– Уже почти совсем упаковали, сейчас закончим! – Бородач коротко хохотнул. – А ты наглый, лейтенант! Учти, теперь меняться будем по-другому. Хочешь, я тебе твоих солдат продам? Как будем торговаться, по весу или по головам? Если мало заплатишь – пришлю только голову. Или кусками – ты как больше любишь? – Рядом с рацией загоготали сразу несколько человек. – Может, тебе поджарить? Шашлык хороший будет, на твоем сержанте мяса – как на двух баранах! Нет, как на бычке! Почем будешь говядину брать, лейтенант?
– А мне и сухпая хватает. Так что оставь себе, я не жадный! – Хорошо, что никто, кроме экипажа, не видел лица Юрия. Очень хорошо. Потому что Резинкин, посмотревший своему командиру в глаза, непроизвольно потянулся к люку – распахнуть, выскочить и отбежать подальше. А еще лучше – где-нибудь спрятаться. В отпуске такие глаза видел Резинкин. В дурдоме. У буйных, пока им укол не вкатали. – Вообще- то могу и взять. Потом. Если хочешь. И если заплатишь. Я не жадный, много с тебя не сдеру.
– Нет, слушай, я тебя не понял! – забеспокоился Закир. – Тебе что, твои солдаты не нужны? Ну ты и сволочь, лейтенант Мудрецкий! – В последней фразе Юрию почудилась даже какая-то уважительная нотка. – Тогда я их сразу убиваю, да? Чего мне возиться, у меня еще дела есть!
– Давай-давай, не беспокойся. – Взводный коротким ударом под ребра заткнул возмущенно вякнувшего Валетова. – Как закончишь, скажешь. И быстро-быстро уедешь по своим делам. Очень быстро, понял? Думаешь, я не знаю, чего тебе от меня нужно? Баночки надо, белые такие, с красными надписями. Точно?
– Слушай, а тебе они зачем? Давай поделимся – тебе немножко, мне немножко, и всем хорошо! Все не надо! Сколько у тебя в одной банке?
– Не знаю, подумать надо, – Юрий обернулся и поглядел на газоанализатор, словно школьник на шпаргалку. Помолчал немного, пошевелил губами, что-то про себя подсчитывая, и наконец сообщил ответ: – Ну, я думаю, тысяча точно будет.
– Рублей?! – обрадовался бородач. Потом забеспокоился: – Или ты в баксах хочешь? Тогда немножко подожди, съездить надо... Сколько банок даешь?
– Ну, ты просил половину, вот половину и получишь. Даже ездить никуда не надо, я тебе так доставлю. Не-е, чува-ак, ты меня-а не по-ял. – Неожиданно изменившийся, тягучий, как жвачка, в эфир ткнулся голос Мудрецкого. – Не штука баксов! Штука доз! Таких, что твои чушкарские копыта сразу откинутся! Вы меня там, бляха-муха, ва-аще достали! Я ща ручку поверну, а потом вас будут на месте в бетон заливать, по-ял, не-ет?!
– Понял, понял. Понял, что на понт берешь, товарищ лейтенант, – знакомо хмыкнул собеседник. – Без приказа не повернешь. Что, думаешь, я ни разу в армии не служил?! Если бы я на тебя сейчас напал, стрелял, пытался сам захватить – тебе, может, и списали бы на боевые и на самооборону, так, лейтенант? Сам, без приказа, ты их только с места на место переложить можешь, и то на каждый шаг две бумажки напишешь. Так, нет? А если кто-нибудь здесь чихнет – тебя все особисты сначала опустят, только потом прокурору отдадут. Это ты Воху пугать мог, не меня. Да, слушай! – неожиданно забеспокоился Закир. – Что ты с ним сделал?
– А что такое? – очень вежливо поинтересовался Юрий. – Случилось что-нибудь?
Закир пророкотал кому-то нечто вопросительное, получил короткий ответ и снова заговорил по- русски:
– Случилось, конечно. А ты что хотел, а? Думаешь, мы не знаем? Ты из хорошего человека зомби сделал, а теперь шутишь? Это хорошо, я такой добрый, а тут тебя резать хотят. И зарежут, если не сделаешь все, как было!
– Это кто там меня резать собрался? Не его вторая теща, случаем?
– Нет, племянник. Слушай, ты только одно скажи – как сделать, чтобы он не отжимался, да?! Лейтенант, я все понимаю: ты не человек, ты химик, но нельзя так! Даже я такого не делаю!
– Потому что не можешь, – лениво откликнулся Мудрецкий. – Ладно, я тоже не зверь. Простаков у тебя там живой еще?
– Живой, наверное. Слушай, что ему будет? Шишка будет, немножко по затылку получил. Кости целые. Пистолет немножко чинить надо – рукояткой били, теперь обойму заклинило. Полчаса полежит, потом проснется, ругаться будет. Правильно?
