наступил», и ничего не получалось, что его очень огорчало.
Мне не везло с ординарцами, а может, им со мной. Первого — Степана Антоненко — я отпустил в отпуск на несколько дней, когда мы дрались под Псковом. Возвращаясь, он не сумел найти дивизию, она была уже в пути. Второй — Николай Ворожцов — погиб от пули снайпера, и вот теперь третий, к которому я привязался всей душой.
Какой-то рок их преследовал, и я решил отказаться от постоянных ординарцев.
Когда в Латвии погиб Николай Ворожцов, которого я очень ценил как замечательного человека и прекрасного ординарца, офицеры дивизионных частей нашли в противотанковом дивизионе Веню Смирнова и направили его ко мне в блиндаж для, так сказать, собеседования. Он явился, вытянулся и доложил:
— Прибыл в ваше распоряжение красноармеец Смирнов.
— Хочешь быть ординарцем у командира дивизии? — спросил я его.
— Нет, не хочу, товарищ генерал, — ответил он.
— Почему же не хочешь? — спросил я. У него было светлое, почти детское лицо.
— Потому что вы злой, — но тут же поправился: — Очень строгий.
— Злой я на врагов наших и еще на тех, кто дерется плохо, а строгим я обязан быть, как положено каждому командиру. Давай так договоримся: ты побудешь у меня суток трое, а потом поступишь, как хочешь. Неволить тебя я не буду.
И Веня Смирнов остался. Уже через сутки он вполне освоился со своим новым положением. Я был доволен им, и чем дальше, тем больше. Все, что надо было делать, делалось им без напоминания. У меня всегда было курево, спички, чистый носовой платок. Иногда он снабжал меня трофейными леденцами, аккуратно завернутыми в чистую бумагу. Он любил сладости и думал, что все их любят. Я его не разочаровывал.
Насколько я помню, Веня был единственным сыном у матери. Она писала ему на фронт нежные, ласковые письма, которые заканчивала словами: «Целую твои беленькие ручки».
После гибели Веньки я поручил офицерам отделения кадров дивизии написать его матери очень теплое письмо. Я понимал, что горе этой женщины не смягчить ничем. Сам пытался выбрать время, чтобы написать ей, но не смог найти нужных слов и боялся еще больше разбередить ее рану. До сих пор, сколько уж лет прошло, не могу простить себе, что так ей и не написал.
После овладения Штаргардом наступление частей нашего корпуса продолжалось на штеттинском направлении. Успехи наших войск в целом и 34 дивизий в частности достигались смелым маневром частей и подразделений и созданием превосходства в силах и средствах над противником на главном направлении. Кроме того, дивизии достаточно полно усиливались артиллерией, танками, и их боевые действия хорошо обеспечивались авиацией. Например, нашу 311-ю стрелковую дивизию поддерживала целая артиллерийская дивизия генерала H. A. Зернова, два полнокровных танковых батальона (один из них тяжелый) и полки штурмовой авиации.
Чем дольше мы гнали и теснили немцев, тем плотнее становились их боевые порядки. У себя дома они отбивались зло, упорно, с ожесточением загнанного в угол зверя. Оборонялся каждый рубеж, каждый населенный пункт. Наступая, мы ориентировались по картам, которые очень неточно отображали местность: если на карте был показан чистый лес, на самом деле в этом лесу могли находиться заводские и фабричные постройки, коттеджи. Вести бой в таком «лесу» было тяжело, так как все каменные постройки были приспособлены к ведению огня из пулеметов и пушек. Оборонявшийся в лесу неприятель стремился заставить нас развернуть как можно больше сил на подступах к населенному пункту и навязать нам длительную борьбу с уже ослабленными силами на его окраинах. По мере нашего продвижения к населенному пункту сопротивление противника нарастало, и поэтому возрастала напряженность боя.
Главная роль в боях за населенные пункты отводилась штурмовым группам. Они использовались для уничтожения гарнизонов противника, оборонявших отдельные здания. Состав штурмовых групп, в зависимости от объекта, был следующим: стрелковый взвод или рота, отделение или отделения саперов, химики с ранцевыми огнеметами, двумя танками или взводом танков и несколькими орудиями от среднего до крупного калибра, часто самоходно-артиллерийские установки.
