искры и какие-то горящие лохмотья далеко вперед, создавая опасность, что скорость распространения пожара по селу увеличится... Сложность была еще и в том, что на противоположной стороне улицы дома стояли почти вплотную к деревьям, и спасти их от пламени, когда оно доберется до этих деревьев, было невозможно...
Пожар вытеснил из леса полоцких мужчин. Когда они вернулись в село, сделать было уже практически ничего невозможно – только последний раз взглянуть на дом, в котором прошла вся жизнь...
Полоцкие мужики плевались, матерились, ругали засуху, правительство, директора своего хозяйства, свою хреновую жизнь и ни в какую не хотели уезжать в Сухую Елань, пока в селе еще не все сгорело. Суетились они много – то принимались поливать один из домов на пути огня водой, приспособив для этого садовый насос, но огонь перескакивал через этот дом на следующий, и их усилия пропадали даром; то бросались вытаскивать все имущество из сельской школы и сваливали его на школьном дворе, но огонь пробрался к школе через школьный сад, вплотную примыкающий к лесу, и куча парт во дворе школы запылала первой, а за ней уже и вся школа... Мужики плюнули и разбежались.
Пожарные машины даже не появлялись на той стороне села, которая уже горела. Приехал на «уазике» какой-то пожарный офицер в медной каске, спускающейся сзади далеко на шею, и, только взглянув на горящую половину Полоцкого, развернулся и уехал...
– Лес тушить нужно! – нервно крикнул он подбежавшим к нему с вопросами мужикам. – Лес не потушим – все равно погорите!..
...Полоцкое выгорело на одной стороне озера, вокруг которого оно располагалось, очень быстро. На противоположной стороне дома стояли все еще целые, только занавешенные густым дымом. Искры с шипением подали в воду разделяющего село надвое озера и гасли...
Мы давно уже работали на той стороне села, которая еще не горела. Она была даже в большей опасности, чем та, что загорелась первой. Огонь очень скоро обойдет озеро и набросится на село слева, перекрыв путь отступления к Сухой Елани. Можно будет уходить только в сторону лагеря, и еще правее, но с той стороны, хоть и медленно, но тоже надвигался безуспешно сдерживаемый пожарными огонь. Возможность оказаться в огненном кольце с каждой минутой становилась все более вероятной...
Со стороны лагеря тоже не было заметно никакого движения, хотя единственная дорога оттуда шла мимо Полоцкого, и мы не могли бы не заметить, если бы Кузин начал эвакуацию заключенных...
Я заметила только, что по дороге, ведущей в лагерь, со стороны Сухой Елани прошла милицейская машина. На окраине Полоцкого она остановилась, и из нее вылез человек, который показался мне смутно знакомым. Одет он был не в милицейскую форму, а в какой-то спецкостюм, по которому определить его принадлежность к одной из силовых структур было невозможно. Человек огляделся по сторонам, затем вновь сел в машину, и та пошла в сторону лагеря... Я надолго задумалась, вспоминая, где же я видела эту сухую фигуру и напряженный тяжелый взгляд...
...С Игорьком и Кавээном мы переходили от дома к дому, не пропуская ни одного, и элементарным обманом выманивали людей на улицу и сажали в машины – вместительные фургоны-вахтовки, куда помещалось человек по сорок... Обманывать будущих погорельцев придумал, собственно, Игорек. Он где-то раздобыл целый рулон самоклеющейся пленки, на которой были нанесены эмблемы МЧС.
Мы врывались в очередной дом, всей толпой, втроем, налетали на хозяйку или хозяина и принимались суетливо кричать:
– Что будете вывозить в первую очередь? Показывайте быстро! Машина с грузчиками будет, как только мы вывезем людей...
Хозяйки показывали на свои сундуки, холодильники и телевизоры, мужчины вели Игорька в сарай и вместе с ним вытаскивали во двор всевозможные моторы и агрегаты, назначения большей части из которых я просто не понимала. Игорек наклеивал на все, на что указывали хозяева, яркие эмчээсовские наклейки. Он делал это не скупясь, помечал даже стулья и какие-то доски, которые один из хозяев выволок из сарая наружу.
