– Ну ладно. Выполняйте то, что вам поручено. Второй отдел временно берете на себя. Ведь вам не понаслышке знакомы обязанности, которые исполнял покойный – в прорисовывающейся перспективе – господин Свиридов? Не так ли, Михаил Иосифович?
– Да, Борис Александрович, – привычно ответил бывший «серый кардинал» «Капеллы».
Как только Свиридов узнал о том, какой эффект произвела его информация, то подумал, что оставаться в Москве, да и в России, наверно, тоже – это для него «роскошь, несовместимая с жизнью» (как щеголял остроумием, переиначивая идиомы милицейского протокола, Климовский).
Конечно, со стороны это выглядело, как побег крысы с тонущего корабля, но кто поступил бы иначе?
А сесть в тюрьму Свиридова не заставило бы ничто – ни полудохлая крыса по имени совесть, ни память о погибшем брате.
Единственное, о чем он сожалел – это то, что ему тяжело будет попасть на похороны Ильи, организованные модельным агентством, в которое его пристроил в своих целях Климовский, и щедро проспонсированные Владимиром.
Разумеется, не напрямую.
Фокин уже не работал дворником в прокуратуре: на деньги Свиридова он снял квартиру неподалеку от Ваганьковского кладбища, где должны были состояться похороны Ильи, и теперь безвылазно сидел там.
Ирония судьбы: Владимир не имел возможности настоять на том, чтобы на могиле брата значилось подлинное ФИО: «Свиридов Илья Антонович. 1976—2001».
В смысле – не имел безопасной возможности.
Впрочем, на похороны он все равно пошел.
Разве можно иначе?
Свиридов даже не потрудился загримироваться. Конечно, он мог так изменить свою внешность, что никто из людей Климовского и Бородина даже не заподозрил бы в нем бывшего шефа второго отдела.
Но он посчитал это излишним. И как Фокин ни уговаривал его не лезть на рожон, Владимир так и не согласился наложить грим.
– Мне надоело быть клоуном, – сказал он.
Народу на похоронах было немного. Человек пятнадцать с Илюхиной работы, Свиридов, Фокин – и все.
...Владимир стоял над свеженасыпанным холмиком земли, который уже начало заносить пушистым ласковым снежком, и смотрел на только что воткнутую кем-то в могилу табличку на железном штыре: «Анисимов Дмитрий Антонович».
Свиридов повернулся к Фокину и сказал:
– Афоня... где это там у нас?
Фокин порылся в карманах и протянул Владимиру другую табличку: «Свиридов Илья Антонович. 1976— 2001».
– А ты езжай, Афоня, домой, – сказал Владимир. – В смысле – на новую хату. Жди меня там.
– Я без тебя не...
– Иди, я сказал! – чуть повысил голос Свиридов, и Афанасий нехотя побрел к владовской «Феррари».
Хотя отсюда до квартиры можно было дойти пешком за десять минут.
Владимир посмотрел ему вслед и, вытащив из земли табличку с «Анисимовым», поставил свою.
– Что вы делаете? – подлетел к Владимиру какой-то толстый парень в растрепанных чувствах и уже сильно на взводе. – Вы зачем... зачем кощу... кощунствуете?! Какой еще И-и-и... Илья?!
Он наклонился и попытался было выдернуть табличку с фамилией «Свиридов», но Владимир опустил ему на плечо тяжелую руку и резко развернул к себе.
– Я его брат, – бросил он. – Его зовут не Дима Анисимов. Он Илья Свиридов. Мой брат.
Парень воззрился на Владимира так, будто увидел самого дьявола, а потом попятился и бочком переместился к своим друзьям. Те, как по команде, уставились на Свиридова и Фокина и почти немедленно начали рассаживаться по машинам.
– Кощунствуете... – выдохнул Владимир. – Много он понимает...
Мимо него прошло несколько старушек, а потом в спину словно подуло порывом холодного, пронизывающего ветра. Хотя погода стояла великолепная.
Он обернулся. В нескольких метрах от него стояли Климовский, Бородин и несколько парней с пистолетами.
– Я так и думал, что вы меня найдете, – сказал Владимир. – Только можно последнюю просьбу?
– Да, – проговорил Климовский.
– Можно, вы сделаете это не здесь? Не на могиле моего брата?
Климовский ничего не ответил, только коротко указал на него парням. Те бросились к Свиридову, повалили его на промерзшую землю и, порвав пальто и воротник рубашки, грубо обыскали.
– Чист, – сказал один из них. – Евгений Ильич, при нем ничего нет. Только вот этот ноутбук.
– Только ноутбук? Ты что, Свиридов, твердо решил подохнуть? – спросил Климовский.
– Но только не здесь.
– Ладно, – сказал Бородин, едва удержавшись от кривой усмешки. – Поехали.
– Слыхал я, что нашего босса арестовали, – сказал Владимир уже в бородинском «шестисотом» «Мерседесе». – Или это ты, Михаил Иосифович, раздуваешь из гандона аэростат?
– В самом деле, – сухо ответил Климовский.
– А вы что, со мной поедете? Тут дело-то недолгое – выстрел в затылок, и в овраг. Когда еще найдут...
– Боюсь тебя оставлять вне своего надзора, – замысловато ответил Климовский. – Заматерел ты, Свиридов. Заматерел и ссучился. Так что надо наверняка.
– Правда, любопытный диалог? – поочередно повернулся к зажавшим его меж своими здоровенными мускулистыми телесами амбалам Свиридов. – Приговоренный к смерти задушевно разговаривает с тем, кто его приговорил?
«Мерседес» уже вынесся на Московскую кольцевую, когда Климовский сказал:
– А что это ты всюду таскаешь свой ноутбук? Это, случайно, не в нем компромат... в основном на тебя самого?
– Ну... насчет «в основном на меня самого» – это ты, Михаил Иосифович, определенно преувеличиваешь. Там и на тебя полдесятка «пожизняков» накопать можно.
– А дай-ка взглянуть.
– Взглянуть? А тебе что, это так любопытно?
– Дай-ка сюда, Корней, – приказал Климовский.
Громила послушно отдал ему ноутбук.
– Какой там у тебя личный код, Владимир Антоныч? – почти дружески спросил Климовский.
– А вот такой, – в тон ему ответил Свиридов и продиктовал цифры кода.
Климовский с удовлетворением увидел на экране «Acsess allowed» – «доступ разрешен» – и начал с нескрываемым любопытством ждать.
– А чего это он? Виснет, что ли, с перепугу? – через пять секунд сказал он.
– Дай-ка сюда, – сказал Владимир. – Не бойся, ничего я не сделаю. Просто у меня двойной доступ. Я же хитрый хлопец. Погоди... вот так.
И он передал Климовскому ноутбук, на экране которого значилась огромная переливающаяся цифра «20», тут же сменившаяся на «19», «18»... и так далее.
– Грузится база данных, – сообщил Свиридов.
«Мерседес» уже оставил за собой столицу и теперь ехал по вечереющему зимнему шоссе. Ни впереди, ни сзади не виднелось ни одной машины.
