— Что? Тебе это надо? А, да, конечно, я даже не знаю, как он здесь оказался, наверное, когда кого-то подвозили.
— Давай меняться, — сказал он и отколол значок со своей шляпы. — Видишь, новенький. А твой уже поношенный.
И он прицепил значок к моей рубашке, нависнув всем телом над Тецуо, которому пришлось сморщиться от его резкого запашка.
— Смотри, мы уже в двадцать первом веке! — засмеялся Тец, прочитав на значке надпись 'Добро пожаловать в двадцать первый век'.
Старикашка метнул взгляд на Тецуо, но увидел на его лице лишь детскую радость и удивление.
— Ох уж это время! — произнес Тец.
Он уставился прямо перед собой на красную дорогу и замолк, а мы со стариком ждали продолжения.
— Разве оно течет по прямой?
Старик бросил еще один оставшийся без внимания взгляд на загадочное лицо моего друга.
— Возьмем хотя бы эту дорогу. Мы можем с уверенностью сказать, что она прямая и что идет по прямой до самого Байрона. По карте видно. Но на ней есть и изгибы, и уклоны, и она отнюдь не идеально прямая. А если она не прямая, то какая? Подходит ли здесь термин 'не прямая'? Может, моему языку и подходит, а вашему, может, и нет. Для понятия «прямой» существует всего одно слово, а для понятия 'не прямой' — много разных. Те люди, которые развивали ваш язык, одновременно с ним развивали понятия времени и пространства.
Тецуо был не способен иронизировать, и мы со стариком уставились на него, открыв рты.
— В том-то и дело, — сказал я. — Время существует, и нам надо подобрать для него лишь одно определение, которое и будет нашим. Но лично меня оно не удовлетворяет. Время существует без всяких определений, день наступает и в пустыне, даже если некому это подтвердить.
— Да, но существует лишь одно настоящее время. Мы все это знаем наверняка. Мы только верим, что есть прошлое, потому что мы должны чтить своих предков, и надеемся, что наступит будущее. Но знаем мы при этом только настоящее, доказать мы можем лишь то, что чувствуем, видим, обоняем, осязаем или слышим. Мы не можем знать наверняка, что время идет обычным чередом.
— 'Реальность субъективна', — процитировал я саркастически. — 'Она является тем, чем мы ее себе представляем'. Согласны?
Мне хотелось чего-то большего, меня достали все эти кибер-хиппи, онанисты и циничные нигилисты, которых мы встречали на своем пути. Все они мямлили одни и те же мантры и были заняты плетением паутины своей собственной реальности, пытаясь найти оправдание своей лени, отсутствию всякой цели и зацикленности на всей этой попсовой ерунде. Надо сделать усилие, чтобы найти себе какую-то цель, смысл жизни, а не просто проводить время, заполняя промежуток между рождением и смертью, хотя инерция порой кажется непреодолимой. Люди продолжают искать, и в этом и состоит сама жизнь — из дурацких вопросов, на которые нет ответа.
Мы продолжали свой путь. Пустыня стала постепенно уступать место кустарникам, показались деревья, фермы и голубая полоска леса вдали. Жара спадала, но солнце все еще слепило глаза, и мне захотелось сбежать куда-нибудь от нашего нового пассажира. Тецуо взял руль, и я завалился назад, притворяясь, что сплю, а сам разглядывал щетинистую и морщинистую шею нашего старикашки, пока меня не сморило.
Проснулся я, словно новорожденный младенец, который внезапно оказался в этом неуютном мире. Я ничего не видел, глаза застила белая пелена и боль. Лицо мое горело, истекало потом, а, может, и слезами. Ко мне вернулись мои видения, и я закричал: 'Солнце… если можешь, останови!'
Первое время я был словно слепой. Все эти deja vu опять пришли мне на память — этот значок, это таинственное сообщение. Все случилось еще до того, как случилось. Петля была как-то связана со мной. А то как я мог помнить о событиях, которые еще не произошли?
Я почувствовал на себе чьи-то руки, они надавили на меня, и я опять упал на сиденье. Машина затряслась, когда Тец затормозил. Я барахтался на заднем сидении, и тут опять услышал знакомые голоса.
