профессор?».
Деревянные игрушки, плетеные корзины, ботинки с вечным швом! Теперь вы ушли в далекое прошлое. Папа учил студентов, он читал лекции. Он был ботаник, но на первых порах должен был читать и зоологию. Для опытов ему были нужны лесные травы и водоросли, лягушки, тритоны, ужи, птицы… Он знал секреты многих животных и птиц, — с каждой пичугой он разговаривал на ее собственном языке, она охотно откликалась и выбалтывала ему свои птичьи тайны. Помимо всего прочего, он завел себе в поле опытный участок и разводил гибриды зерновых.
Отец поручал Маше наловить ему квакш-лягушек щегольски-салатного цвета с белой шелковой подкладочной на животе. Эти лягушки жили на деревьях, они лазили по корявому стволу, цепляясь за него своими зелеными пальчиками. Они были чисты и приятны на вид, Маша ловила их с большим удовольствием. На охоту она всегда брала с собой Севу, который, хотя и был мал, но уже зарекомендовал себя верным товарищем. Он не был шумлив и мог часами молча сидеть у муравейника, разглядывая многоэтажный муравьиный дом и не обижаясь, если какой-нибудь сердитый муравей кусал его за ногу.
Сад напоминал запущенное дворянское гнездо, описанное в книгах: начинающие зарастать травою тропинки, водоемы, покрытые ряской, огороженные известняком, старые липы, красные клены.
В некоторых водоемах вода была прозрачной, тритоны всплывали наверх и грелись на солнце, черные, с оранжевыми рябинками на животе и шее. Дети ловили их руками и, зачерпнув воды в банку, бросали туда своих пленников. Здесь же смешно плавали, то вытягивая, то расставляя лапы, краснобрюхие жерлянки — аккуратные маленькие лягушки, сверху черные и блестящие. Папе требовалось две штуки — Маша выполняла его поручения точно. Остальные жерлянки беззаботно резвились в водоеме, им ничто не угрожало.
— Змея! — сказал вдруг изменившимся голосом Севочка, но не сделал ни шага назад: ему было интересно, как это она двигается без ног.
Маша взглянула и увидела плоскую головку с оранжевыми пятнами за ушами. Это был уж, папа учил не бояться таких змей.
— Не бойся, это уж. Мы его возьмем, — решила она и протянула руку к траве. Уж высунул раздвоенный, язычок и попытался нырнуть в траву, но Маша схватила его за спинку и подняла. Он был сильный и тугой, он извивался в руках, но девочка удержала его. Это был трофей: папа ужа́ не заказывал.
Они пришли домой довольные и усталые. Сева нес банку с тритонами и лягушками, Маша надела себе на шею ужа, вместо ожерелья, придерживая его рукой за горло, — ведь после головы сначала всё-таки шло горло, переходя неизвестно где в ужиное брюхо. И очень хотелось, чтобы ее увидели в этот момент соседские мальчишки. Но, как нарочно, мальчишек не было видно. Особенно огорчало, что не встретился соседский Колька. Надо было сбить его спесь, — он очень часто хвастался тем, что его папа — завканц. Кто такой «завканц» — Маша не знала и воображала, как и сам Колька, что это какая-нибудь важная власть. Колькин отец заведывал канцелярией.
В пышных листьях кустарника, среди оранжевых ягод боярышника высилась красная кирпичная ограда.
Если забраться на верхушку ограды и пойти по ней — увидишь всю жизнь зоотехникума. Ограда тянулась вдоль свинарника, где могучие с крохотными глазами свиньи мели ушами землю, а студенты купали их, поливая из лейки; мимо молочной фермы, где за загородками стояли коровы, — белоносые швицы и рыжие «немки», — это комиссар закупил их где-то в западном районе, привез сюда и стал улучшать породу. Ограда шла мимо студенческой кухни, возле которой было свалено огромное количество выкорчеванных пней, похожих на спрутов с обрубленными щупальцами. Дежурные студенты-истопники распиливали пни и раскалывали их на поленья. Дежурные студенты-повара в белых передниках и колпаках выходили на воздух подышать, — в кухне было жарко. Ограда шла мимо пожарной части, и однажды дети видели ученья студентов-пожарников: папин ученик Ильченко в медной каске и брезентовом костюме сидел на крыше сарай и старательно поливал из шланга условно горевшую крышу. Они играли в пожар, Маша поняла сразу.
