– Я перейду к другому телефону и вам перезвоню.
– Хорошо, Паш, только быстрее! – сорвался я на неофициальный тон. Положив трубку, нервно заходил по кабинету, стараясь успокоиться.
Ровно через три минуты раздался телефонный звонок.
– Вы что-то хотели, Владимир Сергеевич?
– Да. Павел, вы помните того скандального пациента, из-за которого Штейнберг устраивал нагоняй мне, а я вам?
– Помню. Его фамилия была Сергеенко, если я не ошибаюсь.
– Замечательно! А скажите, ведь у него были какие-то проблемы с почками, не правда ли?
– Да.
– После того как мы с вами отправили его на УЗИ, он к вам приходил?
– Нет, я его с тех пор больше не видел.
– Отлично! А скажите, Павел Петрович, какие хронические заболевания и перенесенные операции больной называл вам?
– Из хронических заболеваний была названа сердечная недостаточность. Из операций – только аппендицит. Шрам я видел. При операции разрез, конечно, был сделан немного неаккуратно, но это иногда случается.
– И все?
– Да. А что произошло – он опять на что-то жалуется? Если нужно, я могу приехать в клинику и пообщаться с ним еще раз.
– Он больше ни на что не жалуется, да и пообщаться вам с ним теперь будет проблематично. Дело в том, Паша, что Сергеенко умер накануне на операционном столе от сердечного приступа. И между прочим, был ли ты в курсе, что у него была одна почка?
Павел помолчал и задумчиво спросил:
– А был ли он сам в курсе?
Разговор с Юдиным произвел на меня действие, подобное действию ледяного душа – он взбодрил и придал моим мыслям еще большую ясность.
Немного поразмышляв над его словами, я решил еще раз заглянуть к хирургу Жукову, чтобы задать один-единственный вопрос:
– Скажите, Игорь Васильевич, удален ли был у больного аппендикс? – прямо с порога начал я.
– Нет, не был, – еще больше удивляясь моему поведению, ответил Жуков.
– Спасибо вам большое!
Я немедленно удалился.
Отвечать на его недоуменные взгляды у меня не было времени – вскоре состоится выдача тела, на которой мне необходимо присутствовать.
По дороге я забежал в свой кабинет, чтобы забрать портфель – было уже поздно и не было смысла сюда возвращаться. Только я вставил ключ в замок, телефон на столе внезапно зазвонил. Я чертыхнулся – придется возвращаться – теперь каждый звонок может быть жизненно важным.
– Да, – рявкнул я, ожидая услышать голос Юдина.
– Ой, Володечка, что вы так кричите? Вы меня просто напугали!
Я сперва не узнал этот слабый, дребезжащий голос. А потом сообразил – ведь я слышал этот голос чуть ли не каждое утро. Звонила моя уважаемая соседка, Ксения Георгиевна, которая не оставалась ни на минуту равнодушной к моей холостяцкой жизни и не упускала случая поймать меня на лестнице с рассказами о своем слабом здоровье.
– Здравствуйте, Ксения Георгиевна! Как вы поживаете? – елейно пропел я, пританцовывая от нетерпения. И с ужасом думал, в какой безвыходной ситуации окажусь, если она действительно начнет, по своему обычаю, долго рассказывать о своей жизни. Но, вопреки моему опасению, Ксения Георгиевна строго сказала:
– Нет уж, Володечка, мне с вами долго разговаривать сейчас некогда – у меня борщ на плите. А звоню я вам по важному делу. К вам, Володечка, сегодня заходил молодой человек. Высокий такой, осанистый. Спросил, где вы. А я ему: «Вы по какому вопросу, молодой человек?» А он мне ответил, что сам он из службы доставки и вам посылка пришла. Я не взяла – вдруг там бомба какая?
Она минуту помолчала и спросила:
– У вас, Володечка, опять какие-нибудь неприятности?
– Нет, все в порядке, Ксения Георгиевна. А что за посылка была, он не сказал? От кого?
– Нет, не сказал. Сказал, что позже зайдет и вам передаст. А посылка такая небольшая была, аккуратненькая...
– Ксения Георгиевна, в следующий раз, если без меня придет, посмотрите у него документы и попросите посылку развернуть. Если там бомбы не окажется, возьмите ее пока к себе, идет? – терпеливо объяснял ей я. – А я уж приду, разберусь.
– Хорошо-хорошо, Володя, – согласилась она, и мы попрощались.
Потеряв на этом разговоре минут десять, я иноходью, которая совершенно не вязалась с моим солидным обликом, помчался по лестнице вниз, на ходу сталкиваясь с медсестрами и чертыхаясь.
Вылетая из дверей терапевтического отделения, натолкнулся на заплаканную Инночку, которая поднималась по лестнице, никого вокруг не замечая. Интересно, что же еще могло сегодня случиться?
– Владимир Сергеевич! Пойдемте со мной к этому Хоменко! Он просто хам и разговаривать со мной не хочет – сказал, что у него рабочий день кончился. Владимир Сергеевич, как же так – вам же компьютер надо исправлять?! – обиженно хлопая ресницами, бормотала она.
Я удивленно посмотрел на нее – начисто забыл, при чем тут компьютер, Хоменко... Потом вспомнил, ласково взял ее ладошку в свою и проникновенно сказал:
– Инночка, милая, спасибо тебе большое за заботу! Только вот сейчас мне компьютер совершенно не нужен, а потому предлагаю все дела с ним перенести на завтра. А вам рекомендую срочно отправиться домой, хорошо?
Она кивнула, и я снова полетел, боясь опоздать на самое главное для меня на сегодня свидание.
К счастью, я успел: у задней двери морга стояла черная машина, в которую уже затаскивали гроб. Я проворно подбежал к самому солидному на вид из присутствующих здесь представителю фирмы и спросил:
– Скажите, а кто-нибудь из родственников покойного здесь есть?
Он посмотрел на меня спокойно и отрешенно, как то и положено работнику подобной конторы, и отрицательно покачал головой.
– А скажите, у вас нет случайно их телефона?
Он снова отрицательно покачал головой и стал садиться в машину, поскольку с погрузкой было уже покончено. Я не сдавался: засунув голову в открытое боковое окно, я продолжил приятное общение с этим мрачным господином.
– А вы не подскажете, будет ли тело отправлено на освидетельствование судмедэксперта?
Он снова покачал головой, и я начал было думать, что он иностранец и свое незнание русского обозначает этими кивками, но он вдруг на чистом русском сказал:
– Если вы хотите пообщаться с родственниками покойного, вы можете проехать с нами – его жена должна подойти к нам в контору для оформления документов.
Обескураженный подобной любезностью, я запрыгнул на второе сиденье и захлопнул дверцу.
Выйдя из почтового отделения, Роман почувствовал какое-то непередаваемое облегчение. Сбросив с себя все обязательства перед жизнью, он понял, как легко и просто на самом-то деле жить. И вот тут ему по-настоящему захотелось жить. Но если нет такой возможности, то надо хотя бы умереть достойно.
С этой мыслью он вышел из метро и не спеша отправился по уже темным улицам, решая завтра же начать свой последний поход.
Вдруг сзади раздались торопливые шаги. Роман, не оглядываясь, немного посторонился, пропуская
