Пиратское нападение, догадалась девушка. Что же в нем было интересного, кроме факта пиратского нападения? Жан был не из начинающих журналистов, он остро чувствовал суть событий и варианты их дальнейшего развития. Был у него особый нюх на интересное и сенсационное.
На атакуемом судне началось какое-то смятение. Кажется, экипаж запаниковал. Естественно, подумала Пьетра, пиратское нападение – это тебе не хулиганы в вечернем парке. Здесь дело не ограничится ударом по морде, здесь можно провести долгие месяцы в сырой яме в ожидании, пока сердобольные боссы не заплатят за тебя выкуп. А можно запросто и пулю поймать, вон какая стрельба началась. Видно было, как полетели разбитые пулями стекла ходовой рубки, и оператор нырнул куда-то вниз, спасаясь от обстрела. Изображение на экране заскакало, мелькали чьи-то ноги, пол рубки.
Жан с удовлетворением сопел за спиной Пьетры, наслаждаясь своим журналистским триумфом. Скорее всего он уже видел свой репортаж на телевидении. Сюжет, скорее всего, не имел прямого отношения к задачам группы Пьетры, но журналисты всегда остаются журналистами. Это был, так сказать, побочный продукт. И в этом сюжете следовало ожидать чего-то неординарного, раз Жан так им заинтересовался и прибежал к своему боссу. Пьетра не задавала вопросов, собираясь досмотреть все до конца и составить свое собственное мнение.
На экране показались сами пираты. Наверное, капитан все же остановил судно, чтобы остановить обстрел. Ясно, что, не видя возможности уйти от преследования, он решил не подвергать свою команду и судно смертельной опасности. Пираты могли потопить судно. Кажется, и такое бывало.
Дальше изображение затемнилось, но камера, очевидно, не выключалась. Оператор или накрыл ее чем-то, пряча от пиратов, или спрятал под одеждой. Мелькнуло еще несколько секунд съемки. Теперь она велась урывками с палубы. На борту все еще были пираты. У входа в ходовую рубку торчал вооруженный человек. Вот он повернулся, и стала видна повязка на одном глазу. Одноглазый корсар, подумала Пьетра, как в старинных романах или комиксах. Не хватает еще деревянной ноги у кого-нибудь из пиратов и крюка вместо кисти руки у главаря.
Стоп! Пьетра неожиданно вспомнила о пиратах, которые напали на яхту «Анна», когда девушка путешествовала с друзьями в Малайзию. У этого симпатичного парня Шарифа в команде тоже был одноглазый пират. И эти ребята тоже были сомалийцами. Пьетра уже научилась немного различать признаки этнической принадлежности северных африканцев. А вон тот, обратила внимание Пьетра, не сомалиец. Скорее всего, эфиоп. Трудно объяснить это словами, не будучи специалистом-антропологом, но эфиопы все же несколько отличались от кушутов, населяющих северное Сомали. Интересно, а не банда ли Шарифа снята сейчас во время нападения на судно?
Пьетра вспоминала молодого пирата с некоторой симпатией. Он, конечно, пират и преступник с точки зрения международного законодательства; впрочем, и сомалийского тоже. Но, с другой стороны, было в Шарифе что-то наивное и детское, что как-то оправдывало его занятие. Эта его интересная философия, какое-то «робингудство». К тому же Шариф не был злодеем. Пьетра достаточно много общалась с молодым пиратом во время плавания на захваченной «Анне» и успела понять, что Шариф всячески избегал убийств и жестокости во время своих налетов. Он даже гордился каким-то своим кодексом чести, верности данному слову. Если верить ему, то он никогда не нарушал своих обещаний, когда ставил условия выкупа судов и команд. Благородный пират! Практически современный сомалийский вариант капитана Блада. Может, у него где-то на побережье есть и неразделенная любовь. Интересно было бы выяснить, нет ли в биографии Шарифа чего-то подобного, что толкнуло к пиратству и героя Рафаэля Сабатини.
