Харко старческим воем проводил нарту Анисьи.
Стих скрип нартовых полозьев, и в дом вернулась тишина. «Вот ведь как мир устроен — Пеструхи уже нет, а я лежу тут, живой, когда следовало бы захлебнуться той водкой — не захлебнулся… Виноваты ли искатели-родственники? Виноват ли один Поля? Ведь не силой Пеструху-то взяли. Сам к ним заехал. А теперь вот поставил искателей под удар Анисьи… Нехорошо получилось…»
Лежал он в своей постели, и казалось ему — то плыл неизвестно куда, то проваливался в бездну и растворялся в сумрачном холоде. Не сон и не явь, а страшный кошмар с дырявой монетой. Вспомнил, как Анисья срезала дырявую трехкопеечную монету и положила в пустой кошелек. Дырявая монета, дырявая монета… за Пеструху, за надежду… Что стоит дырявая монета? Что стоит дырочка? А дырочка-то кое-чего стоит, пожалуй. Острие стрелы вот. Стрела пронзила сердце и умчалась дальше, чтобы поразить сосны и кедры, зверей и птиц. Она оставила в сердце пустоту, дырочку. Теперь он словно наяву увидел на ладони жены дырявую монету, увидел, как дыра эта стала увеличиваться и в нее бесследно уходят Пеструха, жена Анисья, сыновья и дочери, звездное небо и земля предков. Его охватил ужас, хотелось, чтобы кошмар немедленно умчал его в страну предков, в Нижний мир, но этого не случилось.
Вырвал его из кошмара хриплый вой Харко.
Он очнулся и услышал скрип снега — к зимовью подъезжала нарта. Вместе с холодом вошли Анисья и дочери. Глянув на постаревшее лицо жены, Демьян все понял. Когда совсем невмоготу стало ее тягостное молчание, он тихо спросил:
— Что?..
Она пустыми глазами скользнула по темному углу, где он лежал, бесстрастно и вяло сказала:
— Сожрали.
Помолчав, добавила еще несколько слов, из коих Демьян узнал, что она стыдила искателей — за трешку сгубили олениху, которой цены нет. Да, видно, стыд свой они давно растеряли.
— Рога надо было спилить, — закончила Анисья. — Рога им шибко понравились. Чтоб подавились!..
Она тихо и печально опустилась на чурку возле чувала.
Демьян повернулся лицом в угол, чтобы побыстрее раствориться в темноте и ничего не слышать, не чувствовать. Но мысли роились в голове, не давали покоя. Он думал о Пеструхе. Все. Конец. Пеструху убили
В то лето возле оленника жил дядя Василь, дымокур поддерживал. Когда комар пошел на убыль, уже на исходе лета, пропал Бежавший Озером. Через день или два, обходя пастбище, дядя Василь наткнулся на издыхающего быка с простреленной шеей. Причем входное отверстие пули было сверху. «Вертолет подстрелил, — объявил старик. — То-то все над болотом кружил…» Видно, стреляли на чистине, открытом месте, а раненый олень убежал в сосновую гриву, куда вертолет не мог приземлиться.
Демьян сначала не поверил рассказу дяди Василя. Но когда увидел шкуру оленя, замолчал. Он слишком хорошо знал, какой след оставляет пуля при входе…
Так погиб Бежавший Озером, который, если был бы жив, в этой поездке заменил бы Пеструху. И тогда, может быть, все вышло по-другому… Впрочем, чему быть — того не миновать…
Сколько времени прошло, Демьян не знал. Очнулся от голосов дочерей. Видно, девочки поссорились.
— Я Пеструху запрягу! — кричала младшая Таисия. — Моя очередь! Моя!
— Нет моя! — убеждала старшая Вера. — Ты сейчас на ней ездила! Ведь ездила? Скажи: ездила?
Они играли в свою обычную игру: в игрушечные нарты «впрягали» чурочки, рога и другие предметы и на веревочках возили по полу, будто упряжку оленей.
— Да моя Пеструха!
— Нет, моя! Не дам!
Услышав имя своей любимицы, Анисья вздрогнула и вскинула голову, оглянулась, словно чаяла увидеть олениху.
— Где Пеструха?! — отрывисто выдохнула она.
— Вот она, — пролепетали разом присмиревшие девочки и показали на бутылку с темной металлической пробкой.
— Дайте сюда! — приказала Анисья.
Девочки подали ей бутылку.
— Где взяли?
— Под папиной малицей нашли, — сказала Вера. — Когда малицу убирали.
— Там, там, — подтвердила Таисия. — Мы ее играть взяли, она такая гладкая.
— Выбросьте бутылку, — попросил Демьян из своего угла, при упоминании о ней тошнота стала подступать к горлу. — У меня за пазухой была, наверно. Выбросьте, а!
— Ты погоди! — жестко сказала Анисья. — Тут еще на донышке есть, на два-три пальца. Ты погоди, ты уже свое отгулял! Ты пого-ди-и!..
И Демьян уловил в сухих глазах жены колючий огонь отчаяния.
— Ты пого-ди-и! — недобро повторила она.
Теперь она сидела, уставившись невидящими глазами куда-то в пространство, словно хотела вызвать образ преждевременно ушедшей оленихи.
— Я Пеструху помяну! — сказала она решительно. — Раз она ушла, раз оставила нас, значит, на роду у нее так написано. Значит, такая у нее судьба, а судьбу не повернешь куда захочешь. Помяну ее!
С этими словами Анисья вытащила маленькую чашечку и зашептала что-то.
«Не повредился ли у нее рассудок, — забеспокоился Демьян. — Кто поминки по оленю устраивает? Олень есть олень, это тебе не человек. Никто не делал этого, что за новый обряд выдумала Анисья? Зачем теперь все это — Пеструху-то все равно не вернешь!»
— Ицык Торум,[94] — внятно сказала Анисья, одновременно и жалея и осуждая Верховного бога своего, и с горьким отчаянием на лице опрокинула чашечку.
Опрокинула — и замерла! Будто в чашечке был сильный яд, что мгновенно поразил ее. Сведенное судорогой лицо. Закаменевший открытый рот. Неподвижные глаза. Сидела так несколько мгновений — без движения, без дыхания. Лицо мертвецки побледнело.
— Мама-а! — закричала Таисия.
Анисья вздрогнула и вдохнула воздух. Поднесла бутылку к глазам, а правой рукой нащупала доску- правило и ударила мужа по вытянутой ноге.
Доска разломилась на две части.
Демьян вскочил, оторопело вскрикнул:
— Што?! Што случилось?!
— Смотри, смотри, что тебе дали дружки твои! За Пеструху что дали! Смотри, смотри хорошо! — и Анисья сунула под нос Демьяну пустую бутылку.
Демьян тупо уставился на нее:
— Што смотри?! Што?!
— Метку смотри, метку![95]
— Метку?! Обыкновенная метка… бумажная, — растерянно пробормотал Демьян.
Анисья вырвала бутылку из его рук и по слогам прочитала:
