Николай сел под дерево и начал вставлять в черный мундштук окурок сигареты... Мы поняли, что дальше он действительно не пойдет.
Григорий Абрамович махнул на него рукой, и мы пошли дальше одни... Я ощущала полную нереальность происходящего. Чуть больше часа назад мы еще сидели в своем управлении в центре большого современного города, а теперь вокруг нет даже признаков цивилизации, словно мы попали в какой-то вестерн. Я нисколько не удивлюсь, если сейчас из густой травы поднимутся какие-нибудь апачи с томагавками в руках и начнут плотоядно поглядывать на наши головы, рассчитывая разжиться скальпами...
Пока мы спускались с обрыва, рассвело окончательно. Окружающая обстановка перестала быть такой призрачной, приобрела черты реальные, гораздо более близкие к российскому Нечерноземью, чем к американскому Дикому Западу... Не могу припомнить, что растет в американских прериях и на дне их знаменитых каньонов, но когда я увидела заросли огромных лопухов и крапивы, стебли которой кое-где превышали человеческий рост, я поняла, что никакие апачи в этих зарослях не усидят. Как-то не могу представить себе индейцев, спрятавшихся в лопухах...
Не доходя до дома метров тридцать, Григорий Абрамович жестами разослал нас по сторонам. Мы с Игорьком перекрыли путь к Волге вдоль стенок обрыва, сам Григорий Абрамович шел посередине, а Кавээн поспешил вперед, чтобы отрезать путь в верховья ложбины...
Мы шли открыто, поскольку подкрасться к дому незаметно было, пожалуй, невозможно. Дом стоял на слишком открытом месте, вокруг него был небольшой пустырь, в центре которого и находился дом. Ни лопухи, ни заросли крапивы близко к дому не подходили... Единственная надежда была на то, что Машков под утро крепко спит. Но как быть с собакой, о которой говорил Николай, я не знала, не знал, наверное, и Григорий Абрамович. Но ждать у моря погоды было тоже глупо. Если уж Машков такой домосед, где уверенность, что он вообще выйдет из дома. Да и убедиться не мешало, что он находится в доме, вдруг сегодня как раз один из тех редких случаев, когда он выбрался куда-то по своим зловещим делам...
Я потеряла из виду Григория Абрамовича и озабочена была только одним – продвигаться как можно ближе к дому, не сводя глаз с окна дома, которое выходило на мою сторону. Если Машков попытается выбраться наружу, другого пути с моей стороны у него нет.
Вдруг до меня донесся звук выстрела и следом за ним – собачий визг. Значит, с Тензором Григорий Абрамович уже повстречался... Но выстрел наверняка разбудил Машкова, люди с неуравновешенной психикой вообще спят чутко... Моя задача теперь, как я поняла, изменилась – мне следовало как можно быстрее добраться до стены дома, чтобы не маячить перед окном, из которого меня будет видно как на ладони. Мы не имели никакого представления – вооружен ли Машков, но исключать такую возможность было нельзя...
У нас в группе штатное оружие положено было только Грэгу, остальные были невооружены. Кавээн, насколько я помню, прихватил с собой из машины торцовый ключ на тридцать два, который он возил с собой исключительно для подобных целей, поскольку ключ был тепловозный и для ремонта «рафика» вряд ли пригодился бы... У Игорька тоже специально для таких ситуаций всегда в «рафике» лежала милицейская дубинка. Я ограничилась крепкой палкой, найденной мною у того дерева, где мы оставили Николая...
Сразу после выстрела я побежала вперед, стараясь не упускать окно из поля зрения на тот случай, если Машков решит им воспользоваться, чтобы скрыться... Двадцать метров каменистого пустыря я пробежала за несколько секунд и, отдуваясь, бросилась под стену дома... Окно было прямо надо мной. Не зная, что предпринять дальше, я тихо свистнула, надеясь, что и Грэг, и Игорек тоже давно уже около дома и нам остается решить только одну задачу – как проще войти внутрь...
Мне никто не ответил, и это меня несколько удивило... Я решила заглянуть в окно, но в стекле уже отражалось показавшееся над противоположной стороной Волги солнце, и я ничего не смогла разглядеть внутри...
«Нужно посмотреть, где там Григорий Абрамович и Игорь», – подумала я и тихо поползла к углу дома...
