– Что ты приносил, чудак! Разве можно дарить цветы с «Пегаса»? На них даже масло налипло. Неужели тебе нужно объяснять, какие цветы дарят девушкам? Красный означает любовь, зеленый надежду, желтый ревность, синий верность, а черный печаль.
– А белый? – сказал Моррис. – Ты забыл про белый.
– Белый – невинность, – сказал я наставительно. – На Востоке есть целый язык цветов. Ты даришь цветок, например розу, а она подбирает рифму. Какое слово рифмуется с розой?
– Заноза, – сказал Моррис.
– Вот видишь! Роза – ты моя заноза! Значит, объяснился в любви.
– Ну, а если камелия?
– Камелия? Ты моя Офелия!
Мы стали забавляться. Хризантема – позабудь Сэма. Фиалка – плачет по тебе палка. Астра – приходи завтра. Магнолия – поцелуй, не более. Голубые флажки – сохну от тоски. Мы просто валялись от хохота, а потом я сказал:
– А ты посылал Мари валентинку?
– Валентинку? А что это такое?
Я просто остолбенел. Он не знал, что такое валентинка! Неужто они здесь еще не вошли в моду? Четырнадцатого февраля, в день святого Валентина, всем, кто тебе нравится, посылаешь открытки с каким-нибудь стишком, например:
Я стал распекать Морриса, что он не послал Мари валентинку. Наверное, Чартер засыпал ее посланиями.
– Да что мне Чартер! – сказал Моррис.
К моему удивлению, на следующий же день Моррис вручил Мари эту самую валентинку. Простую почтовую открытку, на которой так и написал размашистым почерком:
– Что это? —удивленно спросила Мари.
– Валентинка, – небрежно пояснил Моррис.
– Но ведь сегодня не четырнадцатое февраля, а четырнадцатое июня.
– Какая разница? – Моррис пожал плечами. – Если мне кто-то нравится, неважно, февраль это или июнь.
Дейси Мей хихикнула.
– Какой вы стали смелый, мистер Аллен! – сказала Мари и, повернувшись к подруге, добавила: – Не правда ли, у него есть couleur locale?
– Что-что? – спросил Моррис. – Я не понимаю по-французски.
Этот неуклюжий подарок, как ни странно, помог Моррису. Я видел, как у Мари сияли глаза, когда она смотрела на Морриса. Мне стало грустно. Я уходил в сад и гулял там в темноте среди дубов и магнолий. Иногда я прислонялся к стволу и смотрел вверх Там кое-где через крону проскакивали серебряные крупинки звезд и, если смотреть долго, начинало казаться, что звезды растут на дереве.
Вон ветка и листья, а на самом конце небесное яблочко. Как красиво! Что же? Разве я сам не старался для Морриса? Разве не хотел, чтобы Мари полюбила его? Но зачем я хотел этого, зачем? Ведь Моррис меня не просил. Быть может, Мари и не так ему дорога. Мне до сих пор кажется, что Моррис ухаживает за ней с какой-то натугой. С натугой? Откуда мне знать? Вдруг я поддаюсь. Поддаюсь на то, чтобы самому влюбиться. Влюбиться и оттолкнуть Морриса. Какое у нее ясное личико, как солнышко…
Я услышал разговор. Они почти шептались.
– А ты не обиделась, что я подарил ей валентинку?
– Нет, Моррис, на что мне обижаться?
– А помнишь, как я упал вместе с тобой, и ты ушиблась?
– Конечно, помню.
Моррис и Хетти! Вот так штука. Они остановились совсем недалеко от меня, по ту сторону дерева.
– А ты тогда не обиделась?
– Но ты же нечаянно упал?
– Конечно, нечаянно. Я очень переживал. Тебе было больно?
– Немножко, – ответила она.
Молчание. Легкий шорох ветра.
– Ой, Моррис, я боюсь, тут кто-то есть.
– Кто тут может быть?
– Ведь Майк в сад пошел?
– Ну и что?
– А если он нас увидит?
– Майк? Кого тут увидишь в такую темень.
– У него такие глаза… Я их боюсь.
– Какие у него глаза? Что ты Хетти? Майк очень хороший.
– У него непонятные глаза.
– А у меня?
– У тебя грустные. Ты, наверное, всегда о чем-то грустишь.
– И у тебя грустные. Надо, чтобы ты вылечила ногу.
– Конечно. Я ведь совсем не могу бегать. Кому я нужна такая?
Он с жаром:
– Нет, нет, Хетти! Хочешь, я все время буду носить тебя на руках?
– Моррис, Моррис, не нужно. Я боюсь.
– Какая у тебя рука холодная!
– А у тебя сердце бьется. Я слышу, как оно бьется.
– Пускай бьется. Не вырывай руку.
– Моррис, зачем… Ведь тебе нравится Мари.
– Никто мне не нравится, Хетти, никто.
– Разве ты не любишь Мари?
– Не спрашивай меня, Хетти.
– Зачем же ты подарил ей валентинку?
– Хочешь, я скажу тебе одну вещь?
– Скажи, Моррис.
– Я плакал, когда упал и ушиб тебе ногу.
– Зачем ты это говоришь? – Ее голос дрожит. – Зачем ты все это, Моррис? Ведь у меня нога, я…
– Дай мне руку! – говорит он. – Дай! Какая холодная! Хочешь, я все время буду держать твою руку? Она не будет холодная. Не сердись на меня, Хетти. Я сам себя не понимаю, я какой-то чумной. Мне никто не нравится, никто. Мне хочется все время быть с тобой.
– Со мной?
– Да, с тобой. Только не сердись, Хетти.
«Ай да Моррис! – подумал я. – Вот так штука!»
Они молчат. Потом Хетти шепчет:
– Моррис, не обманывай меня, Моррис.
– Что ты, Хетти, что ты!
– Меня не надо обманывать, Моррис. Мне так плохо бывает. – Она всхлипывает. – Ох, Моррис, если бы ты был мой брат!
– Хетти, ты хочешь, чтобы я был твоим братом?
Она плачет.
– Я бы тебя так любила, Моррис!
– Хетти, дай я тебя обниму, тебе холодно.
– Это ничего, Моррис. Ты не думай. Даже если ты пошутил, я все равно буду тебя любить, Моррис.
– Хетти…
– Ты только приходи к нам почаще.
