или Бенни Хилл, если бы Бенни был жив. Старик поднимает глаза к небу, и тень тревоги ложится на его морщинистое лицо. Надтреснутым голосом он декламирует стихотворение:
Неужто мы в Англии милой?
Что стало с тобой, Альбион?
В короне из свастик
Король-головастик
В Вестминстере венчан на трон.
Нет, это не Англия, люди
Жестоко карает нас Бог
Наш флаг съели черви
И прямо на гербе
Льва трахает единорог.
Камера панорамирует в сторону, и мы слышим, как где-то за кадром раздаются звуки военной команды: взвод солдат готовится к расстрелу.
— Эврика! — восклицаю я. — Срочно соедините меня с Индией!
Часы 'Биг Бена' отсчитывают последние секунды уходящего тысячелетия.
ВСЕ ХОРОШЕЕ РАНО ИЛИ ПОЗДНО КОНЧАЕТСЯ
Нас показывают по всем телеканалам мира, но благодаря технологии передачи негативного звука, все услышат только то, что хотели услышать.
Ид вручает мне микрофон, соединенный с массивными громкоговорителями фирмы «Бозе», укрепленными на фюзеляже вертолета. Она почти ничего не соображает от принятого ДМТ, но через пять минут приход должен кончиться.
Высоко в небе над толщей слоистых облаков открывается бомбовый люк «В-29». Тысячи галлонов «Клоака-Колы» извергаются из стратосферы могучим библейским ливнем.
— ДИЕТИЧЕСКАЯ КЛОАКА-КОЛА! — ору я с такой силой, что в домах сотрясаются окна. — НОВОЕ ДЕРЬМО ДЛЯ ТЕХ, КОМУ НАДОЕЛО СТАРОЕ!
Люди кричат и танцуют на улицах. Мы снимаем их с камер, установленных на вертолетах. Все они — статисты в величайшем рекламном ролике в истории человечества.
ЗАБРОШЕННЫЙ В ЦЕНТР ЦИКЛОНА
Вертолеты проносятся над горящими лужами солярки, над сжигающими себя демонстрантами, пересекают линию Гринвичского меридиана и уносятся на запад следом за новым тысячелетием.
А над Лондоном застывшие в холодном воздухе капли «Клоака-Колы» падают на землю точь-в-точь как снег в конце фильма 'Мертвые'.
Джонатан Брук
Идентичность
Джеймс ехал с севера на 'порше бокстер' с опущенным верхом. Город был свеж после дождя, в стекле и металле машин сверкали отблески мокрого асфальта, даже небо было чистое и голубое. У него слегка дрожали руки, он катил мимо деревьев, домов с деревянными воротами вдоль улиц, двигаясь к западу, в сторону бара. Там будет много света и людей. Он сядет за стойку в элегантном костюме и предложит безмолвный тост за смену веков. Придут Эдди и Стася, похлопают его по спине и возьмут шампанского.
Он остановился на светофоре. Рядом с ним встала машина, новенький двухместный «мерс», в котором сидели два черных парня. Джеймс уставился на них. А они уставились на него, раскрыв рты, потом вдруг закричали, но слов он не разобрал. Они, похоже, на него разозлились, но он не мог понять причины.
Они хотели поехать с ним наперегонки, но когда зажегся зеленый, он нарочно отстал, а потом заметил, что черные обернулись и смеются над ним. У него дрожали руки, и взопрела втиснутая в кожаное сиденье спина. Ехали бы своей дорогой. Но они свернули к обочине, подождали, пока он проедет, потом поехали за ним. Джеймс ехал медленно, разглядывал их в зеркало заднего обзора — словно каких-нибудь диковинных живых организмов, вызывающих одновременно интерес и отвращение. Они были не из его мира, и от этой мысли ему стало грустно — он понял, что этот мир сотворил для себя сам. Возможно, он исключил их из своего замысла.