Слегка успокоенные тем, что кто-то берет на себя решение их проблем, хозяева становились более податливыми и начинали думать не только о своем имуществе, но и о своей жизни... Довольно просто их удавалось погрузить в вахтовку...
Конечно, никакая машина за отмеченным Игорьком имуществом не придет. Оно сгорит вместе с домами, точно так же, как сгорело бы в любом другом случае... Так же, кстати, как это произошло на противоположной стороне, где выгорело уже три четверти домов.
Оттуда поступали тревожные слухи, которые только усиливали нашу уверенность в том, что мы поступаем правильно, обманывая этих людей...
Часть спасателей работала с уже сгоревшими домами, проверяя, не остался ли кто на пепелищах... И совершала иногда очень нерадостные находки...
Обнаружили парализованную старуху, которая, когда загорелся дом, сумела как-то подняться и доползти до печки, нетопленной уже несколько дней. Она даже сумела забраться в печь, справедливо рассудив, что от огня ей там спрятаться удастся. И она действительно не сгорела. Она задохнулась в дыму...
Двум женщинам, застигнутым огнем в доме, пришло в голову надеть на себя какие-то тулупы и, защитившись с их помощью от жара, выбежать на улицу... Это им, скорее всего, удалось бы, если бы не обрушилась балка дома, когда они были уже в сенях. Руку одной из них прибило выскочившей из бревна железной скобой к какому-то косяку, вторая пыталась вытащить эту железку, но безуспешно... Обе сгорели. Кажется, они были сестрами...
Парень взорвался на собственном дворе, когда пытался вывести мотоцикл из горящего сарая... Взорвалась закопанная под сараем огромная цистерна, куда сливался всю жизнь, из поколения в поколение, из года в год ворованный бензин, и к существованию которой парень так привык, что уже не воспринимал ее как источник повышенной опасности во время пожара...
Эти цистерны, кстати, взрывались с ужасающей регулярностью, примерно в каждом втором дворе... Впечатление было такое, словно работаешь под обстрелом... Только непонятно было, где враг. Враг притаился в домах самих жителей Полоцкого и ждал только подходящей секунды, чтобы поднять их дома на воздух...
Находили в сгоревших сараях привязанную скотину, запертых в клетях овец и свиней...
Один из домов буквально в щепки разнес мощный взрыв. Мне приходилось видеть различные взрывы, этот был похож больше всего на взрыв артиллерийского снаряда... Когда через некоторое время нам рассказывали новости с противоположной стороны, мою догадку подтвердили. Оказалось, один из предприимчивых полоцких мужиков нашел когда-то в лесу неразорвавшийся снаряд, лежавший там еще со времен войны, и притащил его домой, намереваясь его вскрыть и достать взрывчатку, которой он собирался глушить рыбу в лесной речке Идолге, протекавшей неподалеку от Полоцкого... Но все откладывал эту увлекательную для него процедуру на потом... Рассказывали, что мужик сказал только одну фразу: «Откуда ж я знал, что пожар будет!»...
Мы уже отправили две машины полоцких жителей в Сухую Елань и добивали третью, когда Григорий Абрамович сообщил нам, что оставляет нас работать самостоятельно, так как ему нужно срочно возвращаться в лагерь. Ему только что сообщили, что Кузина видели вместе с только что приехавшим офицером ФСБ.
Я сейчас же вспомнила того человека в спецназовской форме, что вылезал из милицейского «уазика», и, наконец, узнала его.
– Краевский! – воскликнула я. – Точно, это был он! Полчаса назад он проехал на милицейской машине в сторону лагеря.
Григорий Абрамович нахмурился, тщательно протер платочком свою лысину, но ничего не сказал и поспешил в сторону лагеря.
Глава пятая
Прежде чем все жители Полоцкого были вывезены из села, прошло часа три. Половина села – на одном берегу озера – сгорела, и огонь сейчас пустился далеко в обход по лесу, чтобы спалить оставшиеся от села дома... В Полоцком осталось отделение пожарных и патруль спасателей – на случай, если в домах неожиданно обнаружится еще кто-то из жителей или возникнет другая ситуация, требующая вмешательства специалистов...
Григорий Абрамович не возвращался. За эти три часа он не передал ни с кем какой-нибудь весточки для