Дальше ограда шла садом, шла мимо сараев и складов и ступенчато опускалась вдоль леса вниз, к реке. Здесь Маша увидела сверху две лисьих норы. Она проболталась соседским мальчишкой, и вскоре Колька поймал лисенка и привязал его у себя за сараем. Лисенок был жалкий, тощий, облезлый, он с ненавистью и страхом скалился на подходивших людей. Колька кормил его остатками супа, и лисенок сдох бы в своей вонючей загородке, если б веревка, которой он был привязан, не оказалась гнилой. Как-то ночью он убежал с веревкой на шее, и Маша вздохнула с облегчением, узнав об этом.
Однажды к вечеру отец вернулся расстроенный. Он закрыл от детей дверь, обедал вдвоем с матерью и о чем-то возбужденно рассказывал ей.
В квартиру постучали. Вошли двое студентов — Колесников и Ильченко. Вид у них был живописный: закатанные по колена штаны, босиком, за плечами ружья. У Колесникова в руке была банка с водорослями. Ильченко держал на весу двух убитых куликов. Лица студентов были счастливыми.
— Профессор… Извиняемся, что на квартиру… Вы вчера говорили, надо бы кулика для занятия, — вот… Имеется. И водоросли. Примите.
Отец довольно улыбнулся.
— За кулика спасибо, и за растения. Рад, что вас увлекает наука. Сегодня я экзамены принимал, а когда же вы придете сдавать? Завтра?
— Мы завтра придем сдавать.
— Ну-ну!
Студенты вышли, оставив куликов и стеклянную банку. У дома они столкнулись с кем-то и тотчас ввязались в спор. Послышались громкие голоса:
—…Срывает подготовку специалистов! Контра!
— Вам не специалистов надо, а списки окончивших техникум.
— Надо знать, кого можно резать на экзаменах, а кого нет!
Заслышав шум голосов, отец вышел и открыл дверь на улицу. В дверях стояли двое из администрации зоотехникума и комиссар.
— Мы к вам, профессор, — сказал директор зоотехникума значительно. — Дело до вас есть.
— Входите, товарищи, — пригласил отец.
Все вошли и расселись в комнате отца.
— Не ждали мы от вас, Борис Петрович, такого… — начал директор. — Вы же срываете подготовку специалистов сельского хозяйства.
— Двенадцать неудов наставили, — наставительно сказал комиссар. — И кому? По большей части, коммунистам. Лучшим студентам, которые кровью своей заслужили право учиться.
— Неуды поставил лентяям. У меня есть и коммунисты-отличники, — возразил отец.
— И даже секретарю партийной ячейки неуд. Мы считали вас за честного молодого спеца… — добавил заместитель директора.
— Но он ничего не знает, ваш секретарь ячейки! Он не мог мне ответить, кто такой Дарвин!
— Как спросить… Другие профессоры так не делают. Другие поощряют стремление народа к науке.
Отец покраснел до корней волос. В таком волнении Маша его не видела.
— Саботажники они, ваши другие! — закричал он, встав с места. — Я взялся вырастить советских специалистов, и выращу. А эти «другие» секретарю комячейки и без экзамена готовы поставить отлично! А для меня он студент. Завтра его поставят зоотехником совхоза, — он же весь скот перепортит! Спецы. Надо бы посерьезней разобраться в спецах, прежде чем обвинять!
— Чего вы, собственно, раскричались? — лениво спросил заместитель директора.
Комиссар задумался. Он не ждал такой страсти. Старые специалисты разговаривали с ним дипломатично, не обнаруживая своих подлинных чувств, не забывая, что перед ними комиссар. А этот беспартийный профессор горячится, как на собрании.
— А вы зря не волнуйтесь, Борис Петрович, — продолжал примиряющим тоном заместитель директора. — Всё исправимо, мы обо всем договоримся. Не будьте так уж придирчивы, ведь студенты ваши — от сохи… Ну, поставили неуд двоим-троим, и хватит. А секретарю неудобно. Он же на виду. Авторитет потеряет… Мы только тут, в техникуме, за них отвечаем. А как они после выпуска работать будут, — это уж спросят с других. Практика поможет подтянуться.
