носу животного жестом защищающим и одновременно патетически беспомощным, конь лизнул его пальцы. Мальчик посмотрел на меня.
Я сказала: «Герр Вагнер, разрешите мне, пожалуйста, сделать операцию. Она займет полчаса, а как только нога будет обработана, можно будет посадить его в поезд. Через три-четыре недели он будет совершенно здоров и готов к работе. Разрешите, это все, что нужно, чтобы сделать это законным».
Тим и Аннализа почти хором сказали: «Пожалуйста». Венгр молчал. Он будто отгородился от нас стеклянной стеной, перекинул через руку седло и одежду Аннализы и ждал ее и Вагнера, чтобы уйти из конюшни.
Вдруг Аннализа воскликнула: «Нет! Это я имею право просить! Я забыла – эта лошадь принадлежала дяде Фран-цлю, а теперь мне. Правда, папа? Ведь он все мне оставил – и свои сбережения, картины, флейту, и попугая… и старого пегого тоже? Раз он мой, я прошу Ванессу его вылечить… А если он сможет сесть в поезд?.».
Она закончила на умоляющей ноте, но ее отец уже смеялся, сморщив свое квадратное смуглое лицо. От его хохота зашевелились спящие лошади, зазвенели и запели цепи.
«Видите, как управляет мною собственное дитя? Она всегда находит причину, чтобы поступать, как ей хочется – очень похожа на мать. Да, это правда, что Францль все оставил тебе… И конь твой. Ну ладно, как хотите, но вы все – дети. Что Вам нужно дать, gnadige Frau?»
«Инструменты, о которых говорила Аннализа. Горячую воду. Нейлоновые нитки сшить рану. Мне придется сделать укол от столбняка, у вас есть? Хорошо. И побольше света. Я не хочу его передвигать,
