— Там же указано, до трёх недель.
— А вы знаете, что такое здесь три недели? — резко спросил лейтенант. — Что там у вас думали? Мы ходим на три часа и то полдня отмываемся.
— Но я не собираюсь всё время там, — мирно ответил я, — могу, как и вы, на три часа и обратно.
— Н-не знаю, — процедил лейтенант. — Надо до Васина подождать, как он решит.
— До Васина, так до Васина, — ещё более мирно выговорил я, хорошо помня напутствие: «Вы там не артачьтесь, они себе господа, придумают что-нибудь и завернут».
Лейтенант снова углубился в бумаги.
— Напишут с три короба, — пробурчал он. — Значит, по науке?
— По науке, — ответил я.
Молчанье.
— Так… а форма тринадцать? — лейтенант начал перебирать документы. По мере того как он ворошил, лицо его начало оживляться. — А форма тринадцать?
— Я всё отдал, — сказал я.
— А форма тринадцать? Тут не хватает формы тринадцать.
— Это все документы, которые мне вручили в Москве.
— Не все! — произнёс взбодрившийся лейтенант. — Не хватает формы тринадцать.
— Что там ещё за форма? — по спине моей пробежал холодок. Неужели я что-то забыл или они забыли? Нет, нет, проверяли, а потом я всё запаковал в пакет, все до единой справки, даже медицинскую, даже справку из домоуправления. Бог знает, зачем добытую. Что за форма тринадцать? Роковое число. Нет, это недоразуменье.
— А вы ещё поглядите, может, оставили где. — Лейтенант смотрел на меня уже вполне благожелательно. — Поройтесь в карманах, бумажнике. Я как-то раз запихал, только через три дня отыскалось.
— А она важная, эта форма? — задал я бесполезный вопрос.
Лейтенант хмыкнул.
— Что же вы спрашиваете? Солидный человек, сами должны понимать.
Я принялся лихорадочно рыться в сумке. Да нет, бесполезно, документы лежали в пакете, плотном пакете из-под фотобумаги, не мог же один из них упорхнуть. Бумажник? Ну это глупо, карманы тем более. Тем не менее я осмотрел всё, где что-то могло затаиться. Чёрт побери! Может, этот молоденький лейтенант ошибается? Может, для моей поездки не нужно формы тринадцать?
Нет, отвечал лейтенант серьёзно. Он никогда ни в чём не ошибается, не я первый явился в эти края, у всех была на руках форма тринадцать.
— Да вы не расстраивайтесь, — сказал он уже почти весело. — Тут один тоже явился с неполной формой, так праздновал целую ночь. Рад был до невозможности, что ехать не надо, головотяпов своих прославлял. Сами видите, тут не курорт, кому охота? Гонят людей, по науке, всё по науке, ну а здоровье? Это ведь мы на службе, некуда деться, а вам-то на что? Так что радуйтесь, что забыли. А если вот потеряли, тогда дело другое, будет вам на орехи.
— Я ничего не терял… — сказал я устало и, помолчав, добавил: — А созвониться можно?
— С кем?
— С Москвой. Они подтвердят.
— Бесполезное дело, — лейтенант махнул рукой. — Какие звонки, нам форма нужна.
— Ну, может быть, вышлют? Задним числом?
— Бесполезно, — повторил лейтенант. — Коли уж вам так охота, возвращайтесь в Москву, добирайте форму, и к нам. Милости просим.
— Глупо всё как-то, — сказал я.
— Да уж… — лейтенант замолчал.
— А Васин может решить? Мне говорили, что капитан умный и справедливый. Что же мне время терять?
— Васин хозяин, да только не царь. Положим, он пустит, ему же холку намылят. У нас очень строго, сами знаете…
— Так что же мне делать? — спросил я растерянно.
— Возвращаться, — сказал лейтенант. — Утром сто пятый обратно пойдёт, ну и катите в столицу. Чем меньше пробудете здесь, тем лучше. А то явится утром Васин и арестует вас, как иностранного шпиона. — Лейтенант ухмыльнулся.