Теперь на экране появилось изображение клеток с животными, установленных прямо на палубе захваченного судна. Несколько пиратов столпились около них. Пожилой африканец что-то объясняет пиратам, активно жестикулируя перед клеткой с леопардом. Вот двое пиратов схватили африканца и потащили к клетке, а третий взялся за задвижку дверцы. Сердце Пьетры сжалось от ужаса. Неужели они затолкают несчастного в клетку с хищником? Старик начал вырываться, и пираты его тут же выпустили. Было видно, как они хохочут и весело хлопают себя ладонями по бедрам. Старик убегал по палубе, и его никто не преследовал. Значит, пошутили, мерзавцы! Ничего себе шуточки…
Теперь на экране показался берег какой-то бухты. На нем стояло несколько грузовиков с открытыми бортами и автокран. Около машин прыгал и махал руками черный человек. Даже с такого расстояния было видно, как он скалит свои белые зубы. Они четко выделялись на его черном лице. Пьетра сразу узнала этого человека. Этот точно был эфиопом, она помнила его на борту «Анны». Один из ближайших друзей Шарифа, отличавшийся неуемной веселостью и зубоскальством. Кажется, его звали Магиба. Пьетра тогда часто видела его вместе с Шарифом.
Дальше началось самое интересное. Клетки с животными стали сгружать с судна на берег, потом грузить на машины. И тут Пьетра увидела Шарифа. Он руководил работами со знанием дела. Теперь все понятно. Кто еще, кроме Шарифа, мог заниматься грабежом судна, перевозившего животных? Наверняка они предназначались для отправки в европейские зоопарки, а этот странный сомалийский юноша решил отпустить их на свободу. Другого объяснения происходящему Пьетра просто не могла найти. К тому же в памяти были еще ярки впечатления от бесед с этим неординарным пиратом.
Пьетра тогда пыталась понять Шарифа, понять, осознает ли он себя преступником, причем международным преступником. Тогда-то юноша и раскрыл перед девушкой свою собственную философию, сотканную из очевидно выстраданных представлений о добре, зле и социальной справедливости. Ничего нового Шариф, конечно, не изобрел, не ему тягаться с титанами-мыслителями различных эпох. Но сам факт, что юноша устремился в свою собственную одиночную войну против всех, против мировой несправедливости, был примечательным.
– Вы понимаете, Шариф, – пыталась объяснить юноше прописные истины гуманизма Пьетра, – что творить добро методами зла – это безнравственно. Вы хотите помочь своим землякам, накормить нищих и голодных. Но вы это делаете, унижая и терроризируя других людей, которых считаете богатыми. Вы сами расставили акценты и назначили виновных и ответственных в несправедливости этого мира. Творя добро для одних, вы приносите зло другим.
– Всего лишь немного добра с помощью небольшого зла, – возразил тогда Шариф, – причем тот небольшой объем добра, который я приношу одним людям, – для них единственное спасение. То же небольшое зло, которое я приношу тем, кого граблю, выглядит еще меньшим, если учесть ту мизерность вреда, который они от этого имеют. Все дело в пропорциях. Большое добро за меньшее зло.
Пьетра пыталась доказать Шарифу, что добро всегда остается добром, а зло – злом. И только так, независимо от масштабов. Вот тогда сомалийский юноша, полуграмотный, как считала итальянская журналистка, поразил ее. Шариф неожиданно заявил, что не существует абсолютного добра и абсолютного зла. Эти понятия весьма относительны, причем относительны, прежде всего, друг друга. Не может быть только одно добро. Добро для одного всегда является злом для другого, и наоборот. Он предложил Пьетре придумать хоть один добрый поступок, который бы не носил признаки зла. Из этого он сделал вывод, что когда ты решил творить добро, то не нужно оглядываться на возможное зло, которое окажется его последствием. Реши для себя, что важнее в данной ситуации, чего ты дашь миру – добра или зла – и тогда действуй.
Я для себя решил, убежденно заявил тогда Шариф. В моих поступках больше добра, им я переступаю через неизбежное зло. Кроме того, нельзя сидеть на диване и творить добро. Так о нем можно лишь мечтать. А добро, как сказал один хороший русский поэт Станислав Куняев… тут Шариф неожиданно процитировал по-русски:
Затем он перевел сказанное на английский язык потрясенной Пьетре. Пассивное добро – это не добро, а скорее зло. Знаете почему? Потому что человек, который не творит добро, не борется со злом. А тот, кто не борется со злом, тем самым разрешает ему существовать, твориться на земле. А еще Шариф видел зло не только в социальной несправедливости в мире, но в том, что другие расхищают и уничтожают природные ресурсы его страны, и не только его. Он видел зло во всех, кто посягает на эти ресурсы, считая, что распоряжаться ими должны только те люди, которые живут среди этой природы. Рыба и воды – рыбакам, пастбища – пастухам и так далее.
Тут уж Пьетре с трудом удалось сдержаться от смеха.
– Шариф! – воскликнула девушка. – Вы знакомы с русской поэзией? Откуда? И где вам привили