Выглянув за угол, я не увидела, к своему удивлению, Григория Абрамовича. Рядом, буквально в двух метрах от меня была дверь. Я успела увидеть, как она на мгновение приоткрылась, на пороге возникла высокая фигура мужчины, который размахнувшись, бросил что-то на тропинку, ведущую к дому, – в ту сторону, с которой должен был подходить Григорий Абрамович.
Тут же по ложбине пронесся звук выстрела, и я увидела, как от двери отлетела щепка – рядом с головой мужчины. Он юркнул обратно и в ту же секунду на тропинке раздался оглушительный взрыв. По стене дома очередью простучали отброшенные взрывом по сторонам камни.
Я бросилась на землю, спрятавшись от камней под окном. Не успел затихнуть гул взрыва, как у меня над головой раздался звон выбитого стекла, а следом за этим чьи-то крепкие руки схватили меня за пояс спецкомбинезона и рывком забросили внутрь дома...
Я не успела ничего понять, как оказалась лежащей на грязном полу, заваленном обрывками бумаги и стружками... Я подняла голову и села. Надо мной стоял мужчина высокого роста, в рваных брюках, вместо ремня закрученных проволокой, в пиджаке на голое тело, со спутавшимися грязными волосами на голове и столь же запущенной бородкой... Он был мало похож на своего брата Алексея Машкова. Изредка в его лице мелькало что-то общее с фотографиями, по которых я запомнила взорванного им брата...
На его лице играла ироническая улыбка. Он напоминал кинорежиссера Андрона Михалкова- Кончаловского, который каким-то образом попал на необитаемый остров и провел на нем уже несколько месяцев. Я вдруг поняла, что делало его лицо таким странным, контрастирующим и с окружающей убогостью внутренней обстановки дома, и с его бродяжьей одеждой. Очки в тонкой оправе, поблескивающие золотом, и пронизывающий взгляд нервных глаз. Я призналась себе, что ирония, которая сквозила в его взгляде, очень органично вписывается в атмосферу происходящего... Он выглядел, словно герой трагедии, принимающий участие в дешевом фарсе...
– Вы, без всякого сомнения, и есть самоуверенный капитан Ольга Николаева, – не столько спросил, сколько объявил он мне. – Рад визиту. Вы хоть и наглы, кое о чем, я думаю, с вами можно будет поговорить. Только, бога ради – не об элементарных частицах!
– Вы – Александр Машков? – спросила я.
Он наклонил голову и посмотрел на меня поверх поблескивающих очков.
– А вы в этом до сих пор сомневаетесь?
Я промолчала.
Он вдруг вскочил, вновь распахнул дверь и швырнул что-то наружу. Раздался еще один взрыв...
Машков засмеялся.
– Вы хотели взять меня голыми руками! Идиоты... Вам это не удастся. Хотя бы только потому, что все вы защищаете эту насквозь прогнившую систему. А мне на нее наплевать... Я знаю, как ее разрушить... Может показаться, что это так просто сделать! Но это обман. Нужна невероятная воля, чтобы разрушить систему. Воля полностью свободного человека. Абсолютно свободного. В том и смысл, чтобы быть свободным, парящим во времени и презирающим законы, по которым устроено пространство...
Раздалась автоматная очередь, дверь затрещала под пулями. Я бросилась на пол. Кто это, черт возьми, стреляет? Откуда взялся автомат? И почему они стреляют... Они меня вместе с ним собираются ликвидировать, что ли? Как издержки производства? Куда же Григорий Абрамович смотрит?!
Машков не пошевелился даже, когда дверь затрещала под выстрелами... Он уселся на табурет в единственной комнате этого дома и выпрямившись, сдержанно смеялся... То ли надо мной, то ли над теми, кто стрелял снаружи... От его смеха по спине пробегали мурашки...
– Однако им пора уже попробовать со мной договориться, – сказал Машков, едва только смолкла автоматная очередь. – Что-то они медлят.
И тут же я услышала голос Григория Абрамовича, усиленный мегафоном.
– Машков, сдавайся. Ты окружен. Если ты не сдашься, ты будешь уничтожен... Отпусти нашего человека, и мы гарантируем тебе жизнь... Выходи из дома и ложись на землю. Стрелять мы не будем... Выходи и ложись, Машков, другого выхода у тебя нет.
Машков подошел ближе к двери, встал за косяк и закричал.
– Если кто-нибудь сделает шаг в сторону дома, я взорву себя вместе с вашим симпатичным психологом... А пока заткнитесь и дайте мне подумать.