— Да где же мне ночевать?
— Головченко! — сказал лейтенант. — В мытной свободно?
— Кажется, да, — ответил Головченко, откинувший свой капюшон и представший круглолицым румяным парнем.
— Сведи-ка товарища в мытную, пусть покемарит до поезда. Товарищу повезло, завтра будет в Москве пирожные кушать. До свиданья, товарищ, возвращайтесь к нам в гости.
— Обязательно, — сказал я, — и пирожных вам привезу, вы любитель?
— Да так, — лейтенант чуть зевнул, — с детства не кушал…
Мытная оказалась уютной деревянной комнатой с устоявшимся банным запахом. Как пояснил немногословный Головченко, это и была банька, которую пристроил к вокзалу служивший до Васина начальник охраны. Однако ему не повезло. Явилась инспекция, какой-то особо придирчивый генерал, и баньку велено было прикрыть, начальника же за множество самоуправств убрали в другое место.
В комнате стоял топчан и болталась голая слабая лампа на длинном шпуре. За маленьким окном колотился дождь, но среди сплошного охристого дерева было ещё уютней, чем в том вагоне, который доставил меня сюда.
— Во сколько поезд? — поинтересовался я.
Головченко отвечал, что около десяти. Время подремать оставалось.
— Не проспите, — сказал Головченко. — Я меняюсь. — С этими словами он удалился.
Я прилёг на убогий бугристый матрас, заправленный столь же убогим вытертым одеялом. Дождь за окном припустился сильнее. Теперь он не был беззвучным, иногда он кидался в стекло и нажимал на него своей маленькой силой. А то отступал и шлепотал в отдаленье, терзая листву окружных деревьев.
Я тупо смотрел в потолок. Ещё до того, как взялся за это дело, не покидало меня ощущение, что ничего не выйдет. Так и шло поначалу. Как подступиться? Где отыскать нужные связи? Всё было покрыто непроницаемым мраком секрета. Люди, к которым я обращался, однозначно покачивали головой. Да что вы, старик! Я же не министр обороны. На меня смотрели с недоуменьем. Закрытый район, вам понятно? Но там же бывают люди, я даже с одним говорил. Это с кем же вы говорили, фамилия, имя? Не помню. То-то. Нет, даже и не старайтесь, бесполезное дело. Да и зачем это вам? Нет, в самом деле, зачем? Да я хотел написать… Ах, написать! Не смешите. Разве об этом писали? Вот разрешат, тогда напишите. Да нет, не писать, конечно. Это я так. Личное дело. Просто я жил там когда-то, и… личное дело. Клад закопали? Ладно, старина, не темните. Нам дела нет до ваших причин, устроить это нельзя. Невозможно! И не ищите себе приключений, наш вам совет: оставьте своё любопытство.
Но оказалось, возможно. Нет невозможного в нашем мире. Мне повезло. Встретил в метро однокурсника. Не сразу друг друга узнали. Узнав, обнялись, расцеловались, пошли в ресторан. И однокурсник этот, представьте, оказался прямо причастным к делам, которые мне не давали покоя. Что нужно иметь для счастья на этой земле? Вернее, в той точке, где спрятано счастье? Нужно иметь однокурсника, однокашника, друга детства, земляка, наконец. И счастье у вас в кармане. Маленькое, конечно, заячье, но и оно может создать на короткое время иллюзию благостной жизни.
Однокурсник мой оказался бесстрашным и расторопным. Он разом собрал все бумаги, при этом с некоторой пользой для самого себя, ибо не было в его отделе охотников выполнить неотложное поручение, которым он обременил меня. Кроме всего, я открыл однокурснику истинную причину, по которой меня неудержимо тянуло в это глухое, забытое, а теперь уж и страшноватое место. Он понял, мой милый приятель. В институтские времена мы с ним крепко дружили, потом растерялись, но бывают ведь отношенья, которые восстанавливаются мгновенно, словно не было нескольких лет разлуки и розной
