Вечер четырнадцатый
В воскресенье утром Настя была дома. Совин, опасаясь прослушивания и совершенно искренне беспокоясь о безопасности собеседницы, позвонил ей из автомата и договорился о встрече в десять утра. Девушка собиралась по своим делам и только после того, как Дмитрий сказал, что речь идет о Владике Семенове, согласилась встретиться в центре, у метро «Арбатская».
Забота о безопасности Насти требовала последовательных действий. Поэтому на встречу Совин поехал за полтора часа до намеченного времени. С одной только целью: оторваться от слежки, если таковая имелась. Первое, что он сделал, — посетил платный мужской туалет на автостанции.
Выбрав время, когда за ним никто не следовал, быстро вошел в туалет, тут же надел черные очки, поверх куртки накинул белый плащ, достав его из приготовленного еще дома пакета. Пакет скомкал и сунул в карман, сгорбился и, неуклюже прихрамывая, вышел вон. Медленно пройдя по перрону, свернул за угол и бросился бежать. Обогнул автостанцию, сел в такси и доехал до метро «Первомайская». И только оттуда поехал на встречу с Настей. Может быть, со стороны это выглядело смешно, но рисковать безопасностью девушки он не имел права…
Прежде чем подойти к стройной светловолосой девушке в джинсовом костюме, Совин некоторое время понаблюдал за ней, стараясь понять, что она за человек.
Покопался в памяти, попытался восстановить свои ощущения первых секунд, когда только узнал Настю среди таких же, ожидающих встречи людей.
Он давно убедился, что в его практике первые впечатления от человека всегда самые верные. К сожалению, в жизни на эти ощущения нового человека он не всегда обращал внимание. И позже часто жалел об этом. Чаще, чем хотелось бы. Но факт оставался фактом: в девяноста девяти случаях из ста Совин получал возможность убедиться, что не понравившийся ему с первого взгляда новый знакомый оказывался «не его человеком». Не всегда плохим, но «не его».
В свои сорок три года он не заводил новых друзей. Вполне хватало и старых. И потому Дмитрий даже с непонравившимся человеком поддерживал ровные отношения, старался не иметь никаких общих дел, тактично отодвигал в сторону тех, кто вдруг начинал набиваться в друзья. Иногда позволял себе роскошь не обращать внимание на первые впечатления вовсе, понимая, что с этим человеком ему детей не крестить.
Однако сейчас такой роскоши он позволить себе не мог. Слишком уж в серьезное дело он ввязался.
Оттого и Настю разглядывал минут десять, пытаясь понять ее и мысленно строя предстоящий разговор. Ту правду, которую знали мама Владика и владимирская журналистка, Насте он рассказывать не собирался.
Девушка ему понравилась. Открытое лицо, плавные движения руки, откидывающей за плечо длинные светлые волосы, легкая улыбка, иногда появляющаяся на губах в ответ на заинтересованный мужской взгляд. Улыбка, не призывающая к знакомству, а просто — от молодости и радости жизни.
— Здравствуйте. Вы — Настя?
— Ой! А вы — Совин? Вы так неожиданно подошли. Я даже испугалась…
— Настя, у вас дела, да и я человек занятой. Извините, я сразу к делу. Я занимаюсь сейчас одним делом, и в круг моих интересов совершенно случайно попал Владик Семенов. Хотел с ним поговорить, но эта нелепая смерть… Вы простите меня, что я вот так врываюсь… Вам наверняка больно вспоминать о нем, о Владике. Но без необходимости я бы никогда…
— Это вы были у Нины Власовны?
— Я.
— Она мне звонила, говорила, что вы будете меня искать и просила помочь. Удивительная женщина. Мудрая, светлая какая-то…
— Да. Я таких никогда не встречал…
— А энергии у нее!.. Вы не представляете! Закаливанием занимается. Купается весь октябрь, чуть не до снега. Форточки в квартире никогда не закрывает, даже зимой — будь на улице хоть минус сорок. И Владик такой же был. Я у них зимой всегда мерзла… — Настя замолчала.
— Но мы отвлеклись, Настя. Если позволите, я задам вам несколько вопросов…
— А что за дело? Владик в чём-то замешан?
— Почему вы так решили? У вас есть основания для этого?
— Нет. Пожалуй, нет. Так что же все-таки за дело?
— Я не могу вам об этом сказать. Правда, не могу. И Владик ни в чем не замешан. Просто он мог что- то случайно услышать или увидеть. Вы ведь знаете, он пытался попасть в шоу-бизнес. Стихи писал, свел кое-какие знакомства…
— Знаю, только не нравилось мне все это. Вся эта тусовка… — Настя произнесла это слово так, как произносил его сам Совин. С презрением и нелюбовью.
— Вам не нравится это слово, Настя.
— Мне эти люди не нравятся.
— Почему? Вы с ними даже не знакомы. Нормальные певцы. И певицы.
— Простите, Дмитрий, вы слышали, как и что они поют?
— Слышал, Настя, слышал.
— Нравится?
— Нет.
— Так что ж вы такие вопросы задаете? Ни голоса, ни вкуса, ни образования, ни чувства меры — ничего нет. Уважающий себя и людей человек такого петь не будет. Тусовка, она и есть тусовка. Мне это слово напоминает другое — тасовка. Знаете, тасуют старую колоду грязных засаленных карт. На таком же грязном столе. И такими же грязными руками.
— Настя, вы стихи, случаем, не пишите? Уж больно образ хороший.
— Не пишу. Спрашивайте, что вы там хотели спросить!
Разговор шел явно не по плану Совина. Настя почему-то сердилась, но это было даже к лучшему: подверженный сильным эмоциям человек скорее ответит на вопросы. Ему сложнее скрывать правду. В случае, когда он лжет, делает это довольно неуклюже. Однако же интереснее всего то, что тема тусовки взволновала девушку сильнее, чем упоминание имени любимого человека. Трагически погибшего человека…
— Настя, у Владика что-то случилось. Это как-то связано с шоу-бизнесом. Я прав?
— Это они виноваты в том, что Владик погиб!
— Кто «они», Настя? Ведь убийц нашли…
— Нашли… Да если бы он не шастал ночами по этим сборищам, не возвращался бы так поздно и его не убили бы… — И Настя вдруг разрыдалась.
Совин страшно боялся женских слез. Он чувствовал себя совершенно беспомощным перед плачущей женщиной. Не знал, как и чем остановить этот поток рыданий. Тем более что чаще всего не мог определить причину слез. Здесь причина была ясна. Впрочем, легче от этого не было.
