обнаружилась новая страсть — к картинам и другим работам великих художников. В своей страсти к коллекционированию он мог сравниться лишь с великой русской императрицей Екатериной.
Джорджиана оставалась в подвале в течение нескольких часов. Она открыла ящик с шабти, маленькими фигурками слуг и рабочих, которые должны были заменять умершего, если боги призывали его — или ее — работать в загробном мире. Однако она не могла сосредоточиться на мыслях о Людвиге. И когда она перестала думать о нем, к ней возвращались воспоминания о том вечере, когда мистер Росс ворвался в баню и увидел ее обнаженной.
Почему во фраке он не казался таким же неотесанным, как в ковбойском облачении? Черный фрак, тонкая белая рубашка и бриллиантовые запонки лишь усугубляли ее смущение. Но особенно ей врезался в память цвет его глаз, когда он смотрел на нее. Из голубых они сделались темно-синими, цвета индиго. Джорджиана понимала, что это лишь оптический обман. И все же она заливалась краской от одного воспоминания о том, как он смотрел на нее. В его взгляде, как ей казалось, было то, чем он мог зажечь пламя грубого желания в душах своих жертв. Неудивительно, что женщины теряли голову, когда встречали его. И это смущало ее. Почему он обратил такое внимание на нее, неуклюжую дылду? Наверное, в силу привычки.
Джорджиана посмотрела на нарисованное лицо фигурки, которую держала в руке, и заговорила с ней.
— Знаешь, он несчастное существо. Развратник, злодей, преступник и хитрая лиса. — Тут она вспомнила о графе. — Да, я непременно должна поговорить с Трешфилдом.
Она оставила в подвале шабти и записи, которые делала о них, и поднялась наверх. Беспокойство за Людвига мешало ей заниматься обычной работой. Она возьмет с собой Людвига, и вдвоем они припрут Трешфилда к стенке. Наверху она прошла по коридору мимо стоящих в тени футляров для мумий, прижала руки к юбкам, чтобы ее кринолин не задел запыленный гроб египетского царя.
Остановившись у двери рабочей комнаты, Джорджиана неожиданно почувствовала странное покалывание в пальцах рук и спине. Она резко повернулась, но увидела лишь безучастно глядевшие на нее статуи жрецов, визирей и сфинкса Сенвосрета. Ее взгляд уловил тень, упавшую от бога Анубиса с головой шакала, повелителя мертвых. В коридоре было темно и тихо.
— Здесь есть кто-нибудь?
В ответ — мертвая тишина, как в египетской гробнице. Она начинает сходить с ума. Скоро она начнет оглядываться, на каждом опасаясь, что мистер Росс выскочит из укрытия и набросится на нее. Впрочем, он вполне способен на это. Черт бы его побрал! Он близок к тому, чтобы сорвать ее планы обретения свободы, и уже нарушил ее душевный покой.
Вновь прижав руки к своим юбкам, Джорджиана прошла мимо гроба царя и вошла в рабочую комнату. Она была пуста. Рисунок Людвига лежал на столе возле саркофага. На продолговатый гранитный ящик падал луч света от стоящей рядом лампы, которую Людвиг оставил на одном из углов стола. Рядом на полу лежала плоская каменная крышка. Она прошла между саркофагом и столом по направлению к комнате, служившей библиотекой.
Когда она проходила мимо блестящей в свете лампы каменной поверхности саркофага, из него что-то поднялось. Джорджиана мельком увидела равнодушную золотую маску, нарядный головной убор, корону с изображением змеи, услышала долгий низкий стон, закрыла глаза и закричала. Резко подавшись назад, она столкнулась со стулом, присела и расплакалась от страха.
— Людвиг! — крикнула она.
Человек, сидевший в гробу, снял маску. Джорджиана посмотрела на него сквозь слезы.
— Вы?
— Извини, Джордж.
Теперь ее слезы превратились в слезы гнева. Джорджиана сняла очки, пошарила в кармане фартука, нашла платок и закрыла им лицо.