Они подъехали к самому бамперу его тачки, и Джеймс решил, что его сейчас подтолкнут вперед, и поехал медленно, ожидая, что вот-вот они его подтолкнут, но при этом очень беспокоился, потому что Эдди начнет качать права, если машина будет поцарапана. Было слышно, как они орут. Он пытался представить себя на их месте, но не смог проникнуться ни их ненавистью, ни каким-либо энтузиазмом по поводу того, что вот-вот произойдет. Он начал смеяться над ними, потому что не хотел, чтобы это происходило, а они по идее тоже не должны были этого хотеть.
Им не понравилось, что он смеется, и они ринулись к нему, перегородив ему путь на следующем светофоре. Он не мог дать задний ход, и заблудился в окружившем его гигантском лабиринте городских улиц. Позади в заторе стояла еще одна машина — перепуганная женщина кинулась искать телефон и закрывать двери на замки. Ему показалось, что модели поведения, из которых он мог бы выбрать самую разумную, постепенно удалили из рамок реальности, и ему стало не по себе. Из «мерса» вылез негр — уверенный, торжествующий и непреклонный. С тротуара за сценой наблюдал какой-то отморозок. Босой и голый по пояс, он сидел на приступке у гастронома. Джеймс уставился на отморозка. Негр нагнулся к окну и плюнул.
Джеймс вывернул к обочине, обогнул «мерс», дернул вниз акселератор и машина рванула на красный свет, вмяв его в сиденье. На переднем сиденье лежала коробка с салфетками, Стася вытерла с губ сперму Эдди, накрасила губы, обтерла горлышко холодной банки колы — Эдди говорит, что они пачкаются на складе — и быстро стала пить, предварительно охладив напиток до шести градусов струей газа из баллончика для заправки зажигалок, чтобы убить вкус, стирая коричневые капли с напудренных щек, тихонько посмеиваясь. Он дернул рычаг и стер с пиджака крапчатый бурый плевок. Ни в коем случае не думать о Стасе. В зеркале заднего обзора негр поспешно забирается в «мерс» — как бешеное насекомое — и «мерс» срывается в погоню.
Он понимал, что «бокстер» быстрее «мерса». Но он и так сделал все возможное, чтобы предотвратить заваруху. 'Плеваться — это уже слишком', — подумал он. Он рванул в сторону, тормознул, поставил машину поперек улицы, вышел и потянулся за бейсбольной битой, лежавшей в углу выстланного серыми ковриками салона. Машина была совсем новая, и еще не успела утратить тяжелый рекламный запах кожи и ковров. Его легкие наполнились этим запахом.
Показался «мерс», водитель нажал на тормоза, колеса заклинило, и «мерс» врезался в стоявшую на обочине машину. Черные хотели вылезти и напасть на него, но он ударил по машине битой и они, передумали. Они выпучили на него глаза. Он разбил фары, ветровое стекло, долбил по дверям, пока краска не начала опадать длинными клоками. Раздолбил спицы на колесах и выломал ручки на дверях. Сломал руку водителю, когда тот попытался дать задний ход, просунулся в дверь и стал наворачивать дубиной по карминовому внутреннему убранству автомобиля. Мотор заглох. Дело происходило на тихой улочке с обилием стекла и зелени — темные маленькие веранды, прохладные тенистые комнаты. Книжные шкафы, сухие букеты на белых каминах. Лишь двое прохожих могли наблюдать его бесчинства.
Один из пассажиров прополз по капоту и бросился наутек, а он врезал ему по голове, не очень сильно, и ударом сбоку перебил колено, чуть не выбив чашечку. Когда они перестали орать и присмирели, он вернулся в «бокстер», бросил дубину на заднее сиденье и уехал. У него по-прежнему дрожали руки.
По пути в бар он попытался уразуметь, что произошло. Ему стало интересно, могли ли события развиваться иначе, были ли они столь же мимолетны как этот город, чьи постройки из кирпича и камня так недолговечны. Многое, конечно, зависело от самого Джеймса. Но что-то ему подсказывало, что все происходит в соответствии с планом, даже самые, казалось бы, незначительные события и все, что им противостоит, и весь широкий спектр возможностей. Нет ничего незначительного. Все известно и