– Правильно, – согласился Юрий. – Значит, полчаса ваш мэр отжиматься будет. На рекорд идет, однако... Хотя чего там – без противогаза, без песен, прямо детские условия. Зато руки накачает – во какие! Будет у вас свой Шварценеггер, потом губернатором выберете. Или кто у вас тут – президент? Хочешь Воху в президенты выдвинуть, а, Закир?
– Не хочу, я и сам таким президентом могу быть. Даже лучше. Ты скажи, что делать. Мы его связали, а он все равно дергается. Ничего не слышит, не знает, говорит, что он чмо болотное. Ты что сделал, а? Говори, как лечить!
– Да никак не вылечишь, потом само пройдет, – сознался Юрий. – Ну, не сразу, может, через месяц, может, раньше. Или позже. А сейчас он только одного человека слушать будет.
– Ну и скажи ему что надо! – Бородач разозлился и что-то заорал в микрофон на родном языке. Вряд ли это были комплименты.
– Да ты успокойся, а то рацию укусишь, – посоветовал Мудрецкий. – Я-то тут при какой радости? Он не меня слушать будет, а Простакова. Простаков очнется через полчаса. Так что или Леху в чувство приводи, или продолжай тренировку. А если бы вы его грохнули – тогда уж и мэра по затылку пришлось бы. И сразу психовозку вызывать. Ладно, давай к делу вернемся. Банки ты не получишь, это однозначно. Солдаты мои, как ты догадываешься, присягу принимали и за Отечество, если что, погибнуть просто обязаны, а благодарное Отечество их за это чем-нибудь еще и наградит. И вообще, мы все, без сомнения, умрем. А еще у меня под рукой имеется рация, и я сейчас, как мне и полагается, вызову командование. И чем оно этот гребаный Хохол-Юрт перепашет – авиацией, артиллерией или танками, – это, согласись, скорее твое дело, чем мое. Предложения есть? Нету? Ну, тогда я пошел на другой канал!
Химики ошалело смотрели на своего командира, который и в самом деле не дослушал вопли в наушниках, переключился и дождался, пока штабной радист снова вызовет пропавшую спецгруппу и сонно вякнет «прием!».
– Сорок два полста первый, я Сорок два тридцать пять! – Юрий пошарил в кармане, достал мятый листок с полустершейся кодовой таблицей, пару секунд пытался сообразить, что же с ним нужно делать, потом засунул за серый ящик радиостанции.
– Сорок два полста первый, у нас ЧП! Пропали две спички, предполагаю, что украли зеленые! Две спички, с железом! Сосед не отвечает! Повторяю, сосед на связь не выходит! Занял оборону, к бою готов! Как поняли? Прием!
– Сорок два тридцать пять, я Сорок два полста... Да вы че! Блин! – Генеральский связист все-таки проснулся. – Понял вас, Сорок два тридцать пять! Будьте на связи!
– Понял вас, Сорок два полста первый, буду на приеме. – Мудрецкий лихо клацнул тумблерами. – Ну что, дорогой, небось подслушивал? И как тебе мой репортаж?
– Ты зачем так сделал? Совсем глупый, лейтенант? – Закир скрипел зубами так, что рация нервно моргала индикатором и пыталась отфильтровать помехи в эфире. – Сейчас коменданта спросят, как дела, он скажет: «Хорошо!» – и мне ничего не будет. А на тебя я обиделся. Сильно обиделся.
– Да сколько влезет! А потом его вздрючат и потребуют моих солдатиков отыскать. Так что вернешь – хорошо, не вернешь – значит, их все вместе искать будут. Хоть как похищенных, хоть как дезертиров с оружием. Всей рабоче-крестьянской Красной армией и Военно-морским флотом в придачу, если потребуется. Угадай с трех попыток, кого еще найдут? Подумай на досуге, а я пока опять со штабом свяжусь.
– Стой! Погоди, лейтенант! – Похоже, бородач забеспокоился всерьез. Не меньше, чем обиделся. – Давай поговорим! Ну хорошо, найдут меня. Денег не хватит – воевать будем. Твоих солдат убьем, коменданта солдат убьем, стрелять будем долго – еще кого-нибудь убьем; ваши будут стрелять – моих людей убьют, детей, женщин. Ты сам подумай – сколько людей ты сейчас убьешь, да? Тебя совесть съест, лейтенант! Ты домой приедешь – тебе друзья в лицо плюнут, отец, мать тебя знать не захотят! Скажут: «Не может наш сын убийцей быть!» Я знаю, у тебя отец – профессор. Скажешь, он бы тебя сейчас похвалил? Не верю!
– Да как хочешь, я ж не журналист... Веришь не веришь – мне-то что, – устало отозвался Юрий. – Я не
