— Какие у нее глаза! — тихо сказала Тася.
— «Меня восхитил портрет госпожи де Гриньян… На этом портрете была изображена молодая женщина, умевшая любить», — задумчиво произнес Волошин.
— Что? — будто очнувшись, спросила Тася. — О чем вы?…
— Я не умею вести идейные разговоры о живописи, Настенька, и потому на авось цитирую Стендаля.
— Она всегда была как малый ребенок, — со вздохом сказала Клавдия Антиповна и погладила Мадам Бовари, за что та немедленно лизнула ее руку. — А как назначили революцию, она даже обрадовалась и сказала мне: «Ну, слава богу, теперь я совсем уйду от князя Андрея, и мы с Платоном поженимся». Вот и «ушла»… на тот свет…
Забыв посмотреть подпись художника, Тася попросила старушку немедленно рассказать ей и Волошину все, что та знала о Евгении Бельской.
Рассказ Клавдии Антиповны заслуживает того, чтобы его привести здесь. Это рассказ о трогательной и большой любви, погибшей при обстоятельствах причудливых и почти фантастических.
Родители молоденькой девушки Эжени де Мерод, обнищавшие французские аристократы, в 1913 году выдали ее замуж за богатого русского князя Андрея Бельского, но Эжени, переехав в Россию, полюбила здесь своего деверя, брата мужа, князя Платона (он был красив и умен, чего нельзя было сказать об Андрее). Свою любовь Платон и Эжени скрывали недолго, скоро все обнаружилось. Но революция заставила Андрея Бельского бежать за границу, а князь Платон тайком увез Эжени из Петербурга в Вологду. Как потом рассказывала Евгения Бельская Клавдии Антиповне, Платон Бельский еще до революции искал старинные книги в каком-то вологодском монастыре. Он часто ездил в Вологду из Петербурга и однажды даже брал с собой свою возлюбленную… Тут Волошин, внимательно слушавший, спросил ее:
— Вы точно знаете, что он ездил в Вологду?
— В Вологду, сыночек, в Вологду, — подтвердила Клавдия Антиповна. — Они и меня в тот раз взяли, да только в городе оставили, а сами дальше поехали пароходом по рекам и озерам. Сказывают, там в лесах да за семью озерами обитель древняя стоит, святым Кириллом воздвигнутая. Вот в ту обитель и ездили князь Платон с Евгенией Феликсовной. Там он и книги старинные искал…
— А откуда у Евгении Феликсовны старинная книга взялась, та, что я у жулика отнял? — спросил Волошин.
— А ту книгу князь Платон своей дорогой кралечке еще в первую войну подарил и даже надпись сделал. — Клавдия Антиповна лукаво улыбнулась и продолжала: — А муженек ее возьми да и найди ту книгу. «Вот, — говорит, — какие надписи вам делают, мадам?» А Евгения Феликсовна рассердилась. «Убирайтесь, — говорит, — болван!» — и вырвала у него книгу, да только не всю, верхняя крышка в руках у мужа осталась. Смех и грех!..
— Ну и что же? Нашел князь Платон старинные книги? — нетерпеливо спросила Тася.
— Не знаю, доченька, — ответила старушка и, пригорюнившись, продолжала: — Известно только мне, что ушел он из Вологды, да так и сгинул навеки…
— Почему ушел? — деловито спросил Волошин.
— Ссора между ними произошла. Евгения Феликсовна решила, что князь Платон не иначе как свихнулся, а старинные книги — это только блажь его. Она даже доктора позвала. А он осерчал, пихнул доктора в грудку и пошел куда глаза глядят. Больше она, сердечная, его и не видела, хотя два года по всему Вологодскому краю искала… А потом собрала пожитки, да и приехала ко мне. Я ей еще в Петербурге на прощанье московский адрес своей сестры дала.
Тася молчала, ее глаза вновь остановились на прекрасном лице Эжени.
— А в каком монастыре искал старинные книги князь Платон? — спросил Волошин.
