Наконец остановился надолго, изумленно вздохнул.
— Ту-лых!.. — взвешивая каждый слог, произнес он. — Зи-ма!
Это была поразительная зима.
Белое пространство.
Бегущая лиса.
Лукообразно изогнутая строчка следа.
Солнце…
И — все. Больше — ничего. Одно белое пространство.
Но пространство удивительное. Пространство — живое. Хотя человек только трижды прикоснулся к белому пространству — лиса, ее след, солнце.
Казалось, все просто.
Но Демьян смотрел на пространство, и оно менялось на его глазах: пространство все увеличивалось и углублялось. И в глубине его, приглядевшись, он обнаружил след еще одной лисы. Она шла с юга на север, потом повернула на восток. Ее не видно, она уже далеко в пространстве. Остался только след. Вторая же пришла с севера и тоже повернула на восток — и теперь идет по следу первой лисы. Охотник сразу определил, что это не «она», а «он» — лисовин. Видно, нрава он спокойного, рассудительного. Хоть и хочется ему, наверно, во весь дух мчаться за подругой, но останавливается и осматривается — все ли на месте в этом мире, не нарушил ли кто покой этой земли. Как истинный хозяин белого пространства, он улавливает запахи всех ветров и снегов, все шорохи и звуки. Он улавливает многое из того, что недоступно человеку. Быть может, поэтому он в чем-то мудрее земных людей…
Демьяну показалось, что он видел этого лисовина. Ему знакомы эта мягкая поступь, эти чутко торчащие ушки, эта чуть опущенная — чтобы лучше чувствовать дух земли и снега — узкая мордочка с насмешливой улыбкой. И хвост — необыкновенно пушистый и длинный, — словно второе туловище без ног, ни больше и ни меньше, так и плывет за ним по белому пространству.
Хвост, хвост… Пушистый и длинный…
Точно такой хвост был у той лисы, которую впервые повстречал Демьян много лет назад, в далеком детстве. Помнится, дом стоял на крутояре, под соснами, над широким урием. Урий давно застыл, и на льду лежал ровный чистый снег со следами полозьев отцовской нарты. Отец уехал проверить настороженные луки и капканы, и Демьян бегал на яр поглядеть, не едет ли отец. Но отец задерживался, и он подолгу стоял под соснами и вглядывался в ослепительно белую даль, где обрывался след нарты. И вот со стороны верховья урия показался зверь с огромным длинным хвостом. Зверь шел мягко, плавно, словно парил над заснеженной равниной. Демьян наконец опомнился и помчался к матери.
«Я, кух лых чи юв!»[78] — таинственным шепотом выпалил он.
Мать, конечно, ничего не могла понять.
«Мувсыр кух лых»?[79] — переспросила она.
«Я, кух лых чи юв!» — повторил Демьян.
Тут сын потянул ее на улицу, и мать выбежала на яр и воскликнула:
«Чит — воки!»[80]
А лиса, серебристо-седая, будто чуть прихваченная невесомым инеем, спокойно шла в сторону дома.
Мать кинулась к дому, Демьян — за ней. Их неожиданно охватил охотничий азарт.
«Ружье! Скорей!..» — бормотала мать.
«Ружо! Ружо!..» — вторил ей Демьян, хотя еще не мог поднять ружья.
Разыскали старинное, так называемое в здешних местах «замковое ружье», выбежали на яр.
Лиса, казалось, ничего не подозревала. Изящно и легко плыла со своим хвостом навстречу погибели — «замковому ружью». Но ружье не сработало — нет патронов, охотники впопыхах забыли о них. Бросились к дому, затем — в амбар, после — в лабаз. И снова — дом, амбар, навес… Пока они носились в поисках патронов, собаки, завидев ружье, как водится, заволновались, загавкали. Когда же охотники в полной экипировке выбежали на крутояр, лисы, Длинного Хвоста, и след простыл.
Вскоре вернулся отец, поинтересовался:
«Зачем это ружье времен Белого царя вытащили?»
Мать все рассказала.