— Спокойно! Это я, Тецуо. Ты заснул с открытыми глазами, и сгорел на солнце. Извини, старик, я этого не видел, следил за дорогой. Все будет нормально, мы почти на месте. Успокойся, все будет окей.
Я почувствовал присутствие старика, он пересел ко мне на заднее сиденье. Его противный запах расползался по салону, как стая мерзких пауков. Я почувствовал себя в западне. Я опять увидел пауков, когда его торопливые влажные руки прошлись по моему лицу.
— Ты видишь! Видишь! Ты можешь, да?
В его голосе звучала почти что мольба, никакой угрозы, но я задыхался от его близости. Он хотел, чтобы я с ним согласился.
— Ммм, ннн, дддданнн. Я вижу.
Что-то мешало мне говорить, прилипало к зубам и душило. Видения продолжали ослеплять мой мозг. Я видел океан и крошечную зеленую точку изначального света. Крик радости перешел в вопль и замер. Тысячи, миллионы белых и желтых птиц носились в воздухе, как вороны, металлическая стена ледяной громадой вырастала из воды. Меня уносило в прошлое.
— Ты видел! Ты впустил в себя свет! Теперь ты знаешь, но на этот раз слишком поздно.
Я почувствовал, что он склонился надо мной, и слова его втекали мне прямо в уши.
— Попробуй, рискни!
Он вынул мой компьютер из футляра, и я услышал, как какая-то аппаратура падает и бьется. Он немного повозился, и я услышал, как он набирает номер. Соединилось мгновенно. Я увидел тысячи напряженных в ожидании лиц, обращенных в сторону восходящего солнца, пурпурная пыль новой зари и полночное солнце захлестнули нас своей петлей, и вздох превратился в крик радости, потом все завертелось и мы оказались вовлеченными в круговерть планет.
Компьютер подавал сигнал, и рука моя протянулась к микрофону. 'Оставьте сообщение! Говорите в микрофон!' Я едва различал голос, петля описывала круг вокруг нас.
Я склонился над микрофоном. Голова кружилась, меня сковал страх. Я не знал, сон это или явь. Времени на размышления у меня не было, мозг пульсировал и не мог справиться с чудовищностью сделанного открытия. Я по-прежнему ощущал на себе руки старика. Я задыхался и сопел. Я не поспевал за событиями.
'Петля… не вешай трубку… Слушай, ты все видел. Она приближается, попробуй обойти ее!' Мне требовалось усилие, чтобы продолжать думать о том, что происходит в недрах этого раздолбанного фургона. Я вспомнил, что Тецуо говорил о даосизме, и тут же вспомнил и другое: 'Слушай, что говорит твой друг. Он знает, сам не ведая, что говорит'. Я осознал всю тщетность своих усилий, петля захлестнула меня. 'Как мне объяснить тебе это, как заставить тебя проснуться?' Тут силы совсем покинули меня.
Тец вытащил меня из пропитанного потом салона наружу. Вокруг был прохладный вечерний воздух. Видения опять впивались в меня маленькими стрелами движений и цвета. Он сунул мне в дрожащую руку бутылку с водой, и я сделал глоток.
Теперь я все понял. Солнце пробивалось через люк в крыше нашего фургона и поджаривало меня на медленном огне в течение более трех часов. Теперь мы слегка охладились и сделали попытку трезво оценить всю бредовость происходящего. И тут старикашка сказал нам au revoir до завтра.
— Нам никогда не увидеть рассвет двадцать первого века. Все эти значки — чепуха. Когда наступит полночь, перед нами встанет барьер времени, и нас отбросит назад, к сегодняшнему утру. Время — это слишком конкретная материя, и через нее невозможно пробиться в двадцать первый век, что-то непременно встанет на пути, и никто не сможет вспомнить, что же это было. Мы все в петле, она нас захлестнула. Выхода нет, единственное, что можно сделать — это попытаться начать вспоминать. Вы, двое, каждый день несетесь по этой дороге. Я каждый день стою и жду. Шоу происходит каждую ночь и будет происходить, как если бы ничего не случилось или, наоборот, уже случилось раньше или случится снова, — оно никогда не кончается. Встретимся возле сосен, — и он растворился в наступающей темноте.
Я взглянул на небо. Великолепный закат раскрашивал небо широкими мазками, розовым и желтым, пурпурным и огненно красным. Отличный финал для жизни, которая заканчивается в вечности.