— Не знаю, сыночек. Да и сама Евгения Феликсовна его название забыла. Помню только, что там святой Кирилл с иноками жил.
Тася оглянулась вокруг и спросила:
— Кроме книг, ничего после нее здесь не осталось?
— Ничегошеньки. Был веер красивый и платья, да я бедным девушкам из нашего дома раздала. А картину себе оставила. — Старушка с жалостью взглянула на портрет: — Как живая она в рамке сидит!..
— Нет ли каких-нибудь писем к ней от князя Платона? — спросил Волошин.
— Были, сыночек, были, — охотно ответила старушка. — В коробочке такой красивой держала она их. Не по-русски написано. Я хранила их долго, а потом не знаю, куда сунула.
— Надо поискать эти письма, Клавдия Антиповна, — серьезно и просительно сказала Тася. — Один профессор видел вашу книгу и хочет сам старинные книги поискать. Может быть, письма князя Платона ему помогут…
Клавдия Антиповна сокрушенно покачала головой:
— Поискать можно, да только бы ваш профессор тоже в уме не повредился, как князь Платон. Слыхала я, что колдовские они, эти книги…
Волошин улыбнулся и чуть было не сказал, что профессор уже сорок лет назад «повредился в уме» и упорно ищет «колдовские книги», но что жена его пока докторов не вызывала. Однако, взглянув на серьезное, сосредоточенное лицо Таси, он промолчал. С некоторых пор Волошин уже ловил себя на том, что побаивается своей чрезмерно серьезной и экзальтированной подружки…
Уходя от Клавдии Антиповны, Тася и Волошин очень просили старушку поискать письма, оставшиеся после Евгении Бельской, и та охотно пообещала порыться в своем комоде.
— Да, кстати, — вспомнил Волошин. — Ваша книга будет передана в Ленинскую библиотеку, и вы, Клавдия Антиповна, получите за нее деньги.
Старушка махнула рукой:
— Бог с ними, с деньгами. Да и не моя та книга, сиротой она осталась. Значит, пускай ее и берет себе советская власть.
Письма
Когда Тася и Волошин рассказали Стрелецкому о своем посещении Клавдии Антиповны Куликовой, старый профессор был повержен в изумление. Он был твердо убежден, что библиотеку Грозного следует искать под Московским Кремлем. За много лет поисков он тщательно обследовал кремлевский подземный туннель со всеми его ответвлениями. Стрелецкий открыл под Кремлем целый город. Из записей Аристотеля Фиоравенти неутомимый ученый узнал, что тайник для книг царевны Зои итальянский зодчий соорудил на глубине десяти метров ниже основного туннеля, а доступ к нему находился где-то в одном из боковых ходов и был тщательно замаскирован. Существовали предположения, что Грозный создал филиал своей библиотеки в Александровской слободе. Но Вологда?… Эта версия была слишком неожиданной.
В тот же день Стрелецкий пригласил своего старинного друга, историка Ивана Александровича Федорова, хорошо знающего Вологду, и рассказал ему об антологии Агафия и о поисках Платона Бельского.
Федоров нисколько не удивился этому сообщению. Известно было, что в шестидесятых годах XVI века Иван Грозный серьезно подумывал о перенесении русской столицы в Вологду. Этот старинный город, ровесник Москвы, занимал в то время выгодное географическое, а также стратегическое положение и имел большое торгово-экономическое значение. Он был недосягаем для крымцев, постоянно совершавших разорительные набеги на Москву, и, наконец (что было самым существенным для Грозного), в Вологде не было спесивых бояр, коварных его врагов, стремившихся раздробить Русь на мелкие удельные княжества.
Старый историк напомнил Стрелецкому, что Грозный построил в Вологде монументальный собор Святой Софии, крепость на берегу Сухоны и начал строительство дворца для себя. На реке Вологде он стал строить суда, предназначенные для плавания в заморские страны через Белое море. Что касается