А отец, Роман Иваныч, любивший пошутить, весело посмеялся над незадачливыми охотниками:
«Такая гостья к вам пожаловала!.. А вы, значит, решили встретить ее с ружьем времен Белого царя! Аи да хозяева!.. Верно, она уж в гости больше не придет!»
Повертел в руках ружье времен Белого царя, заметил:
«Да оно, поди, и голос не подаст. Не помню, когда и отправил его на покой».
«Кто об этом знал — подаст голос иль нет?! — сказала мать и поддела отца: — А тебе сегодня дома следовало сидеть. Что твоя поездка?! Мы хоть на живого зверя посмотрели!..»
Мать тоже не любила лазить в карман за словом.
Отец только усмехнулся, потом ответил матери:
«Чего ж ты мне утром не сказала! С удовольствием дома посидел бы!..»
«Посидел бы! — откликнулась мать. — Зна-ю!..»
Отец отложил в сторону ружье, взглянув на сына, сказал:
«С этим ружьем Светлому Вороту все равно бы никаких неприятностей не причинили».
«Это был Светлый Ворот?! — удивился Демьян. — А не Длинный Хвост?»
«Светлый Ворот приходил к вам в гости».
«Как ты узнал?»
«Я видел след. Светлый Ворот крупнее Креста Метки. По следу легко узнать, какая лиса прошла».
Так Демьян узнал, что в этих местах нет лис с названием «Длинный Хвост». А есть серебристо-седой Светлый Ворот, или сиводушка, и красная Креста Метка, или крестовка. И очень редко попадается охотнику Черная Лиса — чернобурка. Пока же Демьян «познакомился» только с лисой Нэви Рок — Светлый Ворот. Но воображение уже рисовало и тех таежных красавиц, которых он еще не встречал…
Демьян все вглядывался в белое пространство. На одном уровне с хвостом лисовина скупое зимнее солнце на западе. Оно лежало на снегу там, где небо сходилось с землей. Впрочем, границу эту невозможно определить, невозможно отыскать, ибо пространство было сразу и землей и небом. Одновременно и то и другое. Значит, граница есть. Граница подразумевалась. Но она где-то там, вдали, ее просто не видно.
В пространстве было все. Север — юг, запад — восток. С севера пришел лисовин, с юга — лиса. На восток — идут. На запад — солнце уходит. Всюду — жизнь.
Жизнь на севере — лисовин. Жизнь на юге — лиса. Жизнь на востоке — лисы. Жизнь на западе — солнце. Жизнь в небе — след вспорхнувшей из-под снега куропатки. Она улетела, она летит где-то в пространстве. Она уже далеко, ее не видно, но она есть. Жизнь на земле — человек, люди, человечество. Жизнь на земле — дом Демьяна, родная река, родина, страна, страны…
Белое пространство беспредельно, как и жизнь на земле…
«Зима перевалила за вторую половину, дело идет к весне», — подумал Демьян. Это подсказали ему лисы. Таинственная и все сокрушающая сила вырвала их с разных точек земли — его, быть может, с самого побережья Ледовитого океана, а ее из уютных таежных лесов — и привела на этот пятачок белого пространства. Такова сила любви, размышлял он, провожая взглядом уходящее на запад вечернее солнце. Быть может, эта сила все двигает в белом пространстве? Двигает само пространство? Ведь здесь все в движении: солнце, лиса и лисовин, снега, небо и земля. И лисы совсем не случайно идут в сторону восхода солнца, в сторону Звезды Утренней Зари…
Белое пространство…
Казалось, все — просто.
Оказалось же — все не просто. Все — сложно. В пространстве ничего нет — и в то же время есть все. Одновременно и просто и сложно. Сложная простота. «У сотворившего это белое пространство много мыслей, — думал охотник. — Наверное, я не смогу добраться до конца троп многих его мыслей. Если, конечно, у этих троп есть конец, есть предел. Возможно, что предела вообще нет, ибо мысль, имеющая предел, не может волновать человека, не может затронуть его душу». Это Демьян знал наверно.