Перед подготовкой боя в штабе дивизии мы тщательно продумывали способы борьбы с противником за тот или иной населенный пункт, а также инструктировали командиров штурмовых групп или отрядов.
Теперь мы действовали со знанием дела, имея за плечами богатый опыт войны. Надо сказать, что боевые успехи достигались четкой подготовкой боя. Большое внимание уделяли организации взаимодействия частей дивизии с приданными и поддерживающими частями, соседями, первых и последующих эшелонов.
Надо сказать, что противнику редко удавалось нарушить наши организованные удары, и они, как правило, проводились без каких-либо значительных изменений.
Основными моими помощниками при подготовке, организации и проведении боев были инициативный и смелый начальник штаба дивизии полковник Т. Я. Новиков, хорошо подготовленный офицер начальник оперативного отделения подполковник A. B. Неретин, исполнительный, очень симпатичный и скромный начальник инженерной службы подполковник Н. М. Ваганов, с которым всегда было приятно общаться, и, конечно, начальник разведки дивизии подполковник Е. Г. Шуляковский, друг Ваганова и такой же исполнительный и скромный человек, наделенный огромным чувством ответственности за порученное дело и безмерной отвагой. В работе по подготовке и мобилизации личного состава деятельное участие принимали офицеры политотдела дивизии, возглавляемого полковником В. И. Хирным.
Большую помощь оказывали нам начальник тыла дивизии подполковник Урюмов и его начальник штаба Л. Н. Хашковский. Они освободили меня и штаб дивизии от всех забот по обеспечению частей дивизии продовольствием и даже боеприпасами. Они образцово справлялись с материальным обеспечением частей дивизии.
Хуже было дело с артиллерией. После тяжелого ранения командующего артиллерией полковника Н. П. Кляпина артиллерию дивизии возглавляли недостаточно подготовленные офицеры, поэтому основную работу по подготовке артиллерии к бою приходилось перекладывать на свои плечи. Не раз в штабе дивизии вспоминали мы добрым словом Кляпина и очень жалели, что не было его с нами.
С 13 по 20 марта чрезвычайно тяжелые бои развернулись на восточном берегу реки Одер, южнее Штеттина. Гитлеровцы держались крепко, каждый метр надо было брать с боем. Трудно было очень еще и потому, что терять бойцов приходилось на последних этапах войны, хотя дрались они с таким энтузиазмом, что даже не приходилось торопить их с продвижением. Надо признаться, я не давал задерживаться командирам полков на наблюдательных пунктах, и, чтобы темпы нашего наступления не замедлялись, мы обеспечивали части дивизии огнем всей наличной артиллерии и танками, вплоть до тяжелых.
Дав некоторое время для продвижения полков, я переходил со своего НП на НП одного из командиров полков, действующего на основном направлении. Я предупреждал командира полка по телефону или рации, что ему пора переходить на новый НП, а сам переходил на его. Так было все время при наступлении на Финкенвальде и Альтдам.
Дивизию в то время поддерживал всей своей артиллерией командир артиллерийской дивизии генерал H. A. Зернов. Я видел, что ему, как артиллеристу, не были по душе частые смены наблюдательных пунктов. Он считал, что так часто переносить НП дивизии нельзя, и однажды даже пригрозил, что откажется поддерживать нашу дивизию. Я старался доказать ему, что нельзя давать возможность противнику закрепляться на новом рубеже. Кроме того, я постоянно требовал от Зернова не жалеть снарядов, которые он расходовал очень экономно, для поддержки наступления полков.
Наконец населенные пункты Альтдам, Хонендорф и Финкенвальде были нами захвачены. Целыми колоннами по железнодорожному мосту через Одер немцы удирали в Штеттин. И тут вся артиллерия Зернова, экономившая снаряды при нашем наступлении, всеми своими артбригадами открыла по удирающим такой массированный огонь, какой мне редко приходилось видеть и слышать.
Как же зол я был на Зернова! Он экономил снаряды, уверяя меня в ограниченном их количестве, когда они нам были очень нужны для успешного наступления, а теперь расходовал не жалея. Не берусь судить, кто из нас был прав.