Росс выбрался из саркофага и спрыгнул на пол с глухим стуком. Джорджиана опустила платок и сердито посмотрела на него, продолжая рыдать. Сердце ее все еще колотилось от страха.
Он подошел к ней, положил маску на стол и стал перед ней на колени.
— Я ждал Людвига и решил проверить, подойдет ли мне этот ящик по размеру. Я не хотел вас пугать.
— Я вас ненавижу, — сказала она, шмыгая носом и глотая слезы.
Ее очки упали. Он поднял их в то время, как она зарылась носом в платок.
— Мне очень жаль, леди Джорджиана, что я напугал вас.
— Опять.
Он улыбнулся, обнажив белые зубы, сверкнувшие на фоне загорелой кожи.
— Да, опять.
— Нет, — сказала она, шмыгнув носом. — Я хочу сказать, что вы опять взялись за свое и разговариваете, как выпускник Кембриджа, хотя в любой момент можете рассеять эту иллюзию и превратиться в грубого вояку или в вора с Ист-Энда.
Он ответил ей на безупречном английском:
— Обещаю вам, что в ближайшее время не превращусь ни в того ни в другого. Сохраню эту иллюзию, чтобы вы почувствовали себя в привычной обстановке и успокоились.
Джорджиана выхватила у него свои очки:
— Что это вы стали вдруг таким учтивым? — Он ответил не сразу. Его длинные ресницы опустились, закрыв сине-голубые глаза, а на лице задергалась мышца, привлекшая внимание к ямочкам на его щеках, придававшим ему почти беззащитный вид. Потом он поднял голову и одарил ее странной улыбкой, в которой была угроза и азарт участника запретного языческого ритуала.
— Можете считать мою учтивость расплатой за то, что я напугал вас, миледи. — Они посмотрели друг на друга, и улыбка его исчезла. — Мне никогда не приходилось заставлять женщину плакать. Мне это не доставляет удовольствия.
— Вы никогда не заставляли женщин плакать? Мне трудно в это поверить, мистер Росс. — Чем больше они разговаривали, тем меньше она шмыгала носом.
Он самодовольно улыбнулся, что так ее раздражало.
— Никогда. Они у меня всегда смеялись или улыбались. — Он замолчал, взгляд его скользнул по ее лицу. — Ну, может быть, стонали иногда, но плакать — никогда не плакали.
— Стонали? Как вы можете заставить женщину стонать, если не причиняли ей боли, сэр?
Он следил за ее губами восхищенным, почти завороженным взглядом, и это смутило ее еще больше. Услышав ее вопрос, он вздрогнул и посмотрел ей прямо в глаза.
— Черт возьми!
— Вы невежа, сэр. — Спина Джорджианы напряглась, и она сунула платок обратно в карман.
— Я не подумал, что вы можете не знать насчет… насчет стонов.
На последнем слове его голос неожиданно стал низким и резким. Услышав его, Джорджиана ощутила тревогу и задрожала всем телом.
Она беспокойно задвигалась на стуле и оглядела комнату.
— Где Людвиг? Он должен был вернуться. Наверное, зачитался какой-нибудь книгой. Когда он поглощен чем-то, то обо всем забывает. — Она хотела встать. — Пойду поищу его.
Его рука легла на ее руку, и Джорджиане пришлось сесть обратно. Он продолжал держать ее руку, и она напряглась, чувствуя как тепло его руки проникает через рукав ее платья. Она бросила взгляд на его руку, увидела длинные тонкие пальцы и золотое кольцо с вырезанными на нем двумя крылатыми грифами. Она потянула свою руку. Пальцы сжались крепче, но затем отпустили ее.
Джорджиана сделала глотательное движение и устремила взгляд на очки, которые держала в руке. Он не говорил ни слова, удерживая ее на месте лишь взглядом и властью своего молчания. Ею опять овладело чувство, что нужно быть подальше от него. Он был так близко, что она снова чувствовала запах сандалового дерева, и он продолжал молчать. Она уже сама хотела заговорить, но он первым прервал молчание.
— Черт возьми! Для твоей же пользы, Джордж, тебе нужно поскорее убраться отсюда. Сматывайся из этого дома и от меня.
