Скорее всего, тут сыграло роль то, что в стихах и ролях Владимира Семеновича наличествовали Мужчина и Борец. Именно этих ипостасей не хватало в характере Виталия.
И он слушал «Балладу о борьбе», и в эти короткие и бесконечно длинные четыре минуты именно он, Виталий, рубил врагов и плакал над телом убитого друга. И в «Балладе о Любви» именно его, Виталия, душа «бродила в цветах», а в «Балладе о ненависти» именно он, Виталий, беспощадно карал негодяев…
Коснулась подростка и тема, если так можно выразиться, инакомыслия. Свобода, фронда в полной мере отвечали подростковому максимализму.
«Только в грезы нельзя насовсем убежать…» Во время помпезной московской Олимпиады восьмидесятого года, в закрытой от приезжих Москве, двадцать пятого июля скончался Владимир Высоцкий.
Смерть Поэта стала для страны шоком. Ночь перед похоронами Виталий Клевцов провел на Таганке в компании с десятком таких же, как он, потрясенных людей. К утру начали подходить еще люди. В театр Виталик попал в первой сотне. И положил к гробу цветы. И заплакал…
И год жил с чувством утраты.
Спустя год он провел рядом с Ваганьковским кладбищем ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое июля. Не один. Там были люди из Владивостока и Курска, Владимира и Архангельска. Особенно запомнилась ему женщина-одесситка с двумя дочерьми, симпатичными близняшками примерно его же возраста. Пили дешевое вино, слушали магнитофон, говорили о Высоцком, шарахались от многочисленных милицейских патрулей.
К утру невыспавшийся Виталик сломался. Не в физическом смысле. В духовном…
Вечер семнадцатый
Вечер был плох. Точнее, сказать о том, что он был плох, значило только — ничего не сказать…
Когда-то Совин слышал о таких вещах. Но, не обладая в то время машиной, значения информации не придал. И, как выяснилось, зря. Потому что, выйдя поутру от Стаса к своему железному коню, обнаружил, что два колеса из присутствующих четырех проколоты. Хорошо еще, вовсе не поснимали колеса. Вот тут Дмитрий и вспомнил рассказы о том, как владельцы автостоянок нанимают всякую шпану, которая прокалывает шины у автомобилей, стоящих во дворах ближайших домов. И тем как бы подсказывают владельцам автомобилей нехитрую истину: лучше всего автомашина сохраняется именно на стоянке.
Русский маркетинг. Борьба за клиента по-русски: хочешь, мы будем охранять твою машину? Не хочешь? А придется!..
Одно колесо удалось заменить запаской. Но техническая грамотность Совина оставляла желать много лучшего. Поэтому и замена длилась долго: никак не укладывался Дмитрий в нормативы. Как принято говорить в народе — в смысле техники руки росли не из того места. Второе колесо Совин подкачал и тихонько тронулся в сторону автомастерской Сашки Надирова.
По пути раз десять останавливался и подкачивал, подкачивал, подкачивал. Процесс подкачивания сопровождался различными непечатными выражениями в адрес владельцев стоянок, малолетней шпаны и их ближайших родственников. Если бы Совин догадался записывать все высказанные им вслух соображения о виновниках своих проблем, то уже по приезде в мастерскую он мог бы издать многотомное собрание сочинений, эдакий, знаете ли, словарь живого великорусского языка. На манер словаря знаменитого энтузиаста родной речи Владимира Даля.
Автомастер Надиров похрюкал, что обозначало смех, открыто поухмылялся и оставил автомобиль у себя до завтрашнего вечера. Совин слетал за вермутом, хотя не был любителем начинать с утра…
Утро было испорчено. Планы полетели ко всем чертям. Настроение тоже. Чтобы хоть как-то отвлечься, Дмитрий решил посетить Нину Власовну — вернуть тетради со стихами сына…
Дверь в квартире Нины Власовны была опечатана.
Ничего не понимая, не желая понимать, Совин выскочил на улицу и увидел то, чего не заметил на пути к дому: выбитые стекла и обгоревшие рамы в окнах второго этажа.
— О, Господи!
— Говорят, газ взорвался…
Совин оглянулся. Рядом с ним, чуть слева и сзади, стояла пожилая женщина.
— Хорошо еще, весь дом не рухнул…
— Когда? — выдохнул Дмитрий.
— Позавчера, под утро уже, часа в четыре. Громыхнуло и тряхнуло так, что посуда в серванте зазвенела, мы вскочили, не понимаем ничего, смотрим — вроде двор огнем освещается. Народ повыбегал, милицию вызвали, пожарных. Мужики дверь вышибли, а войти не смогли — прихожая горела сильно… Пожарные приехали быстро и погасили, но говорят, вся квартира выгорела…
— А Нина Власовна?
— Погибла. Надо же как — сын, а после и она…
— Да…
Совин повернулся и пошел прочь, сгорбившись и сунув руки в карманы.
Взрывы газа в Москве конца девяностых уже не были редкостью. И несчастный случай с мамой Владика можно было бы отнести к разряду трагических случайностей. Если бы не два обстоятельства: если бы она не была мамой Владика и если бы не оказалась втянутой в орбиту расследования Совина.
И потому он в трагическую случайность не поверил…
Домой Дмитрий не поехал. Усевшись в каком-то дворе, на лавочке вдали от подъездов, достал сотовый телефон и принялся нажимать кнопки. Нужного человека на месте не оказалось. А секретарша сообщила, что Николай Палыч вернется с совещания через час-полтора.
Идти никуда не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Дмитрий закурил и уставился куда-то в пространство. Пока окурок не начал жечь пальцы. Совин выбросил сгоревшую сигарету и набрал номер службы информации родной радиостанции.
— Слышь, Алик, дело есть. Ты на хронике происшествий сидишь, и информаторы у тебя есть.
— Ну.
— Не нукай, а слушай. Позавчера под утро на Сиреневом газ в квартире взорвался…
— Знаю.
— Я знаю, что ты знаешь. Там женщина погибла, Семенова Нина Власовна. Так вот. Ты со своим народом в милиции поболтай и постарайся выяснить, как она погибла и все ли в этой смерти чисто…
— Ага. А если там нечисто? Я им позвоню, а они меня за хобот — и в милицию. Поинтересоваться, откуда это у меня такой интерес… Мне это надо?
— Мне это надо. Ты, брат мой черноглазый, дураком-то не прикидывайся. Твои контакты информацию
